Куколка

Куколка
Генри Лайон Олди

ОйкуменаОйкумена #2
Кто он, Лючано Борготта по прозвищу Тарталья, человек с трудной судьбой? Юный изготовитель марионеток, зрелый мастер контактной имперсонации, исколесивший с гастролями пол-Галактики. Младший экзекутор тюрьмы Мей-Гиле, директор театра «Вертеп», раб-гребец в ходовом отсеке галеры помпилианского гард-легата. И вот – гладиатор-семилибертус, симбионт космической флуктуации, соглядатай, для которого нет тайн, предмет интереса спец-лабораторий, заложник террористов, кормилец голубоглазого идиота, убийца телепата-наемника, свободный и загнанный в угол обстоятельствами… Что дальше? Звезды не спешат дать ответ. «Ойкумена» Г.Л. Олди – масштабное полотно, к которому авторы готовились много лет, космическая симфония, где судьбы людей представлены в поистине вселенском масштабе.

Видео о цикле «Ойкумена» (http://www.youtube.com/watch?v=4lMaYjykKAc&feature=share&list=UUlng6er2FzQDLBRNG_rCmYw)

Генри Лайон Олди

Куколка

Пролог

«Я не страдаю узостью воображения. Но есть вещи, которые мне сложно представить. День, когда меня не будет. Честного чиновника. Аксиоматику Ференца-Кантора. Планету Исхода – гипотетическую пра-родину всех рас, вечный предмет спора философов и историков. С перво-планетой сложнее всего. В ее пользу говорит сходство нашего облика. Но эволюционный путь помпилианцев и, скажем, брамайнов лежит даже не в разных плоскостях – в разных системах понятий. Что перед этим внешняя одинаковость: руки-ноги-голова?

Меньше, чем ничто.

Одно-единственное слово, из которого, как росток из семени, восстала сотня языков? Мне проще вообразить, как эта уйма языков в конце времен сойдется в одном-единственном слове. Финал дается легче, нежели старт. Так человек не помнит миг рождения. Он не запоминает и миг смерти, зато не раз представляет себе его.

Смущает только древний иероглиф, обозначавший антиса. Точка, откуда начинается множество дорог. Или это все-таки множество дорог сходится в точку?»

    Карл Мария Родерик О'Ван Эмерих, «Мемуары»

Звезды – удивительные существа.

Если любоваться ими, сидя в уютных шезлонгах, выставленных на лужайке перед домом, хлебнув глоточек тутовой водки, вдыхая запах маринада, пропитавшего курятину, уже готовую подрумяниться на шпажках, и наслаждаясь теплым вечером – звезды кажутся милыми котятами. Они прелестны и кокетливы, как девочки, едва вошедшие в ту сладостную пору, когда тело пахнет не молоком, а жасмином. Их хочется сравнить с бриллиантовыми гвоздиками, дырочками в бархатном покрывале небес, взглядами ангелов – поэты сходят с ума, живописцы безумствуют, еще глоточек водки, и тайна раскроется во всем великолепии.

Для туриста звезды – названия. Альфа Паука, Бета Змеи, Лямбда Малой Колесницы. Предостережения: на планетах типа Китты рекомендуется носить темные очки, а под лучами двойного светила Йездана-Дасты – трижды в день закапывать в глаза цилокарпин. Голос информателлы: «На трассе в районе Слоновьей Головы зафиксирована активность флуктуации… в маршрут внесены коррективы…» Турист ступает по звездам, как обыватель – по булыжникам древней мостовой, редко глядя под ноги: шаг, другой, десятый, хлебнем водочки, зажуем зеленым лучком, и пошли дальше.

Если взять энциклопедический инфокристалл и набрать в меню поиска «Звезда» – водород, углерод и гелий, карлики и гиганты, ядро и корона, диаграмма Кресса-Реншпрунга, предел Чандраманьи, спектральные классы и метод параллакса убьют романтику наповал. Бриллиантовые гвоздики обратятся в ржавые шурупы. Они ввинтятся в ваш трепещущий мозг. Взгляды ангелов иссохнут, став препаратом в лаборатории. Котята разбегутся, жасмин сменится формалином. Астрофизики покажут Мирозданию «козу», следующий глоточек, водка приятно обжигает рот, и скорее прочь отсюда.

Звезды же сидят на черной лужайке космоса, в креслах-качалках, попивают мятный ликер и смеются над попытками разглядеть их истинную сущность. Потому что издалека ничего не видно. А вблизи никто не может смотреть на звезду, не моргая.

Так или примерно так рассуждал один лысый щеголь в шортах и рубахе навыпуск. Он коротал вечерок под двумя лунами, любовался быстро темнеющим небом и был склонен к философии.

– Забавно, – сухо заметил его собеседник: седой, маленький, с диковатыми чертами лица. – Ты случайно не пишешь мемуары?

Лысый покраснел.

Пряча смущение, он встал из шезлонга и отправился бродить по веранде, где на стене дома были развешаны куклы-марионетки. Разглядывая кукол, он делал вид, что пропустил вопрос мимо ушей. И вообще, риторические вопросы ответа не требуют.

– Ясно, – кивнул седой. – Котята, девочки, информателла, препарат, формалин. Целая жизнь в пяти словах: от начала до конца. Так что же такое звезды?

