Небесная иерархия. Книга первая. Анархист

Небесная иерархия. Книга первая. Анархист
Геннадий Шикунов

«Анархист» – первая книга психолого-социально-философского романа. Это событийное описание жизненной истории героя с непредсказуемыми поворотами судьбы, определяющими путь героя. Прослеживается тема отношения к женщине, любви к семье, государству, религии. Герой стал писателем экзистенциалистом. Его экзистенциализм заключается в определении смысла жизни человека. Он показывает на своём примере, как можно осмыслить происходящее и определить основной смысл, не путая его со смыслами в жизни.

Небесная иерархия

Книга первая. Анархист

Геннадий Шикунов

© Геннадий Шикунов, 2020

ISBN 978-5-0051-5786-7 (т. 1)

ISBN 978-5-0051-5785-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая

Каждый раз, когда на душе становилось скверно, я отыскивал предлог, чтобы уехать из своего провинциального городка в Москву хотя бы на несколько дней. Суета столицы быстро приводила в равновесие мое внутреннее состояние. Полный сил и энергии я спешил домой.

Обычно продолжительность поездок была от нескольких дней до двух-трех недель. Как жителю большого города, вероятно, время от времени хочется сбежать от шума, вони и суеты, чтобы не взбеситься от этого, так и у меня время от времени появлялось жгучее желание сделать обратное – окунуться в суету, встряхнуть себя, чтобы совсем не остановится в убаюкивающей монотонности провинциальной жизни. Мне просто нужно было каждый раз посмотреть на ту жизнь, которой я жил, с противоположной стороны. А противоположной стороной оказывался грохочущий, не слышащий, а если слышащий, то делающий вид не понимающего тебя город. Для меня таким местом стала Москва. Я знал, что каждая поездка закончится возвращением домой, где меня ждут. Туда, где можешь заниматься нужным на твой взгляд делом. Заниматься до тех пор, пока в этом деле ты видишь или можешь придать ему смысл.

Так было на протяжении пары десятков лет. Но все течет и не только меняется, но и заставляет меняться нас.

Если не считать двух моих двоюродных сестер и доброго приятеля со времен студенчества, в Москве у меня никого не было. Для меня большой город был тем местом, где можно было решить официальное дело или затеряться от внимания, которым невольно окружен каждый, живущий в маленьком городе или деревне. Именно тем, что никому до тебя нет дела на улицах большого города, мне и нравилась столица.

Меня всегда ожидал радушный прием у сестер, может, потому, что я не стремился испытывать их терпение и не надоедать им своими проблемами и долгим присутствием, а, может быть, потому, что каждое мое появление напоминало им их тихую и спокойную деревенскую юность.

Мне казалось, что моему приятелю наши встречи доставляли удовольствие. Он приложил массу сил и жизненной энергии, чтобы в свое время остаться в Москве и сделать, живя в ней, предельно возможную карьеру лингвиста. Каждая наша встреча превращалась в хвастовство с его стороны, которое, по моему мнению, ему было необходимо для сопоставления с возможностью доверительного анализа, подчеркивания своих успехов, целью которых было еще и еще раз самоутвердиться. Его привычка похвастать меня никак не трогала. Я прекрасно понимал, что делает он это только из-за того, что выплеснуть все это ему некому, а так хочется. Город большой, а одиночество не смотрит на это.

Еще мои крутые жизненные зигзаги были для него любопытны. Он прекрасно понимал, что в его жизни, подчеркнуто целеустремленной с конкретными простыми житейскими целями, не могло быть ничего подобного. Порой казалось, что рассказать о своих успехах и достижениях ему нужно было совсем не для доверительного анализа, а для иступленной защиты, которую он предпринимал, не отдавая себе в этом отчета. Я ему сыпал соль на рану, а он каждый раз пытался показать, что его жизнь совсем не хуже, а лучше, чем та, которой я жил. У него прекрасная работа в военной Академии, отличная большая квартира в хорошем районе Москвы, красивая и умная жена и две дочери, которые довольны положением дел. У него всего лишь мелкие житейские проблемы, которые, если не обращать на них внимания, решатся со временем сами. Жизнь тиха и спокойна. Она спланирована, налажена и прилагаются усилия только на поддержание определенного жизненного уровня.

А что у меня? Головоломки? Неустроенность? Бесконечное стремление в неизвестное с проблемами, которые порождаются больше и быстрее, чем их можно решить? Можно было увидеть именно такой мою жизнь, а можно было увидеть завидное упорство и веру в себя и своих близких. Можно было увидеть бьющую ключом жизнь, которая отрицала затхлость существования и была похожа на жизнь азартного игрока, который постоянно ставил на кон все, что имел. Может, я иногда и хотел бы жить по-другому, но знал, что по-другому мне просто не дано прожить эту жизнь. Я придумывал себе отдушины, которые называл бегством от тяжести положения. Это было просто черпание новых сил для продолжения движения вперед.

