Посланник МИД. Книга четвёртая

Для меня было совершенно очевидно, что у моего недавнего гостя слишком много доверчивости, почти прекраснодушия…

И – увы! – я уже хорошо знал, что розовые очки даже самых лучших из европейских социалистов часто оплачиваются кровью и страданиями народных масс.

Конечно, в тот теплый июльский день я не мог предвидеть будущего, но помню, что от встречи с Альваресом дель Вайо у меня осталось ощущение какой-то неясной внутренней тревоги.

Не было у меня уверенности, что испанская демократия сознает грозящую ей опасность.

И ещё менее я был уверен в том, что она, включая и коммунистов и социалистов, принимает действительно эффективные меры для предупреждения этой опасности…

В силу своего положения, я, конечно, на многое влиял, но я не мог самолично заставить тут сделать всё по-моему … Мне это запрещали предписания из Москвы… от Коминтерна…

Там очень опасались реакции Запада на наше вмешательство… Поэтому по максимуму дистанцировались…

Конечно и меня несколько успокаивал тот факт, что благодаря моему вмешательству… в Испанию уже почти пять лет тоненьким ручейком стекалось оружие и формировались коммунистические бригады… вооружённые даже танками и самолётами…

– Но что такое полсотни танков и два десятка самолётов?, – задавался я вопросом, – если… как мне подсказывало моё чутьё… на стороне мятежников сразу же выступят регулярные части фашистской Италии… её флот и авиация… Да и гитлеровская Германия не будет в стороне…

***

Несмотря на серьёзную опасность мятежа и гражданской войны в Испании, меня по прежнему весьма беспокоили дела в Германии…

Благодаря довольно свободному своему положению в Мадриде, я имел возможность поддерживать связь со всеми своими контактами там…

Довольно занятная информация поступала ко мне от Ольги Чеховой, которая вращалась среди нацисткой верхушки.

Она там близко сошлась с этой выскочкой… как она когда то охарактеризовала Лени Рифеншталь… которая была и талантливой актрисой… и кинорежиссёром… и вообще… довольно деятельной…

В моей голове крутилась фраза: «…студентка, спортсменка, комсомолка и… просто красавица…»

Так вот… эта Лени «сорвала банк», когда сняла для нацистов пропагандистский фильм про их прошлогодний съезд в Нюрнберге, под названием «Триумф воли», где очень живо представила Гитлера и его свору…

И вот Оля с ней подружилась и теперь везде с ней каталась … в том числе и на лыжах…

В своих письмах мне, Чехова писала, что они с Лени… как обычно, в канун Рождества… в прошлом 1935 году отправились в горы.

Незадолго до отъезда Лени из Берлина… ей позвонил Шауб – секретарь Гитлера и спросил: не может ли она посетить Гитлера в его мюнхенской квартире? Причину этого неожиданного приглашения он назвать не смог. Лени сказала ему, что приедет вместе с Чеховой… Тот согласился сразу… видимо Гитлер слушал их разговор и кивнул ему…

Поскольку в Давос, где они обычно катались… нужно было ехать через Мюнхен, то это не составляло для них никакого труда.

В одиннадцать часов утра они с Лени стояла на Принцрегентенплац у дома номер 16 – неброско выглядевшего углового здания возле Театра Принца-регента.

Когда они позвонила на третьем этаже, дверь им открыла женщина средних лет, как Чехова узнала позже, это была фрау Винтер, экономка в частной квартире фюрера.

Она провела их в просторную комнату, где уже находился Гитлер.

– Как и всякий раз, при встрече с ним я почувствовала беспокойство, – сообщила Лени Чеховой перед их визитом. И пояснила: – Сдержит ли он своё обещание и не поручит ли снимать мне новые пропагандистские фильмы?

Гитлер был в гражданской одежде. Комната, обставленная скромно, казалась довольно неуютной: большая книжная полка, круглый стол с кружевной скатертью, несколько стульев.

Гитлер, словно угадав мои мысли, сказал: – Как видите, фройляйн Рифеншталь и фрау Чехова, я не придаю никакого значения комфорту. Каждый час я использую для решения проблем моего народа. Поэтому всякое имущество для меня лишь обуза, даже моя библиотека крадет у меня время, а читаю я очень много…

Он прервал свою тираду и предложил гостьям что-нибудь выпить.

