Братья

– Просыпайтесь, вы, пьяницы! Просыпайтесь и узнайте, что случилось с нами. Вашу госпожу Розамунду украли, пока вы лежали без чувств.

При звуке его громового голоса поднялась высокая фигура и, шатаясь, подошла к нему, держа в руках золотой крест.

– Что за ужасные слова, брат мой? – подошел к нему Годвин, весь бледный, с тусклыми глазами и пошатываясь взад и вперед. Но он тоже увидел красный от крови меч, взглянул сначала на него, потом на золотой крест в собственной руке. – Меч моего дяди, цепь Розамунды и ее крест? Где же она сама… Розамунда?

– Ее увели, увели, увели! – крикнул Вульф. – Скажите ему все, священник.

И капеллан повторил Годвину то, что он узнал.

– Вот как мы сдержали нашу клятву, – продолжал Вульф. – О, что нам делать теперь? Мы можем только умереть от стыда!

– Нет, – задумчиво произнес Годвин, – мы должны жить, чтобы спасти ее. Видишь, она оставила нам знаки: крест – мне, окровавленный меч – тебе, а на рукоятке цепь – символ ее рабства. Мы должны нести крест, оба должны размахивать мечом, оба разрубить цепь, а если нам не удастся это, то умереть.

– Ты бредишь, Годвин, и немудрено! Выпей-ка воды. Если бы мы никогда не знали ничего другого, как она, которая запрещала и нам пить вино! Что вы сказали о моем дяде, священник? Он убит или только умирает? Нет, не отвечайте. Взглянем сами. Пойдем, брат.

И они пошли вместе, вернее, заковыляли к солару, держа факелы в руках.

Вульф увидел кровавые пятна на полу и дико расхохотался.

– Старик хорошо дрался, – воскликнул он, – а мы спали, как пьяные животные!

Они вошли в солар. Перед ними, под белым, похожим на саван плащом, лежал сэр Эндрью. Стальной шлем закрывал его голову, и его лицо под ним было еще белее плаща. Услышав их шаги, он открыл глаза.

– Наконец-то, наконец, – слабо прошептал он. – О, сколько лет я ждал вас! Нет, молчите, так как я не знаю, надолго ли у меня хватит силы… Ну, слушайте… Станьте на колени и слушайте.

Братья опустились на колени по обеим сторонам старика, и он в коротких словах рассказал им, как опоили их дурманом, как он бился, как Хасан долго вел переговоры, чтобы дать время низкому предателю пилигриму всползти на окно, как предательски Никлас ударил его, поведал также обо всем, что случилось после. Наконец, казалось, его силы истощились, тогда братья дали ему напиться, и он снова немного оживился.

– Скорее возьмите лошадей, – говорил он, то и дело останавливаясь, чтобы отдохнуть, – и поднимите всех окрестных жителей. Еще есть возможность догнать их!.. Нет, прошло семь часов, вы не догоните… Они слишком хорошо рассчитали… Они уже на море! Слушайте же. Отправляйтесь в Палестину. В моем сундуке деньги на путешествие, но не берите отряда, потому что в мирное время это выдало бы вас! Годвин, сними с моего пальца перстень, с ним вы найдете Джебала черного шейха горного племени, которое живет в Ливанских горах! Напомните ему обет, который он дал Эндрью д'Арси, английскому рыцарю. Если кто-нибудь в состоянии помочь вам, племянники, то именно Джебал, который ненавидит род Hyp ад-Дина и Айюба. Говорю вам, племянники, ничто, повторяю, решительно ничто не должно помешать вам отыскать этого человека. Дальше поступайте, как Господь Бог укажет вам. Убейте этих предателей Никласа и Гуго Лозеля, если они еще живы, пощадите эмира Хасана, если не встретите его в открытом честном бою; этот человек только исполнял свой долг, как его понимают на Востоке, и был довольно милосерден; он мог убить или сжечь всех вас… Передо мной стояла трудная загадка, теперь, в час моей смерти, мне кажется, я сумел разгадать ее. Я думаю, Салах ад-Дин недаром видел свое сновидение. Мужайтесь, мне представляется также, что там, в твердыне Ливанских гор, у вас найдутся друзья, что все пойдет хорошо и что наши печали принесут добрые плоды. Что ты говоришь? Она оставила тебе меч моего отца, Вульф? Тогда храбро сражайся им и покрой славой наше имя. Она оставила тебе крест, Годвин? Носи его с достоинством, прославь Господа и спаси свою бессмертную душу! Помните то, в чем вы поклялись. Что бы ни случилось, не досадуйте друг на друга. Будьте верными друзьями один для другого, храните верность и ей, вашей даме, чтобы, когда вам наконец придется отвечать мне перед престолом небесным, я не стыдился бы за вас, мои племянники, Годвин и Вульф.

Несколько мгновений умирающий молчал; вдруг его лицо засияло, точно от счастья, и он вскрикнул громким, ясным голосом:

– О, дорогая жена, я слышу тебя. О Боже, Боже, я иду!

И хотя его глаза не закрылись, а улыбка все еще покоилась на лице, нижняя челюсть старика опустилась.

