Новое чудо

Новое чудо
Георгий Мо

Обновив интерьер, все изменится. Выкинув старое, забудется прошлая боль. А новая вещь обязательно будет иметь душу…

Георгий Мо

Новое чудо

I

Через крутые вершины неприступных гор солнечные лучи прорывались сквозь дождь. В пасти каменной скалы, рдея от скромности, дрожали лепестки цветка, словно крылья бабочки. Зацелованная солнцем розовая орхидея восторженно открывала свои глаза навстречу теплым лучам. Они нежно прикасались к ее стану, похожему на конфетные фантики от карамели, буквально целуя.

Чистую душу цветка, изображенного маслом на картине, неспешно обдувал горный ветер. Изящный тонкий стебелек плавно качал бледно розовые бантики. Тончайший перламутр тропических снов, где вьются туманы, ложился на ее лепестки медленно и плавно, боясь испугать иноземную красавицу резким движением. Влага тихо стекала с каждого изящного листа, оставляя следы осадков. Поила его. А жемчужные солнечные лучи высушивали хрустальные слезы, чтобы не оставлять и намека на то, что этой ночью, склонившись над цветком, кто-то долго плакал. Орхидея не пряталась от дождя, покорно перенося испытание: хрупкие лепестки гнулись под каждой каплей. Утратившая покой розовая фея расцветала, пряча в себе тайну.

Девушка долго любовалась картиной. Вспоминала, как они с мужем нежно целовались в присутствии этого розового великолепия долгие дни и ночи. Часто, под монотонный предутренний дождь наслаждались друг другом, слыша, как вокруг них звучит упоительная чарующая музыка из капель и весеннего ветра. Она вспоминала, как от любого его дуновения бежали мурашки, и как запевшие струны в душах теребили каждый их плотский нерв, разжигая буйное безумство в крови. Волны накрывали с головой. Так сильно, что они в них тонули. Страсть, которая рождалась, превращалась в огромное море. Она обволакивала их сладкой патокой. И тогда небо над ними лилось благодатным теплом. Прикосновения губ к губам, ощущение бархата кожи подушечками пальцев и дыхание, которое вздымает грудь выше каждый раз и делает торчащие возбужденные соски все отчетливее. Под перестуки сердец тела сплетались в одно – нескончаемый восторг между двумя людьми под дождем из чувств. А длинные темные ночи помогали прятать любые стеснения.

Они стремились наперекор друг другу долгие три года, пока пронизывающий колючий дождь однажды не рассказал девушке, что не только с ней у ее мужа были просьбы не останавливаться, и что не только она податливо открывала свои лепестки навстречу его ласкам.

Девушка вспоминала последние аккорды прощальной близости, когда впивалась в плечи мужа ногтями, как кошка в испуге, цепляясь за жизнь; как алые, налитые сочной спелой ягодой губы распахнулись, и вырвался финальный стон; как потоком полился восторг. Пока сильный раскат грома не разбудил безумство. Наступила тотальная темнота, и небо заплакало звонко каплями. Пушистые ресницы задергались, и появились серые озера в недоумении. Именно тогда нежная розовая орхидея вместе с ней узнала от ее мужа о его романах на стороне. Чувственная интимная связь закончилась, а девушку накрыло новыми, ни с чем не сравнимыми до того момента ощущениями…

Как оказалось, длинные темные ночи прятали не только любые стеснения, но и тревоги, давно повисшие над их семьей грозными тучами.

II

Необыкновенный цветок пиона разливал свой аромат в стенах спасительного монастыря, куда его однажды привезли по пустынной проселочной дороге, когда мрачный лес дышал сыростью, и где ночной сумрак пугал шорохами. Но согретая солнцем осень была тогда очень теплая, что даже туман не ложился на землю коркой льда. Он поил оставшуюся зелень топленым молоком. А густые деревья продолжали неистово качаться, напевая гимн несостоявшейся любви. Ветер ласкал ветви, и тогда по листьям проходила особенная дрожь…

С того дня все козни суетного мира остались за кружевной оградой монастыря. Больше не раскрываются лепестки на раскаленном солнцепеке под дурманом любви, являя свою радужную мякоть, пленя все вокруг своей красотой. Святое безмолвие быстро проникло в каждую клетку, смирило все порывы страсти. Сердце постепенно отжило для мира, открыв дверцу только для Бога, скрывшись от всех глаз под черной одеждой.

