Дорога

Мы уже успели пройти мимо высокого серого забора, как в нем родилась незаметная до того калитка, и оттуда высунулась кучерявая круглая голова, росшая прямо из необъятных плеч. Затем человек соизволил показаться целиком, и стало ясно, что это мужчина из края людей с Опаленным лицом. Одет он был – если это называлось быть одетым – в полосатые чувяки и набедренную повязку, бычьи хвосты которой свисали до колен. Смуглое гладкое тело лоснилось, и от чернокожего резко пахло дорогим ароматизированным жиром. Ценный, видать, слуга, дорогостоящий… скользкий небось…

– Скорой ночи тебе, Эль-Зеббия! – Женщина с лицом шута склонила голову в достаточно уважительном поклоне и проскользнула в калитку, жестом пригласив следовать за ней. Я кое-как протиснулся между шершавой стеной и торсом проклятого привратника, даже и не подумавшего посторониться. Кажется, я не пришелся ему по вкусу. Мысленно я представил себя со стороны и одобрил вкусы стража.

– Скорой ночи тебе, о чернейший из Опаленных Эль-Зеббия! – провозгласил я как можно высокопарнее. – Скорой темной ночи… Всякое случается в ночи, и не все из случившегося устраивает таких бдительных людей, как ты, портя им цвет лица и пищеварение…

Привратник уставился на меня своими блестящими бусинами, косо пришитыми на складки его плоской физиономии. Я собрался было сделать еще какое-нибудь заявление, потому что ситуация стала меня раздражать, но Эль-Зеббия внезапно ухмыльнулся, обнажив полный набор белоснежных принадлежностей для кусания и разрывания. Затем он ткнул пальцем в мой нос, заставил меня проделать то же с его бляхой и скорчил жуткую рожу, высунув мокрый татуированный язык по меньшей мере на локоть.

Женщина за моей спиной прыснула и быстро прикрыла лицо рукавом.

– Зебб сказал, – тут же посерьезнела она, – что двое сердитых мужчин должны держать язык на привязи или засовывать его…

– Я понял, – поспешно прервал я ее. – И благодарю за полезный совет.

– Я рада, что вы понравились друг другу, – совершенно не к месту заявила проводница. – Эль-Зеббия – отличный страж ворот.

– Особенно таких узких ворот, – не удержался я и получил указание постараться быть серьезнее.

Я честно старался. Я серьезно шествовал по ухоженному роскошному саду через заросли гихских роз всех мыслимых и немыслимых оттенков, серьезно поднимался по мраморным ступенькам, понимая, что это отнюдь не парадная лестница; серьезно сидел в круглом зале, стены которого были выложены перламутровой плиткой…

Я был серьезен. Я сидел и ждал. Мне даже не было скучно. Вот уже почти два часа мне не было скучно. О небо, благодарю за щедрость!..

– …Встань, раб. Встань и повернись.

Очень приятный голос. Настолько приятный, что смысл сказанного растворяется в нежном журчании, как льдинка в золотом кратере с вином, и горло, рождающее такие звуки, просто обязано быть прозрачным… Тонкое, хрупкое горло. Если сжать его обеими руками или хотя бы одной…

Я медленно встаю и оборачиваюсь. Крайне медленно и задумчиво, сохраняя на лице маску вежливого безразличия, годную почти на все случаи жизни. Дорогой дом, дорогой район, голос тоже дорогой, и раз я зачем-то понадобился всей этой дороговизне, то не стоит продавать себя слишком дешево…

Она была прекрасна. Она была настолько прекрасна, что я на мгновение забылся. Я пошел вокруг нее, мягко ставя ногу, вкрадчиво, пружиняще переливаясь с пятки на носок и расслабив плечи – так ходит зверь вокруг самки или добычи, так ходят бесы по арене. Бледные розовые складки шелка, водопад пепельных волос с укрывшейся в прядях терракотовой диадемой… раннее утро, смазанные краски, полутона, легкая дрема, грезы в дымке… раннее утро с упрямым гордым взглядом суровой полночи…

– Он мне подходит, Зу Акила.

Богиня опустилась на край застланного ложа, не удостоив меня вниманием. И мне снова стало скучно.

– Эй, Акила! – намеренно грубо сказал я. – Чего хотят от неотесанного беса его повелительницы?! Или мне уже пора уходить? Тогда заплатите – и я закрою дверь…

Мутная, густая, горячая усталость обняла меня за плечи. Утренний бой, Харон, любопытный Пустотник, женщины эти с их проблемами… Да провалитесь вы все!.. Куда? Некуда…

Кормилица – в этом я уже не сомневался – подошла ко мне вплотную, и я уловил запах каких-то степных трав.

– От тебя ждут силы, бес. Твоей мужской силы, в чаду благовоний и в смятых покрывалах. А потом от тебя хотят легкого, незаметного Ухода в небо. Ты коснешься госпожи… Ты – бес. Ты – умеешь. Помоги чужому Праву…

Я улыбнулся, сделал еще два шага и приблизился к ложу.

