Нет жизни друг без друга (сборник)

Нет жизни друг без друга (сборник)
Георгий Викторович Баженов

Книгу Георгия Баженова «Нет жизни друг без друга» составляют лучшие произведения автора, написанные за тридцать пять лет работы в литературе. Все они – о добре, о совести, о счастье, о семье, о любви, о верности, о дружбе, о жертвенности и самоотречении героев во имя главного – человечности и духовности нашей жизни.

Читайте и наслаждайтесь, дорогие друзья.

Георгий Баженов

Нет жизни друг без друга. Лучшее

Виктору Баутину и его супруге Лидии Ивановне

    Автор

Метаморфозы

Мы или делаем себя жалкими, или делаем себя сильными – затраты души одни и те же.

    Карлос Кастанеда

Евграфов умер неожиданной смертью: в чужой квартире, в постели любовницы, от сердечного приступа.

Было мнение: Евграфова доконала Жан-Жанна. Шутка ли, на двадцать один год моложе старика. Евграфов любил жизнь, любил женщин, но ухитрялся делать свои дела так, что невозможно было понять: есть у него женщины или нет. Улыбнется только, усмехнется – и все.

И вот – умер.

Однажды к жене Евграфова, прямо на улице, подошел незнакомый мужчина.

– Извините, ради бога, Екатерина Марковна, – начал он, запинаясь, – я, собственно, хотел извиниться…

Жена Евграфова не терпела уличных разговоров, а тут, услышав свое имя и отчество от незнакомого мужчины, просто испугалась.

– Простите, но… кто вы? Что вам нужно?

– Я – муж Жан-Жанны. – Он опустил голову.

– Ах, вон что! – Екатерина Марковна вспыхнула – от стыда, унижения, а еще больше – от нелепости ситуации. И быстро-быстро засеменила прочь от мужчины.

Он не стал догонять ее. Просто стоял, переминаясь с ноги на ногу, и с тоской смотрел ей вслед.

Через неделю в квартире Екатерины Марковны раздался телефонный звонок. Жена Евграфова подняла трубку.

– Простите, Екатерина Марковна, что вновь беспокою вас. Это – муж Жан-Жанны.

– Слушаю, – холодно произнесла Екатерина Марковна.

– Дело в том, что у нас остались некоторые вещи вашего мужа…

– Можете выбросить их.

– Видите ли, в «дипломате», среди прочих вещей, есть запечатанный конверт.

– Меня не интересуют его письма.

– Конверт без адреса. На нем крупно выведено: «На случай моей смерти – распечатать».

– Можете распечатать, мне все равно.

– Не могу. Письмо, вероятней всего, адресовано вам.

– А вдруг вашей жене? – горько усмехнулась Екатерина Марковна.

– Не думаю. Во всяком случае, официально женой Евграфова являетесь вы, а не Жан-Жанна.

– И вы можете спокойно говорить об этом?

– Я вынужден говорить…

– Одним словом, – прервала его Екатерина Марковна, – все, что связано с моим мужем и вашей женой, мне абсолютно неинтересно. И прошу впредь не беспокоить меня.

И положила трубку.

Еще через неделю на имя Екатерины Марковны пришла посылка: обшитый белой наволочкой «дипломат» Евграфова. В «дипломате» оказались запасная рубашка Евграфова, тапочки, носки, запонки, колода карт, валидол, а в отдельном кармашке – номер «Литературной газеты», чистые листы бумаги, шариковая авторучка «Паркер» и злополучный конверт: «На случай моей смерти – распечатать».

Как-то Екатерина Марковна возвращалась с работы домой. Обычно от метро «Сокол» она выходила переулками на улицу Алабяна, пересекала ее у моста, затем шла тихими, почти деревенскими, улочками небольшого московского поселка художников (дома здесь сплошь деревянные, с садами и даже огородами – райский островок в безбрежном море высотных домов) и, наконец, выходила к своему дому, многоэтажной тяжелой коробке на улице Панфилова, на третьем этаже которой и располагалась ее пустынная квартира. Правда, мимо дома, со стороны фасада, день и ночь проносились электрички, пассажирские и грузовые поезда, которые когда-то раздражали, когда жизнь в доме кипела и шумела, а теперь грохот железной дороги привносил в мертвенную тишину квартиры не только странное успокоение, но и некоторую радость: все-таки жизнь не кончилась, продолжается, вон она – шумит, гудит, движется…

Подходя к своему дому, Екатерина Марковна обратила внимание на шум и возню около соседнего подъезда.

– И правильно, и забирайте его! Ходют тут всякие, ходют… – услышала она знакомый голос.

Знакомый? Ну да, это был голос Марка Захаровича, пенсионера из соседнего подъезда, грозы всего дома. Грозность его заключалась в том (нелепая и смешная грозность), что он везде и всюду стремился навести порядок: «Как полагается!», совал нос во всякую неурядицу, а таковой ему представлялась любая чужая жизнь.

– Ну так что, гражданин, сами пойдете… или?.. – Это уже был голос милиционера; рядом стоял еще милиционер; тут же, с ярко зажженными фарами, поджидала специальная машина.

– А вон и Екатерина Марковна! – от этого возгласа, как от выстрела, Екатерина Марковна испуганно вздрогнула. – Екатерина Марковна, ну хоть вы-то им скажите!..

Она невольно замедлила шаг, стала пристально щуриться – страдала близорукостью, а очки носить не любила, особенно на улице.

– Екатерина Марковна!

Ногами, будто налившимися свинцом, она направилась к группе людей.

– Старший сержант Поликарпов! – козырнул ей милиционер. – Простите, это вы будете Евграфова Екатерина Марковна?

– Да, я, – ответила она. – А что случилось?

– Вот этот гражданин, по паспорту Нуйкин Семен Семенович, утверждает, что поджидает именно вас. Между прочим, в нетрезвом состоянии. Вы знаете этого гражданина?

– Екатерина Марковна, да скажите вы им!.. – Он смотрел на нее умоляюще. Ей и хотелось бы сказать: нет, не знаю такого, но совесть не позволяла: ведь она знала его, хоть и знать не желала, – это был муж Жан-Жанны.