Жёлтый император

– Почему мой мужчина так тяжело вздыхает? – оставаясь с закрытыми глазами, сонно произнесла Валентоха.

– Ты снова ворвалась в мою жизнь, всё разворотила, и что потом? – Матвей умолк, но, не получив ответ, продолжил: – И снова сбежишь.

– Всегда хотела узнать, когда вы в интернате начинали этим заниматься?

– Чего это ты вдруг? – усмехнулся Матвей. – Спросила бы у кого-нибудь. Ты же работала у нас.

– Как-то неудобно было. По разговорам девочек, я догадывалась, но всё-таки…

– А у тебя, когда случилось в первый раз?

– Стыдно признаться, – хихикнула Валентоха. – На третьем курсе.

– Я имел в виду у нас в интернате, – голос Матвея ревностно дрогнул.

– Бесстыжий! – смешливо выпалила Валентоха и мило хлопнула его по губам: – Ой, поздно уже, – Румянцева взглянула на часы. – Ты выспался?

– Да, – сухо ответил он.

– За мной скоро приедут, – засобиралась она. – Тебе не стоит меня провожать.

Матвей не шелохнулся, отрешённым взглядом наблюдая, как женщина одевается.

– Как давно я тебя не видела, – говорила она, метаясь по комнате. – Когда вынуждена была уехать, первое время думала с ума сойду. – С этими словами Валентоха подошла к кровати и став на колени поцеловала Матвея в лоб. – Ты возмужал и всё такой же галантный, – в её голосе снова зазвучала знакомая издевательская интонация, которую с первого дня знакомства невзлюбил Матвей. В такие минуты он терялся в догадках – она говорит искренне или подшучивает над ним, и он пристально посмотрел ей в глаза. Они, наполненные слезами, блестели даже во мраке комнаты, а губы застыли растянутые в улыбке. – Ты извини меня за всё. Не знаю, что на меня тогда нашло… – она замолчала, подбирая слова: – Но ты был такой беззащитный, нуждающийся в материнской ласке… а потом… Я так боялась, что ты расскажешь кому-нибудь… Но ты оказался настоящим мужчиной! Надо же! Мальчишка, а стержень мужского характера был уже тогда, – Валентоха снова выдержала паузу, чего-то ожидая от обездвижено лежащего Матвея, но тот молча уставился в стену. – Как мой подарок? Ты хранишь его? Это дорогой нэцкэ. Когда-то, мне его дал племянник японского императора. Он сказал: «Отдай его любимому мужчине».

– Валяется где-то в вещах, – небрежно бросил Матвей, но ему не удалось обмануть чуткое женское сердце.

– Поцелуй меня, – одними губами проговорила Валентоха.

– Не хочу. – И Матвей отвернулся, но даже спиной он почувствовал, как она снова улыбнулась своей издевательской улыбкой.

– Я тут тебе привезла, – переведя дыхание, продолжила Валентоха. – Взглянешь?

Матвей резко обернулся, желая наговорить гадостей, но осёкся, увидев, как слёзы стекали по её щекам.

– Ладно, лежи, потом посмотришь, – и вышла.

Несколько шагов отстучали её каблуки по небольшому коридорчику, и Матвей услышал скрип петель ворот.

«Откуда пришла? Как добралась? И куда уходила? – задавался вопросами Матвей. – И что ей от меня надо? Она знала – я здесь! Она пришла ко мне! – неожиданная уверенность созрела в голове Матвея, он подскочил и схватил пакет, оставленный Валентохой.

В небольшом непромокаемом мешочке лежали семьсот рублей и знакомый фотоаппарат с микроплёнкой. Шпагин взорвался в гневе – с силой сжав кулаки, он обрушился на дверцу шкафа.

Глава тринадцатая

Валентоха

Выйдя из дома Эргаша, Румянцева спустилась по каменному проходу к выходу, где поджидал её капитан на мотоцикле «Урал».

– Их здесь никто не найдёт, – вместо приветствия сообщил капитан.

– Вы уверены? – голос женщины звучал отчуждённо. – Они не совсем похожи на контрабандистов.

– Похожи, не похожи – повёл плечами капитан. – Кто их знает? Есть показания свидетелей, посредников. Протокол составлен по закону. Главное – их здесь никто не найдёт. Пусть себе работают.

– С парнем ладно, – Румянцева задумалась. – Что вы будете делать с девушкой? Родители её ищут. Их вам не убедить в том, что она контрабандистка.

