Фантомная боль (сборник)

А девушка поднимается все выше в своем неумолимом, неизбежном как маятник движении; Вениамин чувствует, что его страх много больше ожидаемого – непропорционально значению проступка. Он косится на свою соседку по ряду – она совсем опустила голову – волосы как вуаль, – и ему становится еще страшнее. Чудовищно, до боли обостряется слух: различим каждый шорох, каждый подавленный вздох в гулком пространстве зала… и эти шаги по красной ковровой дорожке…

Она идет уже по предпоследнему ряду, который совершенно пуст. Это, кажется, не имеет значения.

Вениамин и сам больше не в силах поднять голову и жалеет, что ему негде спрятать лицо.

Она останавливается. Впервые за все время заведенный ритм нарушается, вообще сходит на нет, и зал наполняется новой, леденящей атмосферой.

Вениамин не видит, но знает, что девушка стоит прямо напротив него на предыдущем ряду. Или напротив пустого кресла между ним и его соседкой. В эту бесконечно длящуюся секунду Вениамин совершенно забывает, как дышать.

– Выходите, – вдруг слышит он. Голос тихий, спокойный, при других обстоятельствах даже приятный, но Вениамин все равно чуть не вскрикивает от внезапности, от ужаса, от всего вместе.

Все кончено. Горячая волна пробегает по всему телу, но в оцепенении Вениамин не шевелится, как будто прирос к месту. Он знает, что это карающее создание в форме смотрит прямо на него, мучительно чувствует ее прожигающий насквозь взгляд. Но не может двинуться. В то же время Вениамин готов провалиться сквозь кресло, под ним и так уже разверзлась бездна. У него звенит в ушах.

Это не может длиться вечно; мгновение тянется, истончается, вибрирует, и на самой границе разрыва Вениамин замечает движение краем глаза. Девушка, сидящая через одно кресло, молча встает и обреченно, безропотно идет к выходу – в тишине, накаленной до самого предела, но так и не взорвавшейся чем-то неожиданным и неистовым.

Вениамин делает судорожный вздох, поднимает голову, смотрит сквозь внезапные слезы. Никто не отвечает на его взгляд.

Одна девушка удаляется, потупив глаза, пропадает за плотной портьерой, скрывающей выход, другая, чем-то неуловимо похожая, с интересом смотрит ей в спину, потом поворачивается- и да, она стоит прямо напротив Вениамина, стоит еще долгие мгновения, но смотрит куда-то мимо, слегка склонив голову.

Затем она проходит, уходит, исчезает. По залу словно бы проносится единый вздох облегчения. Вениамин хочет упасть и корчиться на полу между рядами. Он тщетно пытается взять себя в руки.

Что это было? Что это было? – думает он, поминутно сглатывая вязкую горечь во рту.

Атмосфера в зале снова меняется: теперь это предвкушение, нетерпеливое ожидание. Свет гаснет, но ярче становится бездонная белизна экрана. Вениамин, все еще погруженный в свой личный хаос, видит над собой ослепительное сияние, пульсирующее стробоскопическими вспышками, и ему представляется некий древний кинопроектор и широкая пленка, заряженная хитрыми петлями, бегущая по зубчатым и гладким роликам от одной бобины к другой. А рядом еще пара кинопроекторов, ждущих своей очереди. И усталый киномеханик, готовый быстро склеить пленку, если вдруг случится обрыв. Маловероятно, что все именно так, но картинка завораживает и чем-то успокаивает. Вениамин все еще дышит прерывисто, но теперь смотрит на экран. И почти не моргает.

Сеанс начинается.

И теперь они едут, ты знаешь, по полям и лугам, и грунтовая колея слегка пылит под тележными колесами. На далеком горизонте, за дремучими лесами собирается долгожданная гроза. Что ты чувствуешь? Ты ведь тоже лежишь в этой телеге на копне сена и тебе хорошо. Ты этого не осознаешь, но возможно, это счастье. Ты и не смог бы его узнать, оно всегда приходит как данность. Воздух словно искрит в потоках изменчивого света, рассыпается лучами в листве проплывающих мимо рощ.

Запах зеленого, вкус красного.

Я, думаешь ты, он или кто-то. Я живой.

Я впитываю эти мгновения, впитываю бессознательно, даже не задумываясь, а в голове ежесекундно собираются, выстраиваются и закрепляются цепочки новых связей. Наверно, все это только химия. Вкус красного, запах зеленого. Но так пьют студеную колодезную воду в жаркий летний день. Так сидят у реки на утренней зорьке. Так смотрят в подернутую таинственной дымкой даль.

Так дышат. Так чувствуют.

Это здесь, где-то в тебе, и достаточно необъяснимого намека, маленькой искорки, чтобы всколыхнуть все дремавшие океаны.

И чья-то улыбка. Наверняка чья-то улыбка.

Цвет плывущих по небу облаков, капли дождя, повисшие над мокрым крыльцом, далекие голоса, смех, пламя костра.