Так умер сэр Эндрью д'Арси.

Все еще стоя на коленях подле него, братья смотрели, как он умирал; когда же он вздохнул в последний раз, нагнули головы в молитве.

– Мы видели великую смерть, – произнес Годвин, – пусть она будет уроком для нас, чтобы, когда наступит наш час, мы умерли, как он.

– Да, – вскрикнул Вульф, вскакивая, – но прежде всего отомстим за него. Что это? Почерк Розамунды. Прочти, Годвин.

Годвин взял в руки пергамент и прочитал:

Поезжайте за мной к Салах ад-Дину. В этой надежде я живу.

– Да, да, Розамунда, мы отправимся за тобой, – повторил он вслух, – пусть нам навстречу идут смерть или победа, мы не отступим от тебя.

Он бросил письмо и, попросив капеллана побыть с телом, братья убежали в залу. К этому времени половина опоенных проснулась от неестественного сна, слуги, которых Али опьянил там, в сарае, входили теперь в залу с дикими глазами, бледными лицами, прижимая руки к голове и сердцу. Они были так слабы, больны, так испуганы, что с трудом уяснили себе случившееся, узнав же истину, по большей части могли только стонать и плакать. Впрочем, немногие нашли в себе достаточно умственной и телесной силы, чтобы броситься, несмотря на снежную метель, в аббатство Стоунгейт, в Соусминстер и в дома соседей, хотя никто из них не жил близко, прося всех вооружаться и помочь им догнать похитителей. Вульф проклинал священника Метью и себя за то, что они с ним не подумали об этом раньше, поручил ему как можно скорее подняться на колокольню и зажечь костер, который был приготовлен.

Метью ушел, захватив с собой кремень, огниво и кусочек трута, и через десять минут пламя бешено взвивалось над крышей стипльской церкви, предупреждая соседей, что их зовут на помощь. Слуги Стипля вооружились, оседлали всех лошадей, в том числе и коней, оставленных купцом Георгием; все бывшие в состоянии бежать или ехать верхом скоро собрались во дворе замка. Но поспешность ни к чему не привела, потому что луна заходила. Снег падал, и стояла ночь, темная, как смерть, такая темная, что трудно было видеть руку перед своим лицом. Приходилось ждать, и они ждали с досадой и печалью в сердце, и охлаждали горящие головы ледяной водой.

Наконец занялась заря, и в сером рассвете показались верховые и пешие, двигавшиеся по снегу к замку, рассказывая друг другу, какое ужасное несчастье случилось в Стипле. Быстро разнеслась весть о том, что сэр Эндрью был убит, леди Розамунда украдена неверными, а пировавшие в замке заснули от отравленного вина, которое поднес им человек, считавшийся купцом. Едва собрался маленький отряд, всего человек в тридцать, и достаточно рассвело, как разведчики тронулись в путь, хотя и не знали, где следовало искать похитителей, так как снег покрыл все следы сарацин.

– Одно верно, – сказал Годвин, – они должны были приплыть по воде.

– Да, – согласился Вульф, – и, конечно, высадились где-нибудь вблизи, потому что, если бы им предстояло идти далеко, они взяли бы лошадей, кроме того, подверглись бы опасности сбиться с пути в темноте. К заливу! Попробуем проехать туда.

И они через луг отправились к заливу. До него было недалеко. Сперва они ничего не замечали, потому что слой снега покрывал камни маленькой набережной, но вот один из слуг крикнул, что замок прибрежного домика, в котором братья держали свою рыбачью лодку, сломан, а через минуту он прибавил, что и лодки на месте нет.

– Она маленькая. В ней могли поместиться только шесть человек, – донесся голос. – Столько народу она не выдержала бы.

– Глупый, – послышался ответ, – ведь могли быть и другие лодки.

Присмотрелись; под тонким слоем снега нашли в иле отпечаток от носа вместительного бота, а невдалеке – отверстие в земле, в которое был вогнан большой кол. Теперь все достаточно прояснилось. Но скоро стало еще яснее, потому что, несмотря на падавший снег, Вульф заметил что-то блестящее, висевшее на сухих тростниках. По его приказанию один из слуг приподнял копьем это блестевшее что-то и подал ему.

– Я так и думал, – сказал он унылым голосом. – Это обрывок того вышитого звездами покрывала, которое я подарил Розамунде на Рождество; она оторвала от него часть и оставила здесь, чтобы указать нам, куда ее повезли. К святому Петру! Говорю, там должны пройти лодка или корабль, и, может быть, благодаря темноте они еще не успели выйти в открытое море.

Братья повернули лошадей и поехали к церкви святого Петра по сухопутной дорожке, которая бежит между Стиплем и деревней Бредуэл, все верховые поскакали за ними, пешеходы стали обыскивать местность вдоль залива и реки.

Они мчались среди падавшего снега; Годвин и Вульф были впереди, за ними с грохотом спешил все увеличивающийся отряд рыцарей, оруженосцев-лучников, которые приехали, увидев огонь на стипльской церкви или узнав от гонцов о том, что случилось; даже монахи из Стоунгейтского аббатства и купцы из Соусминстера призывали людей на помощь д'Арси.