Но были и такие дни, которые заставляли вспомнить о былом: как взрывался бархат полумахровых лепестков цвета горького шоколада; как, вдыхая их аромат, сходил с ума один единственный мужчина, и как кружилась голова от волшебства любви; как сладостная истома накрывала тело; как окрылялась душа; и как после росла тревога с приближением конца цветения; как дыхание поздней весны навсегда закрывало красоту чуда и осыпались лепестки небрежно на землю; как недолгий век пиона разливал свой аромат в последний раз, и как горели пламенем все оттенки цвета ягод ежевики, когда румяные щеки скромных лепестков прятались в его темной арке, а гордая царственная осанка навсегда сгибала его стебель до земли, когда он тянулся вслед упавшим лепесткам, оголяя солнечного цвета тычинки, уже ничего не стесняясь.

Еще недавно ласковый ветер качал изящный пион из стороны в сторону, расплескивая роскошный аромат в мире без Бога, а призрачный рассвет навевал мысли о бесконечной любви. Теперь же хозяйка цветка прижимает ладони к своей груди, всматриваясь в окно, думая о прошлом. По ту сторону стекла жизнь ей кажется уже давно чуждой. Но воспоминания она деть никуда не может. Каждый раз сдают заплаканные глаза. И тогда она убеждает себя в сотый раз, что захлебывается в слезах от невыразимого счастья, от благодати молитв и глубокого молчания монастыря, от обретения душевного покоя, который и искала. Но даже птицы ей почему-то не верят в эти минуты, кружась над куполом, осененным высоким крестом.

А где-то вдалеке все так же шумят густые деревья. И монахине кажется, что иногда она слышит шелест их листьев. Напоенные свежей влагой, они шепчут что-то обетованным небесам, роняя листья, словно проливая девичьи слезы о чем-то несвершившимся в их жизни. Веря им безмерно, она сочувствует девственной листве, позволяя заглянуть в свою душу, где она прячет самые сокровенные рассказы о прошлой любви.

Послушница в темном одеянии ревела в чуть освещенной смиренной келье, дописывая портрет совершенного чуда. Помолившись тихонько Богу, она пыталась умерить смятение нежных чувств и свою память, в которой до сих пор цветут сады из темных пионов, где согретые солнцем пышные бордовые цветы в каплях дождя все еще роняют ниц свои лепестки, напоенные весенним дождем, после которого они еще сильнее благоухают, а нежные чувства, как вечная весна, касаются сердца неосторожно, от чего кружится голова, земля уходит из-под ног. И это пьянит.

Но воскрешение любви каждый раз длится недолго. Как только в душе монахини раскрываются пламенные цветы, и чувства льются через край, пушистая голова пиона в картине оживает, выпуская из себя сладостную истому. И тогда обогретая истерзанная душа в любимой обители пылает буквально огнем по воспоминаниям. Она понимает, как бы монастырь не врачевал ее душу уже несколько лет, она никак не может забыть тонкий аромат прекрасного чувства, который когда-то наполнял ее благородный тцветок соком, и что раскрывался он только в постели с любимым мужчиной – изливал тонкий запах пионовых ночей…

Жаль, что все это только в прошлом. Безропотно выполняя все распорядки дня, послушница все равно украдкой глядит на синь небес, как завороженная. Уже давно величавый суровый монастырь безвозвратно воровал у нее женские годы, освещая трагическую печаль в молитвенные часы.

Нет! Монашка не жалела, что однажды пробралась через пустынную проселочную дорогу и тугой лес, который пугал шорохами и странными звуками. Нет! Она не сожалела о том, что осталась в монастырских стенах и не захотела все вернуть вспять. Нет. Она плакала каждый раз лишь о том, что ее мечта сбылась – она когда-то любила. И пусть любовь к Всевышнему оказалась сильнее, все еще непросто выдерживать пытки ночи о человеческих радостях суетного мира. Но благо, что ближе к утру они всегда кончаются. Она и дальше ждет с упоением и мольбами, что надоедливая нить прошлого однажды все-таки оборвется…

III

Уже неделю девушка не решалась вскрыть свою покупку. Большой прямоугольный предмет, перетянутый множеством ленточек. целых семь дней задыхался под горой переработанной бумаги. Новый цветок, изображенный на полотне, более ста пятидесяти часов не мог явить свои изгибы страсти, раскрыв лепестки прямо на картине, став вечностью. Завернутый туго в упаковочные цепи, его темный звездный палантин не придавал девушке и капли счастья.

