Дверь в стене

– Нет, мэм; но он копит деньги, чтобы купить мне кольцо с амефистом.

– Что ж, Джейн, когда вы будете должным образом помолвлены, можете приглашать его сюда по воскресеньям и чаевничать с ним на кухне, – предложила жена.

Ибо моя Юфимия считала своим долгом проявлять к служанкам поистине материнскую заботу.

Вскоре появилось кольцо с аметистом – Джейн носила его повсюду и даже выставляла напоказ, наловчившись так выгибать палец, чтобы этот залог любви бросался в глаза. Старшая мисс Мейтленд была удручена этим обстоятельством и сказала моей жене, что служанки не должны носить кольца. Но Юфимия заглянула в справочник «Ответы на любые вопросы»[17 - «Ответы на любые вопросы» — популярное пособие по домоводству под редакцией журналиста Роберта Кемпа Филпа (1819–1882), впервые опубликованное в 1856 г.; к 1888 г. совокупный тираж этой книги превысил 1 млн экз.] и в «Книгу о домашнем хозяйстве» миссис Мозерли[18 - Вымысел автора.] – и не нашла там запрета на сей счет. Так что этот маленький символ любви, добавлявший Джейн счастья, остался при ней.

Сокровище ее сердца показалось мне «весьма достойным молодым человеком», как любят выражаться иные почтенные люди.

– Уильям, мэм, – неожиданно сказала Джейн как-то раз с плохо скрываемым самодовольством, пересчитывая бутылки с пивом, – Уильям, мэм, трезвенник. Да, мэм, и он не курит. Курить, мэм, – только сор разводить, – с видом знатока заметила она. – Не говоря уж о напрасной трате денег. И о запахе. Впрочем, некоторые люди, я думаю, не могут без этого обойтись…

Поначалу Уильям имел довольно захудалый вид. Он носил черный пиджак из магазина готового платья, у него были серые водянистые глаза и цвет лица, приличествующий человеку, чья сестра находится в приюте для умирающих. Юфимии он не нравился – с самого первого его визита в наш дом. О его хваленой респектабельности свидетельствовал зонтик из альпаки[19 - Альпака – легкая натуральная ткань.], с которым он никогда не расставался.

– Он ходит в особенную церковь, – сказала однажды Джейн. – Его папа, мэм…

– Его… кто, Джейн?

– Его папа, мэм, принадлежал к Англиканской церкви; но мистер Мэйнард – член Плимутского братства[20 - Плимутское братство – фундаменталистское религиозное движение протестантской направленности, зародившееся в 1829 г. в Плимуте. Адепты движения отстаивают идею боговдохновенности Библии, признают Святой Дух единственным авторитетом для христианина, а Слово Божие – единственным средством спасения души. В Англии общины «плимутских братьев» долгое время преследовались официальными властями.], и Уильям считает, что ему тоже полезнее посещать их службы. Когда у мистера Мэйнарда выдается свободная минутка, он подходит к Уильяму и дружески беседует с ним – учит, как использовать остатки бечевки и как спасти душу. Он всегда очень внимателен к Уильяму, мэм, и следит за тем, чтобы он правильно спасал свою душу.

Вскоре мы услышали, что старший приказчик в магазине Мэйнарда получил расчет, а Уильям занял его место и теперь получает двадцать три шиллинга в неделю.

– Он теперь начальник над служащим, который развозит товар, – сообщила Джейн, – а ведь тот женат и у него трое детей.

И она с гордостью пообещала выхлопотать у Уильяма возможность первоочередной доставки наших заказов, сделанных в магазине Мэйнарда.

После этого повышения благосостояние кавалера Джейн стало стремительно расти. Однажды мы узнали, что мистер Мэйнард дал Уильяму книгу.

– Это «Помоги себе сам» Смайлса[21 - «Помоги себе сам» (1866) – популярное в Викторианскую эпоху пособие по нравственному самосовершенствованию с многочисленными фактами из биографий знаменитостей, написанное шотландским публицистом и социальным реформатором Сэмюелом Смайлсом (1812–1904).], – пояснила Джейн, – и это не шутка. Там рассказывается, как преуспеть в жизни, и то, что Уильям прочел мне из нее, было восхитительно, мэм!

Юфимия со смехом рассказала мне об этом – и неожиданно посерьезнела.

– Знаешь, дорогой, – призналась она, – Джейн сказала мне кое-что, что мне не понравилось. Она примолкла на минутку, а потом вдруг говорит: «А ведь Уильям, мэм, стоит много выше меня, не так ли?»

– Не вижу ничего особенного в этой фразе, – ответил я, хотя впоследствии мои глаза открылись.

Примерно в ту же пору воскресным вечером я сидел за письменным столом – возможно, я читал какую-то приятную книгу, – когда что-то промелькнуло мимо окна. Я услышал позади удивленное восклицание и, обернувшись, увидел, что Юфимия стоит сложив руки на груди и вытаращив глаза.

– Джордж, – благоговейно прошептала она, – ты видел?

Затем мы заговорили наперебой:

– Цилиндр!

– Желтые перчатки!

– Новый зонтик!

– Может быть, мне это почудилось, дорогой, – сказала Юфимия, – но его галстук очень напоминает твой. Сдается мне, Джейн постоянно дарит ему галстуки. Совсем недавно она в разговоре со мной обронила: «У хозяина такие красивые галстуки, мэм», и в этом сквозил явный намек и на другие детали твоего костюма. Он копирует все твои обновки.