С моей же стороны наши отношения давали мне возможность поделиться своим наболевшим и узнать мнение человека, который всегда относился ко мне неравнодушно с большим любопытством. Мне так казалось. А может, это и было так.

Было понятно, что мир вокруг пришёл в движение и стремительно меняется. Нужно искать себя, и приводить в соответствие, заложенное в тебе от природы с тем, что окружало тебя. Все по-своему проходят этот путь. Это делает каждого неповторимым и порождает неповторимые сочетания отношений, которые нельзя слепо скопировать. Но мало определить себя в этом бушующем мире. Нужно понять его изменчивость и соответствовать ей. Время высвечивает и ставит все на свои места. Поживем, увидим.

Для вхождения в нормальное жизненное русло у меня был еще один испытанный метод. Это тоже, в некотором роде, бегство, но бегство в детство, в то летнее утро, которое стало символом всей моей жизни. Как бы мне не было тоскливо на душе, всплывающие ощущения делали каждый раз маленькое чудо. Те мгновения превратились в бездонный резервуар покоя, который я черпаю до настоящего дня.

Тогда мы ютились на частной квартире из одной комнаты на пустынной окраине одной из станиц Ставрополья. Всего несколько домиков разместились у пригорка за небольшой речушкой, куда упирался конец огорода. Трудно было назвать улицей проселочную дорогу, которая была проложена вдоль домиков и вела куда-то в поле.

Более года мы жили впятером: трое детей, мать и бабушка. Это был 1953 год. Я был самым маленьким, и мне было семь лет. С нами не было отца. Ему не удалось избежать недоразумений, на выяснение которых ушло полтора года и которые, наконец-то, закончились благополучно. Ему было рекомендовано восстановить свое членство в Партии, а это означало, что все претензии в его сторону были лишены оснований. Его действия были признаны правильными, а полтора года разлуки с семьей нужно быстрее забыть.

Так-то оно так, но чьи-то ошибки болезненным эхом проскрежетали по душам близких и дорогих моему отцу людей. Мне было проще всего. Я знал, что случилось что-то страшное, и поэтому с нами нет отца, но я, конечно, не мог представить, что, может быть, его отсутствие и сыграло определенную роль в моем становлении, когда независимо от осознания шло формирование будущего человека. Может быть, поэтому мы оказались на окраине станицы, а не в городе. Может быть, все было бы по-другому, и не влачили бы мы нищенское существование в ожидании другой жизни. Все может быть…

Это рассуждения сегодняшнего дня, а тогда моя жизнь шла своим чередом. Сверстников по соседству не было. Время проводил либо со старшими братом или сестрой, которые меня постоянно чему-то учили, либо с бабушкой, которой в то время уже было далеко за восемьдесят, но она с удовольствием терпела мое присутствие.

Пожалуй, ничего необычного в то утро не случилось, что могло кого-либо другого заставить запомнить его. Проснулся я довольно поздно. Дома никого не оказалось. Я вышел из дома и решил поискать брата или сестру. Ни во дворе, ни в огороде, ни на речке их не было. Я решил сбегать еще за дорогу.

Взбежав по косогору на пригорок, я остановился. Босые ноги ощущали мягкую и теплую, несмотря на еще не высохшие последние капли росы, траву. Тишину нарушали стрекот кузнечиков и жаворонок, висящий над головой в бездонном, голубом, безоблачном небе. На дороге вдоль редко стоящих домов и в просматриваемых дворах никого не было видно. Это была обычная картина, но в то утро мне очень хотелось знать: куда все исчезли? И тут я вспомнил, что все мои близкие, кроме бабушки, собирались отправиться в город с приехавшим отцом, чтобы привести в порядок дом, куда нам предстояло переезжать в ближайшее время.

Спешить было некуда. Мысли об отце, о предстоящем переезде постепенно заполняли мою голову. Я даже не обратил внимания, как оказался лежащим на спине и наблюдающим за висящим жаворонком. Моя душа наполнялась радостью встречи все больше и больше, будто она была плотно закрыта и постепенно открывалась тем чувствам, для которых было давно приготовлено место. Я почувствовал обволакивающий, теплый, влажный, кристально прозрачный воздух. Увидел, как искрится солнце в капельках росы. Почувствовал ласковое утро начала лета. Как здорово, что у меня есть отец, мать, бабушка, брат и сестра! Как здорово, что мы будем теперь вместе!

Ощущение полноты моего бытия оставило «слепок» того утра на всю оставшуюся жизнь. Я почувствовал мир, который меня окружает. Он был удивителен и прекрасен. Он звенел, переливался, наполняя меня той радостью и силой, без которых этот мир ничего не стоит.