Или это дорога в снегах, замерзший пруд, колючие звезды, морозные узоры на стекле.

Что коснулось тебя? Что-то белое? Что-то оранжевое? Сладкое? Терпкое?

А есть еще другое. Когда ее тело бьется и тает в твоих руках. И ты, ненасытный, жаждущий, покрываешь поцелуями каждую частицу ее совершенства, слушаешь дыхание пока вы движетесь – влажно, медленно и быстро.

– Веня, – шепчет она. – Мы всегда будем вместе.

– Вера…

А ведь этого не было, думает он. Обман, обман. Могло ли быть? Вероятно. Разве он не думал об этом по меньшей мере миллион раз? Но было ли? Определенно, нет. Возможно ли, что это еще случится? Нет. Никогда.

Почему?

Человек всегда стремится к чему-то призрачному, но всегда в итоге ему становится неуютно. Вениамин больше не может погрузиться в ощущение тонкого счастья – как водится, оно только коснулось невидимым крылом.

Неправда, иллюзия.

И он выпал.

Нет запаха красного, вкуса зеленого.

Сеанс окончен. Вениамин не может вспомнить как покинул зал, но теперь он сидит на ступенях кинотеатра под ночным небом. Сидит прямо в своем лучшем костюме. Странно, последний раз он надевал его на выпускной, а костюм до сих пор впору. Впрочем, что не странно? Ни одну из неясных мыслей, сумеречным роем кружащихся в голове Вениамин не может поймать, облечь в подобие плоти. Просто сидит. Непонятная тоска давит со всех сторон.

Наконец он встает, поеживается, засовывает руки в карманы.

Достает неиспользованный билет.

Смотрит на него.

Мысли возвращаются. Боже, я уже посмотрел фильм, думает он. Я уже пережил это.

Но получил ли он все, чего хотел? И возможно ли это получить?

Что-то подсказывает: «нет» на оба вопроса, но…

Судя по часам над прозрачными дверями позади него, очередной сеанс еще не начался, но вот-вот начнется. Безликие люди проходят мимо, исчезают в здании. Вениамин мнет билет в кулаке как ненужную бумажку. Потом расправляет.

Нет, не надо, думает он.

Но он так и не погрузился в этот упоительный призрак, не растворился в нем. А воспоминание все еще с ним.

– Не надо, – шепчет он.

Он снова в зале. Опять никто не проверял билеты на входе. Вениамин занимает прежнее угловое место на последнем ряду – плевать, что там написано в билете. Зал величественен, скрывает свои границы и линии в полумраке. Вениамин не опускает голову, не прячет глаза, оглядывает пространство, хотя, видит бог, напуган он едва ли не более, чем в прошлый раз. Кажется, зрителей сейчас больше – они приходят, молча рассаживаются, никто ни с кем не разговаривает, все застывают на своих местах, ожидая начала сеанса. Это уже почти не удивляет Вениамина. Не удивляется он и когда видит девушку в простом строгом платье, поднимающуюся к нему, идущую по его ряду, садящуюся через одно кресло от него. Ее голова снова опущена, поза напряжена, и Вениамин вновь не может разглядеть ее лицо, хоть и пытается, повернувшись к ней почти всем телом. Раздумывает, не заговорить ли с ней, но его сердце колотится, и он не находит в себе мужества, не уверен, что вообще сможет произнести какие-либо слова.

Он знает, абсолютно уверен в том, что будет дальше. Ему плохо от этого ожидания. Да, сейчас у него есть билет, но он сомневается, что это что-то меняет. Легче не становится, и вопрос – что я здесь делаю? – по-прежнему с ним.

Все происходит в точности так. Вениамин смотрит во все глаза, теперь он не прячется, всеми силами стараясь победить свой иррациональный страх, но все же пропускает момент, когда спокойная, уверенная в себе девушка в брючном костюме появляется в зале. Он вдруг видит, что она уже идет по рядам, и его сердце наверняка пропускает удар.

Вениамин следит за ней глазами и думает, чувствует ли она его взгляд. Что бы не случилось, он не отведет глаз, не станет скрываться в удушающем коконе своей вины. И не потому что у него есть билет. Что-то же коснулось его, оттолкнуло в конце концов, но ведь было. Странное, позабытое, неуловимое, но разве не живое? Разве не то, что тонким лучиком проникает в самую суть тебя? Ему кажется, что он изменился. После такого ничто не может течь по-старому. И пусть она посмотрит на него.

Она идет, рассекая зал словно притихшую гладь застывшего пруда, и от ее шагов разбегается бесшумная рябь. Зрители на ее пути пытаются сделаться как можно более незаметней, поджимают под себя ноги, и Вениамину кажется, что он их понимает. Но ведь ничего не изменится, как бы ты себя не вел. Возможно, думает он, все решено изначально.

Этот зал больше, чем ему казалось; огромный экран похож на мерцающую бездну. Бесконечная пустота почти болезненно давит на уши. Но в ней уже ничего не имеет значения, кроме неумолимых как движение маятника мягких шагов по ковровой дорожке.