Всадники спешили, но дороги были засыпаны снегом, под которым лежал слой грязи, и путь был не близок. Прошел целый час, прежде чем Бредуэл остался позади, а церковь, выстроенная святым Чедом, вырисовывалась на расстоянии мили. Вдруг снег прекратился, поднявшийся сильный северный ветер разорвал густой туман, и впереди из-за него показалось холодное и синее небо. Все еще окруженные клубами тумана, они подъехали к старой башне; тут Вульф и Годвин, натянув поводья, остановили лошадей.

– Что это? – со страхом спросил Годвин, указывая на что-то большое, смутно видневшееся в море сквозь пелену тумана.

Не успел еще голос его замолкнуть, как новый резкий порыв ветра разорвал, закрутил и унес последние покровы тумана и обнажил красный диск подымающегося солнца. И вот, меньше чем в сотне ярдов перед ними – прилив был силен, – они увидели высокие мачты галеры, которая медленно и плавно шла в открытое море, стройно шевелились ее длинные сильные весла. На их глазах ее подхватил ветер, на главной мачте надулся большой выпуклый парус, и взрыв хохота, донесшийся с корабля, доказал д'Арси, что они тоже замечены.

Рыцари отлично поняли, кто плыл на этом нарядном судне, и, обезумев от бешенства и горя, взмахнули мечами. В это время на флаговом конце, на передней мачте, взвилось желтое знамя Салах ад-Дина, и в свете восходящего солнца оно заблестело, извиваясь, точно струящееся золото.

Но это было еще не все. На задней палубе появилась высокая фигура самой Розамунды – по одну сторону от нее, одетый теперь в кольчугу и с тюрбаном на голове, стоял эмир Хасан, которого братья д'Арси знали под именем кипрского виноторговца Георгия, по другую – высокий плотный человек, тоже одетый в кольчугу, который на этом расстоянии походил на христианского рыцаря. Розамунда увидела Годвина и Вульфа, Розамунда протянула к ним руки. И вдруг бросилась вперед, точно желая кинуться в море, но Хасан удержал ее за руку, а другой рыцарь, бывший с ней, подошел к высокому больверку.

Вульф был в полном отчаянии. Его ум мутился от бешенства, и, не помня себя, он пустил свою лошадь в воду, так что волны дошли до половины его тела; видя, что он не может ехать дальше, молодой рыцарь поднял свой меч, потрясая им в воздухе.

– Не бойтесь, не бойтесь. Мы последуем за вами, – кричал он таким громовым голосом, что даже среди ветра и несмотря на все увеличивающееся пространство пенящейся воды его восклицание могло долететь до галеры.

И, казалось, Розамунда услышала его, потому что в виде привета подняла руку.

Хасан, прижав одну руку к сердцу, а другую – ко лбу, трижды поклонился рыцарю в знак последнего прощания.

Большой парус напрягся, весла спрятались внутрь галеры, и она быстро понеслась по танцующим волнам, становясь все меньше, все расплывчатее, пока наконец не исчезла. Теперь Годвин и Вульф могли только видеть, как солнечный свет играл на золотом знамени Салах ад-Дина, которое развевалось над ней.

VII. Вдова Масуда

Прошло много месяцев с тех пор, как братья в зимнее утро остановили коней подле церкви святого Петра и с мукой в сердце смотрели на плывшую к югу галеру Салах ад-Дина, на палубе которой стояла взятая в плен любимая ими девушка, их родственница – Розамунда. У них не было корабля, чтобы помчаться за ней, да, впрочем, это было уже и бесполезно… Братья поблагодарили всех, кто пришел к ним на помощь, и поехали домой, в свой замок Стипль, потому что там их ждало важное дело. По дороге они расспрашивали то того, то другого, и данные им сведения помогли выяснить все.

Во время обратной поездки и позже братья узнали, что галеру, которую все считали купеческим судном, чужестранцы ввели в залив, сказав, будто ее руль поврежден, что накануне Рождества этот корабль отошел от города и остановился в трех милях от бухты Черной реки. На буксире он привел с собой большой бот, который позже бросили на произвол судьбы. В сумерках лодка двинулась вдоль отдаленного берега к Стиплю. Заполнявшие ее люди (человек тридцать или больше) под предводительством лжепаломника Никласа вскоре спрятались в роще, ярдах в пятидесяти от дома старого сэра Эндрью, – там были впоследствии найдены отпечатки их ног, – они притаились и ждали сигнала напасть на Стипль и поджечь его во время пира. Но это оказалось ненужным, был приведен в исполнение план отравить вино, план, который мог задумать только уроженец Востока. Итак, сарацинам пришлось столкнуться лишь с одним вооруженным человеком, со старым рыцарем, и, вероятно, это обрадовало их, – очевидно, они хотели избежать отчаянной схватки не на жизнь, а на смерть, во время которой неизбежно пали бы многие из нападающих, а если бы подоспела помощь соседей д'Арси, может быть, и все.