Скоро мы будем жить в городе! Наверно, там много детей, таких как я, и у меня появятся обязательно товарищи, с которыми можно будет проводить время. Я буду учиться в городской школе, также буду учиться только отлично, как учился в первом классе сельской школы. Немного жалко расставаться с речкой, где можно было наловить рыбы или раков. На берегу реки всегда было таинственно и немного страшновато. В городе, наверно, нет реки, но мысли о предстоящей жизни в городе почему-то вызывали у меня те же чувства, что и река.

Через несколько дней мы переехали в небольшой курортный городок, что находился в двадцати километрах от станицы, где мы жили. Дом, в котором нам предстояло прожить несколько лет, располагался на большой огороженной территории, куда привозили, прессовали и складировали тюки сена в огромные штабели. В конюшне, что виднелась в сотне метров от дома, была пара лошадей, и там же содержали корову. Совсем как в деревне.

Но стоило выйти за ограждение на улицу, и ты оказывался среди подростков, которые, казалось, играли в какую-то бесконечную игру с разными названиями. Можно было уйти утром, увлечься игрой, а прийти домой вечером, обессиленным от голода и физического переутомления, в буквальном смысле этого слова, дотянуться до кровати и в то же мгновение крепко уснуть.

В нескольких минутах ходьбы от дома была совсем другая жизнь: чистые ухоженные улицы с бесчисленными клумбами, на которых росли диковинные цветы; степенно гуляющие, никуда не спешащие, нарядно одетые отдыхающие, и изумительный парк, в который продавались билетики, и который из-за своего убранства с гаревыми дорожками, поддерживаемыми в идеальном состоянии, либо тенистыми, либо роскошно украшенными цветочными клумбами у старинных зданий, казался загадочным красивым царством. Попадая туда, начинал чувствовать участником изысканного бесконечного праздника. Это был тихий и уютный город- сказка. Таким я его увидел. Там мне предстояло жить.

Небольшая начальная школа, в которую меня определили, находилась в бывшем церковном здании на одной из улиц, прилегающих к парку. Школьный двор находился в парке, их разделяла лишь невысокая металлическая изгородь. Стоило перелезть через нее, и ты оказывался среди буйства зелени.

Дорога из школы всегда занимала больше времени, чем в школу. Нужно было миновать парк, оставив там возбуждение школьного дня. Там же можно было досказать товарищам недосказанное за день, полакомиться боярышником, росшим неподалеку от школы, а зимой покататься с горки, устроенной на одной из дорожек, пройти через железнодорожный вокзал, где всегда было много народа, немного дальше – мимо консервного завода, от которого всегда пахло очень вкусными всевозможными специями. Осенью у ворот завода всегда выстраивалась очередь грузовиков. Легко можно было поживиться парой яблок, выпросив их у водителя.

Конечно, расположение дома и то, чем там занимались взрослые, смазало ощущение резких перемен после сельской жизни, т.к. огромное пространство у дома сохранилось. Ожидаемого шума улиц я не встретил. Зато роскошное убранство курортного района города и музыка, которая даже дома была слышна по вечерам с летних площадок, завораживали.

Почти каждый день я видел обычную работу одних и праздную жизнь других потому, что отдыхающие не казались несчастно больными.

Как бы я ни старался, я не смог стать в новой для меня школе отличником. Мне было непонятно почему это так. Пытался еще и еще усерднее относиться к учебе, но учительница оценивала мое усердие только на «хорошо». У учительницы были свои любимчики. Я к ним, как вновь прибывший, относиться не мог. Среди всех отличных оценок всегда встречалась оценка, которая делала невозможным достижение цели, поставленной мною. Может быть, временное отсутствие отца в первом классе обязывало меня быть лучше других? Это дало результат и оставило след, а здесь, не добившись желаемого результата, я впервые отделил себя от других и решил поискать себя в каком-либо увлечении.

Для начала это был авиамодельный кружок. Мне нравился запах клея и то усердие и дисциплинированность, с которой относились члены кружка к своим занятиям. Было интересно увидеть результат своего кропотливого труда – парящую в небе модель планера. Приятно было отмечать, что каждая следующая модель получалась лучше, хотя и сложнее было её делать.