Но наконец-то у нее появилось время и желание перемен. Сброшенные оковы дали ей новые впечатления. Перед девушкой распустился бархатный темный пион со светлой каймой на фоне изящного монастыря. Он дышал нежностью, и солнце было в его ажурных лепестках, будто пришла весна. Словно он открылся под лучами тепла в ожидании бесконечной женственности, растворив в своих недрах самую черную ночь, – темно-бордовое совершенство зацвело и оголило причудливую ярко-желтую сердцевину, явив для суетного мира свою уникальную изюминку.

– Очень красивая картина! Просто совершенство! И где ты только находишь подобные диковинные вещи?!

– Я рада, что тебе нравится, тем более я ее для нас купила. Не поверишь! Но подобные картины рисуют монахини.

– Монахини?! Я думал, что они занимаются только иконами.

– Как видишь. И чудо, что эта прелесть досталась именно мне. Особенная картина с особенной историей. Я в этом уверена! У нее не может быть простая судьба. Она любила.

– Она?! Кто она?!

– Душа. И душа очень светлая, несмотря на ее цвет. И мне приятно, что ты заметил…

– Конечно! Сложно не заметить перемены. Нежную розовую орхидею в каплях дождя ты меняешь на мрачного цвета цветок… Ничего не произошло?!

– Все, что произошло, – давно в прошлом, – в глазах застыли слезы.

– Скажи, а за что ты любишь цветы?

– А за что их не любить? – девушка ответила с улыбкой на губах. – За что их не любить?!

– Расскажи прошу… Поделись со мной.

– Они не несут ничего плохого. Отдают себя полностью, каждый раз цветут как в последний – ярко и неподдельно. Приносят в дар свой запах, словно выворачивают душу. У цветов не бывает плохого дня или хорошего, праздничного или буднего. Они всегда одеты торжественно и пестро. Всегда рады новому дню. И даже сквозь облака… Они найдут куда повернуть свой цветок – ближе к солнцу. Понимаешь? Это как остаток рая на земле… Крохотная возможность прикоснуться к чему-то прекрасному. Да-а-а… Они, конечно, не решают проблем, а, скорее, создают лишние хлопоты по их заботе. Но они могут вдохновить так, как ничто на свете. И даже если им сделать больно, срезать их – не будет даже упрека. Они не будут требовать того, что ты им дать не можешь. И предать они не могут… – и девушка заплакала.

– Предать?

– Да! Предать! Они не цветут особенной красотой для кого-то одного. Они рады любому. Тому, кто дарит им ласку.

– Не плачь, прошу тебя, любимая. Я не знаю, как реагировать на твои слезы. Боюсь…

– Знаешь, только поддельные цветы боятся дождя. Для всех остальных это жизнь.

– Что ты хочешь сказать?!

– Я хочу сказать, что не нужно бояться слез. Чужих слез и своих. Слезы можно расценить как дождь. Дождь из души. Если я их не боюсь, то и тебе не стоит.

– Тебе со мной плохо?

– Нет. Не плохо, но…

– Но?

– Но не могу сказать в ответ, что люблю.

– Ведь ты сама говорила мне, что люди, как и цветы… без любви не могут. Но ведь любовь тоже появляется не сразу! Ведь так? Любовь – она как цветок, расцветает через время. Ведь я прав?

– Да. Прав.

– Дай мне шанс. Не говори сейчас. Хорошо? А я хочу ждать твоего цветения.

Сквозь слезы хрупкая девушка с согласием мотала головой и часто моргала. Спешно облизывала маленькие губы, слегка покрытые корочками, и сглатывала слюни. А потом впорхнула в объятия нового мужчины без сожаления, прижавшись к нему как веточка изящного кипариса, склонив всю свою чуткость к полу.