Лысый щеголь снял с крючка марионетку, изображавшую широкоплечего красавца-блондина. Куклу следовало бы нарядить в шелк и бархат, украсив голову пышным тюрбаном, а ноги – туфлями с пряжками. Вместо этого кукольных дел мастер заставил блондина довольствоваться синей робой и мешковатыми штанами – одеждой тюремного сидельца или обитателя психлечебницы.

Марионетка вяло болталась на нитях. Безвольная и пассивная, она даже от ветра колыхалась, словно тряпка. Казалось, возьмись лысый за вагу – и он не сумеет влить в куклу эликсир жизни. Ну, шажок. Ну, механический жест. Ну, присядем на ступенечку.

Финита ля комедия.

Где-то в местах крепления нитей крылся дефект.

– Искушение, – тихо сказал кукольник в шортах. – Звезды – великое искушение. Никогда не знаешь, на что даешь согласие, приближаясь к ним.

Над озером, невидимым отсюда, встал туман. Зыбкие пряди тянулись во все стороны: так овсяный кисель, разлитый по столу, стекает за край. Белесая дымка заволокла деревья, обвитые лианами тунбергии. Оранжево-алые цветы еле-еле виднелись сквозь газовую вуаль. Колыхались сонные поля арахиса. Острые иглы кактусов жалили призрачную плоть вечера. Расплавились очертания холмов вдалеке – там, где располагался космопорт. Заволновался маленький тапирчик, привязанный к изгороди.

Но вскоре успокоился, лишь изредка фыркая.

Утром здесь останутся два цвета: голубой и розовый. А сейчас туман спешил взять свое, урвать кусочек от позднего очарования. Лужайка перед домом, свободная от испарений, плыла по мерцающим волнам.

Островок, сорвавшийся с якоря.

– Дай мне уником, – велела женщина.

Третья обитательница островка, не считая кукол, бойкая толстуха, она трудилась у вкопанного в землю стола. Столешница была завалена грудой продуктов: грибы, баклажаны, сладкий перец, лук, чеснок, зелень, сельдерей – и острый нож рубил это добро, как выражался лысый, «в мелкое какаду».

Чувствовалось, что хозяйка далека от звездных проблем.

– Запросто, – лысый щеголь достал из кармана шортов свой уником. – Лови!

Он взмахнул рукой и расхохотался, когда хозяйка дернулась, чтобы поймать приборчик. Ответный взгляд женщины превратил хохот в смущенный кашель. Стесняясь мальчишеской выходки, кукольник спустился с веранды, подошел к столу и с поклоном отдал уником.

– Ну, извини, – пробормотал он. – Фелиция, душенька! Неужели ты предпочитаешь жить с глубоким старцем? Вместо шуток – анализ мочи, вместо тутовой – обезжиренное молочко. Вместо здорового секса двух умудренных опытом людей – …

– Думаешь, лучше жить со старцем, впавшим в детство? – спросила женщина.

Отложив нож на секунду, она набрала код справочной космопорта. Сперва долго бибикал зуммер «Занято!» – большая редкость для здешнего порта, захолустья, не избалованного наплывом кораблей. Потом голос информателлы приветливо сообщил:

– В связи с повышением фоновой активности в секторе, превышающей рубеж Трингера, все рейсы отменены до шести часов утра. Корабли, ранее вылетевшие рейсом на Борго, а также следовавшие транзитом, не принимаются. Им рекомендовано совершить посадку на Чейдау. Администрация приносит извинения…

– Перестраховщики! – возмутилась хозяйка. Нож молнией замелькал в ее руках. Окажись под лезвием не овощи, а чрезмерно осторожные диспетчеры космопорта, им бы не поздоровилось. – Фоновая активность! Еще никаких флуктуаций нет и в помине, еще неизвестно, появятся ли они вообще, а наши боягузы уже запирают ворота! Представляю, что сейчас творится на Чейдау!

– Он прилетит, – заметил седой. – Не волнуйтесь, Фелиция. Он обещал, значит, прилетит. Ждать и не дождаться – лишняя боль. Он не захочет причинять эту боль нам, поверьте.

– Ясное дело, прилетит! Для кого я готовлю этот банкет? Если хоть одна крупица испортится, я задушу его тем галстуком, который купила маленькому негодяю в подарок…

Лысый вернулся на веранду. Держа в правой руке вялого блондина, левой он взял с гвоздя троицу кукол, закрепленную на общей ваге. Все трое были вехденами, наряженными в полувоенный камуфляж. Один дул в трубу, второй бренчал на гитаре, третий с упоением колотил в барабан.

Управлять куклами можно было как всеми сразу, так и по очереди.

– Я давно хотел спросить тебя, Гишер, – сказал щеголь. – Ты говоришь: боль. Так спокойно, деловито… Каково быть экзекутором?

Седой свернул очередную самокрутку.

– Нормально. Я из трудовой династии. Отец, дед, прадед… Ничего другого не знаю.

– Но боль! Причинять людям боль…

– Горячий чайник тоже причиняет боль. Если ткнуть в него пальцем или сдуру хлебнуть из носика. А прокаженный боли не испытывает. Гниет себе помаленьку – безболезненно. У меня никто из пытуемых не умер. Живы-здоровы – эти на свободу вышли, те схлопотали пожизненное. С некоторыми я переписываюсь. Жена, дети, хлопоты, новости. В гости, между прочим, зовут!