В памяти остались воспоминания о летних каникулах. Меня не отправляли в лагерь. Казалось, что я был предоставлен самому себе и улице. Все лето – это бесконечная игра, хотя были обязанности дома. Мы с мальчишками могли играть днями в чижа или в лапту, а вечерами со старшими детьми можно было увязаться и поиграть в казаков-разбойников или в садовника. Дома на огромном дереве были устроены качели пяти-шести метровой длины, от которых захватывало дух. Можно было полазать по деревьям, а можно было с радостью побегать под дождем. Дожди почему-то были тогда очень теплыми. Или иногда можно было примкнуть к товарищам брата и поучаствовать в более жестких развлечениях. Помню, однажды они катались на бричке, в которую запрягали пару лошадей. Безумство было в том, что эта телега во время катания была без лошадей. Затащив на пригорок и подняв привязанной веревкой дышло, они, взгромоздившись на нее, неслись с пригорка вниз по дороге, управляя ею при помощи той самой веревки. Телега громыхала на ухабах. Казалось, что она неминуемо рассыплется. Но катание долго не продолжилось по той причине, что затаскивать телегу опять на пригорок было слишком трудно, а может потому, что поняли опасность своего развлечения, т.к. телега была почти не управляема.

Но закончился четвертый класс и с прекрасной, светлой и радостной начальной школой нужно было расстаться. К тому же, дом который строил отец, был завершен. Он был просторный и светлый. У каждого теперь есть отдельная комната. На улице новые товарищи. Напротив дома на огромном пустыре были сделаны хорошо оборудованные спортивные площадки. Главными играми стали футбол, волейбол, баскетбол.

В пятом классе, в котором собрались невесть откуда сорок три сорванца, представление о школе основательно было разрушено. Вместо дисциплинированных пай мальчиков собрались, казалось, хулиганы, во время урока способные набить гайку велосипедной спицы серой от спичек и в парте разогревать ее до тех пор, пока не прогремит выстрел.

В то время мой брат уже учился в военном авиационном училище и посоветовал обязательно записаться в духовой оркестр, т.к. музыкантам в армии живется гораздо легче.

Сказано – сделано. Духовая музыка – музыка праздника. Если праздник, то звучащий духовой оркестр на улице, который всегда настраивает на торжественность и прекрасное настроение. Музыка меня завораживала. Я уговорил до десятка мальчишек пойти записаться в школьный духовой оркестр. Мне достался баритон, хотя всем очень хотелось выбрать самый главный инструмент – трубу. Вероятно, руководитель подумал, что с моими пухленькими губами можно будет управляться с этим инструментом лучше, чем с трубой. Три раза в неделю очень серьезный и терпеливый руководитель оркестра прилагал все усилия, чтобы научить нас овладеть азами, а затем и мастерством музыканта духового оркестра. Мне очень нравились занятия. Нравилось, как играли старшие участники оркестра. Но одно дело слушать со стороны, а другое дело самому попробовать сыграть первую ноту, первый такт, а еще интереснее, когда все вместе. Вдруг замечаешь, что получается не только у тебя, а и у всех вместе. Когда классное помещение переполняется звуком полутора десятков медных духовых инструментов и чувствуется мощь звучания. Ты уже не существуешь сам по себе. Ты уже звук твоего инструмента, который слился воедино с другими и многократно усилился, живя совершенно иными ощущениями.

Сколько было радости, когда руководитель оркестра разрешил взять инструменты домой, чтобы начистить их до блеска. Главное, конечно же, было в том, что можно было похвастать успехами дома и на улице.

Усердие педагога принесло прекрасные плоды. Уже к Первомаю оркестр играл репертуар для праздника и танцевальную программу, а осенью мы стали играть танцевальные вечера в рядом расположенном подростковом санатории. Немного денег санаторий перечислял школе. Чтобы поощрить нас, следующей весной всех участников оркестра отправили на несколько дней в горы, а точнее, в Домбай.

Позднее, спустя несколько лет, я бывал там несколько раз, но впечатления от той поездки не идут ни в какие сравнения с последующими посещениями. Вековые ели, заснеженные вершины, бурлящие горные реки, каскады водопадов, которые порождали мощные ручьи с таящих ледников, теплый и в то же время влажный воздух, яркое солнце завораживали детское воображение. Может быть, немного испортило впечатление фантастическая коллекция заспиртованных змей в местном краеведческом музее. Их было так много, что создавалось впечатление, что ими кишит весь лес. А может быть, это придало остроты ощущениям, особенно когда приходилось входить в лес. Лет через тридцать после этого я еще раз зашел в местный музей уже с сыном, чтобы показать ему именно эту коллекцию змей и чучела птиц, но, увы, их уже не было.

Если до самого отправления автобуса на экскурсию никто не верил, что она вообще состоится, что за свои старания и труд мы получим такое прекрасное путешествие, то возвращались мы домой восторженные и счастливые.

Той же осенью я решил поменять инструмент. Руководитель без воодушевления воспринял мое желание. Пришлось сказать, что хочу поступить в музыкальную школу, где только что открылся класс трубы. Мой день был уплотнен до предела, но не хотелось выглядеть лгуном, и пришлось поступить в музыкальную школу.

После первых занятий стало понятно, что многому нужно учиться, чтобы овладеть инструментом, а поступление в музыкальную школу было удачным жизненным шагом. Захотелось серьезно заняться музыкой.