– Женщины высших кланов любят красиво жить, – сказал я, нежно беря тонкую ручку моей ледяной дамы. – И умирать они любят красиво. Так, чтоб могучий бес, безмозглый самец, без боли отпустил душу властительницы сердец, отпустил из тела, утомленного изысканными ласками… Чего не сделаешь от страсти и за немалые деньги? А потом найдется случайный прохожий с пристальным взглядом и болтливым языком, и Порченые жрецы, не задумываясь, подпишут приказ центуриону Пауков; и будет глупый похотливый бес дышать рудничной пылью в память ушедшей любительницы запретных извращений… о, любовь моя…

Клянусь, еще секунда, и я раздавил бы ей руку. Тиски сжимались все сильнее, и со странным удовольствием следил я за сменой выражений на ее лице. Властная уверенность, осознание боли, удивление, страх, ужас…

Акила опоздала. Я отпрыгнул одновременно с ударом кинжала – замечательной, кстати, работы вещица, с волнистым лезвием, с чеканкой по клинку… В общем, успел я, хотя мог бы и не суетиться.

– Я ведь бес, – усмехнулся я ощерившейся дикой кошке в набеленное лицо, искаженное яростью. – Надо знать, кого домой зовешь… и думать заранее. Подонки мы, чего греха таить…

– Он мне подходит, Зу Акила.

Второй раз слышал я эту фразу, и сейчас она была совершенно неуместной. Зу Акила… Иметь кормилицу из племени Бану Зу Ийй – уж лучше купить детям ручного скорпиона… Уйти или остаться?

– Он выдержал пробу. Объясни ему. И подай списки.

Зу Акила неслышно скользнула к стене, и под ее пальцами одна из плит отошла в сторону. Госпожа спокойно массировала вспухшую руку, и я почувствовал себя здоровенным твердолобым дураком. Прав был Эль-Зеббия у калитки…

– Ты умеешь читать?

– Умею.

Я действительно умел читать.

– Тогда читай.

Это были списки бесов Западного округа. Все школы, вплоть до самых мелких. Это были личные списки канцелярии Верховного Архонта, и мое имя там подчеркивалось дважды, а напротив стоял незнакомый мне знак: две окружности, жирно перечеркнутые крест-накрест. Я не стал даже спрашивать, что означают виденные мной пометки, потому что ничего хорошего они явно не означали. Ни одно имя из трехсот восьмидесяти четырех бесов не носило на себе следов внимания властей. Собственно, и не спросишь: вы случайно не в курсе, лар Архонт, за какие такие грехи меня ищет Пустотник, а вы в ваших досточтимых бумагах разрисовываете чистейшего Марцелла вдоль и поперек? Что-что, я плохо слышу вас, лар Архонт…

Я уже более трезво посмотрел на девушку. Прямой, породистый носик, чуть увеличенные скулы, губы полные, но в меру жестко очерчены…

– Зу Акила, одолжи мне один феникс, – сказал я.

Удивленная кормилица нехотя швырнула мне монету. Ах, да ты прижимиста, старуха… Последнюю мысль я благоразумно решил не высказывать вслух.

Профиль в зубчатом обруче, вычеканенный на реверсе монеты, ответил на многие вопросы. Многие, но не главные.

– Ты дочь покойного Архонта, – уверенно заявил я. – Новый еще не чеканил своей монеты, и феникс выпущен в прошлом Цикле. Вторая дочь или третья, потому что старшая Реализовала свое Право на прошлых Играх. Я отлично помню это… А твоя очередь подойдет через месяц, на новых Играх Равноденствия. Поздравляю, высочайшая.

– Ты угадал, бес, – впервые девушка обратилась непосредственно ко мне. – Я дочь покойного Архонта. Меня зовут Леда. И ты угадал все, кроме одного. Я знаю, что любому из свободных это покажется отвратительным, да и тебе, вероятно, тоже… Хотя ты также прижат к стенке и поэтому подходишь мне. Возможно, я безумна, возможно, я – выродок. Но я не хочу…

Она отвернулась и решительно закончила:

– Я не хочу умирать.

Я опустился прямо на пол у ее ног и долго молчал, бездумно подбрасывая и опять ловя серебряный феникс.

– Не знаю, – наконец сказал я. – Я, бес, больше всего на свете хочу умереть. Ты, дочь Архонта, на пороге блистательного Права хочешь жить. И оба наши желания невыполнимы. Мне кажется, мы сумеем договориться.

Зу Акила, эта домашняя мегера, заплакала.

Приложение II

(Кодекс Веры, глава Сокрытого в листве)

– Истинный дух заключается в том, чтобы жить, когда правомерно жить, и умереть, когда правомерно умереть.

– В делах повседневных помни о смерти и храни это слово в сердце своем.