Они… не сговариваясь… остановили свой выбор на яблочном соке.

– Если дают, – продолжил Гитлер, – то нужно брать. Я беру, что мне нужно, из книг. Мне много ещё нужно нагонять. В юности у меня не было средств и возможности это получить. Каждую ночь я прочитываю одну-две книги, даже в том случае, если ложусь поздно.

Лени спросила: – А что вы предпочитаете читать? Он ответил не раздумывая: – Шопенгауэра – он был моим учителем.

– Не Ницше? – удивилась Оля.

Фюрер улыбнулся и продолжил: Нет, дорогая фрау Чехова … в Ницше для меня не много проку, он скорее художник, чем философ, рассудок у него не такой прозрачный, как у Шопенгауэра.

Оля написала в своём письме мне, что это озадачило её, так как все говорили, что Гитлер – поклонник Ницше.

Он же добавил: – Конечно, я ценю Ницше как гения, он, возможно, пишет на самом прекрасном языке, какой только можно отыскать на сегодняшний день в немецкой литературе, но он не мой идеал.

Чтобы перейти к другой теме, Лени спросила: – Как вы провели сочельник?

На что Гитлер меланхолично ответил: – Я бесцельно ездил по сельским дорогам со своим водителем, пока не устал.

Мы с удивлением посмотрела на него, пишет Ольга, а он пояснил: – Я делаю это в сочельник каждый год. И после небольшой паузы добавил грустно: – У меня нет семьи, я одинок.

– Почему вы не женитесь?, – спросила у него Лени.

Гитлер вздохнул: – Если бы я привязал к себе женщину, это было бы безответственно с моей стороны. Что она могла бы получить от меня?, – задал он риторический вопрос и ответил на него: – Ей пришлось бы почти всегда быть одной. Моя любовь без остатка принадлежит моему народу. Если б у меня были дети, что бы с ними случилось, отвернись от меня счастье? Тогда у меня не осталось бы ни одного друга, и детям пришлось бы переносить унижения и, возможно, даже умирать с голоду.

Чехова написала в письме, что он говорил это с горечью и взволнованно, но вскоре успокоился и с пафосом произнёс: – Я могу полностью полагаться на людей, помогавших мне в трудные годы и которым буду хранить верность, даже если у них не всегда хватает способностей и знаний, требующихся в нынешнем положении.

После этого, пишет Ольга, он испытующе посмотрел на нас и совершенно неожиданно спросил: – А какие у вас планы?

На что Лени спросила у него: – Доктор Геббельс вам ничего не сообщал?

Фюрер покачал отрицательно головой. Тогда Лени стала рассказывать ему, как после долгого внутреннего сопротивления решилась снимать фильм об Олимпийских играх в Берлине.

Так вот из письма Ольги Чеховой я узнал, что в этом 1936 году в Германии пройдут Олимпийские игры. Причём как летние, так и зимние…

Такое решение ещё четыре года назад принял Международный олимпийский комитет – МОК… Понятное дело, что я далёк от мира большого спорта… и это пропустил.

Далее Оля пишет, что Гитлер удивленно посмотрел на Лени и сказал: – Это интересное задание. Но вы мне говорили, что больше не хотите делать документальные фильмы, а только сниматься как актриса?

– Да, – сказала Лени, – безусловно, я в последний раз снимаю подобный фильм. Затем Лени пояснила, что она после долгих размышлений поняла, что это редкий шанс, который дает ей МОК, и великолепный контракт с фирмой «Тобис», а также не в последнюю очередь мысль о том, что мы в Германии потом долго не увидим Олимпиаду, заставили её согласиться.

Затем, как пишет Чехова в своём письме, Лени рассказала Гитлеру о своих трудностях в реализации проекта и о большой ответственности, которая её беспокоит.

Гитлер поддержал её в своей манере: – Тут вы не правы, Лени… нужно больше верить в себя. Кто, кроме вас, сумеет снять фильм об Олимпиаде?

К тому же устроителем Игр является МОК, а мы всего лишь принимающая сторона.