Влюбленные еще раз прошлись под нашими окнами, отправляясь, как у них повелось, на вечернюю прогулку. Они шли под руку. Джейн прямо-таки сияла от гордости и счастья, несмотря на то что новые белые ситцевые перчатки явно доставляли ей неудобство, а уж Уильям в цилиндре был сама элегантность!

Счастье Джейн в этот день достигло своего пика. Воротившись с прогулки, она сказала Юфимии:

– Мистер Мэйнард недавно разговаривал с Уильямом, мэм, и сказал, что во время следующей распродажи он будет обслуживать покупателей, совсем как другие молодые служащие в магазине. И если справится, то при первой же возможности его сделают продавцом. Теперь он должен во всем походить на джентльмена, мэм; и если не сможет, то, как он сам говорит, только из-за недостаточного старания. А у мистера Мэйнарда на него большие планы.

– Он далеко пойдет, Джейн, – заключила моя жена.

– Да, мэм, – задумчиво отозвалась девушка, – он далеко пойдет.

И вздохнула.

Неделю спустя, за чаем, я засыпал Юфимию вопросами:

– Женушка, в чем дело? Почему это воскресенье отличается от всех прочих? Ты сменила шторы на окнах или переставила мебель? Если так, то я не могу уловить разницу. Или ты сделала другую прическу и не предупредила меня? Что-то вокруг изменилось, но, хоть убей, не пойму, что именно.

И моя жена ответила донельзя трагическим тоном:

– Джордж, дело в том, что Уильям сегодня не пришел! А Джейн сидит наверху и горько рыдает.

После этого наступило временное затишье. Джейн, как я уже говорил, прекратила петь и стала крайне бережно обращаться с хрупкими предметами в доме – обстоятельство, которое моя жена сочла очень печальным знаком. В следующие два воскресенья служанка отпрашивалась с работы, «чтобы прогуляться с Уильямом», и Юфимия, не имевшая привычки выпытывать чужие секреты, оба раза дала ей выходной и воздержалась от каких-либо вопросов. В обоих случаях Джейн возвращалась домой раскрасневшаяся и с весьма решительным видом. Наконец пришел день, когда ее прорвало.

– У меня пытаются отбить Уильяма, – выпалила она ни с того ни с сего срывающимся голосом, посреди разговора о кухонных скатертях. – Да, мэм. Она модистка и умеет играть на пианино.

– А я думала, – сказала моя жена, – что вы ходите с ним гулять по воскресеньям.

– Я ходила не с ним, мэм, а за ним. Я долго шла рядом с ними и в конце концов заявила ей, что он мой жених.

– Ну и ну, Джейн, в самом деле? И что же они?

– Они и ухом не повели, держались так, словно я какое-то пустое место. Тогда я сказала, что ей это даром не пройдет.

– Прогулка выдалась не из приятных, Джейн.

– Ни для кого из троих, мэм… Хотела бы я уметь играть на пианино, – продолжала Джейн. – Но как бы то ни было, я не позволю ей отбить его у меня. Она старше его, и волосы у нее хотя и золотистые, но не до самых корней, мэм.

Кризис наступил в первый понедельник августа – банковский выходной день[22 - Имеется в виду законодательно установленный парламентским актом 1871 г. выходной день в банковских учреждениях Великобритании.]. Мы не знаем точно подробностей разыгравшейся битвы – до нас дошли лишь те разрозненные сведения, которые сообщила нам бедняжка Джейн. Она вернулась домой вся в пыли, возбужденная, пылая гневом.

Насколько я понял, модистка, ее мать и Уильям отправились на экскурсию в Музей искусств в Южном Кенсингтоне. Так или иначе, Джейн подошла к ним где-то на улице и спокойно, но твердо заявила свои права на того, кого она – вопреки мнению, сложившемуся в современной литературе, – считала своей неотъемлемой собственностью. Подозреваю, она даже зашла несколько дальше и обняла его. Но противники подавили ее своим сокрушительным превосходством: они «кликнули кеб». Произошла «сцена». Уильям был с трудом вырван из рук получившей отставку Джейн и втащен в пролетку своей будущей женой и будущей тещей. При этом прозвучали угрозы привлечь бывшую невесту «к ответственности».

– Бедная моя Джейн! – воскликнула жена, кроша телятину с такой яростью, словно это был Уильям. – Им должно быть стыдно! Не надо больше думать о нем. Он вас недостоин.

– Нет, мэм, – сказала Джейн. – Он просто слабохарактерный. Но виной всему – эта женщина. – Джейн не хватало духу произнести имя «этой женщины», равно как и признать ее «девушкой». – Не понимаю, что творится в головах у некоторых женщин, если они способны отбить у молодой девушки жениха. Но что толку говорить об этом – только тяжелее становится.

С того дня наш дом отдыхал от Уильяма. Но ожесточенность, с которой Джейн мыла порог и подметала полы в комнатах, убеждала меня в том, что это еще не конец истории.

– Мэм, могу я завтра пойти на свадьбу? – спросила она однажды.

– Ты полагаешь, это будет разумно? – задала встречный вопрос жена, без труда догадавшись, о чьей свадьбе идет речь.