– Мы её замуж выдадим, – улыбнулся капитан. – А потом пусть едет к родителям.

– За кого? – Румянцева от слов следователя вздрогнула.

– Она приглянулась моему племяннику Тахиру. Пусть женится.

– А девушка согласна? Она знает о ваших планах на её счёт?

– В наших краях женщину не спрашивают, – капитан едва сдержал смех, но осёкся под строгим взглядом Румянцевой. – Родит, а потом куда денется?

Валентина Григорьевна застыла в тяжёлых раздумьях, как поступить? Первый порыв был забрать обоих пленников – неё есть такие полномочия. Как потом объясняться с Чукариным? Он будет считать задание не выполненным.

«Может, вернуться и, хотя бы предупредить, – мелькнула мысль. – И что он сделает? Подставит свою голову из-за этой пигалицы? Откуда она взялась? Ещё вскружит ему голову».

– А-а, бог с ней, – одними губами проговорила Румянцева и надела шлем, усаживаясь в коляску мотоцикла. – Поехали! – приказала она, и тише добавила: – Сам справится. А нет – так нет. Подумаешь, рожать дело не хитрое.

В небольшом облаке пыли уезжала Валентина Григорьевна из этого мрачного места, в котором остался пленником Матвей. Противоречивые чувства будоражили её сознание. Совращая много лет назад тринадцатилетнего мальчишку, она стервенела от переполняемых чувств, смешавшихся воедино – материнских и девических.

«Тогда я ходила по грани, а сейчас? – снова и снова задавала себе вопрос Румянцева».

И он унёс её в прошлое.

После окончания университета золотая медалистка Валентина Румянцева получила распределение за границу сроком на три года. Начальство было довольно её работой, и ей продлили ещё на два. Спустя год нового срока командировки, в спешном порядке отозвали, не дав доработать.

«Та, всего-то полгода осталось», – борясь с гнетущим настроением, отмахнулась Румянцева, сидя в кресле «тушки» и глядя в иллюминатор, как самолёт набирает скорость для взлёта. За бортом поплыли пушистые облака. Многочасовой перелёт промелькнул, незаметно – было о чём подумать. «Одно ведомство закрывало глаза на её связь, а другое… А-а, сам чёрт ногу сломит разбираться во всех хитросплетениях, а ей разве под силу? – она решительно откинулась в кресле, подсознательно желая оторвать себя от тяжёлых мыслей, и закрыла глаза».

Таможенные процедуры прошли как что-то её не касающееся. На вопросы она отвечала не задумываясь. Пограничник долго сверял фото в паспорте, несколько раз глянув то на Румянцеву, то в документ, улыбнулся и стукнул штампом.

«Да, солдатик, – вздохнула Валентина Григорьевна, – нет уже той с косичками и светящимися глазами, а есть теперь вот такая. Ничего не поделаешь с этим. – В аэропорте её никто не встречал. – И очень хорошо, – слегка закусив губу, отметила Румянцева. – И без того видеть никого не хочется. Всё – завтра. Планы на отпуск, тоже завтра».

Рано утром Валентина Григорьевна пришла в управление получить отпускные и зарплату, накопившуюся за четыре с половиной года. Охранник на входе, куда-то позвонив, мило заулыбался, жестом предлагая Румянцевой пройти. По коридору пробегали незнакомые ей люди.

«Наверно – сотрудники», – попыталась угадать Валентина Григорьевна и, дойдя до кабинета бухгалтерии, толкнула дверь.

– Здравствуйте, моя фамилия Румянцева, к кому мне? – представилась Валентина Григорьевна, окинув взглядом бухгалтерию, состоящую из четырёх обычных и одного большого, для главного, столов. Каждый стол был занят болтающей старушенцией-бухгалтершей. Старушенции не прервали разговор, только мельком глянув на вошедшую молодую женщину. Незнакомка на них впечатления не произвела – они уж видывали и перевидывали. Румянцева взялась за ручку двери, собираясь уйти.

– Как ваша фамилия? – безымянно переспросила хозяйка большого стола. Это была тучная женщина с отпечатком канцелярского старожилы на лице.

– Простите, а ваша? – с железными нотками в голосе, вопросом на вопрос ответила Валентина Григорьевна.

Но ожидаемого эффекта подобная вольность не произвела на бухгалтеров. Они просто замолчали, а главная – набычилась и, ожидая удовлетворения своего любопытства, уставилась исподлобья.