Ягайло – князь Литовский

Его слегка порозовевшее лицо и приторно сладкая речь говорили о том, что обед не обошелся без основательной выпивки.

– Я здесь лежу, волнуюсь, жду, не дождусь, твоего возвращения, а ты в это время хлещешь немецкие вина, – отчитал Ягайло своего любимца.

– Прости еще раз, князь, но человек с человеком скорее договариваются за бутылкой доброго вина, нежели без нее. К тому же, я думаю, все твои волнения, господин, окончились сладким сном.

– Ладно, выкладывай, с чем вернулся. Довольно мне слушать пьяную болтовню, – нетерпеливо перебил речь слуги Ягайло.

– Приехал я ни с чем, а с кем. Меня сопровождает старшина немецких купцов – Ганул. Тебе, князь, придется договариваться с ним. Эта хитрая немецкая лиса даже спьяну не выболтает ни одной своей мысли, он хочет иметь дело только с тобой. Но думаю, мы получим требуемое золото.

– Почему ты его сразу не привел?

– Не поведу же я дорогого гостя к тебе в опочивальню смотреть, как среди бела дня спит великий князь литовский, – с веселыми искорками в глазах молвил Войдылло.

– Тоже верно, – согласился Ягайло. – Где же он?

– В комнате для приема гостей.

Ягайло слегка освежил лицо водой, привел себя в порядок, и друзья двинулись по замковому коридору в направлении указанной Войдыллом комнаты. Едва они переступили порог гостевой, как сидевший там человек поднялся со стула и склонил голову в приветственном поклоне.

Лицо немца при этом оставалось ровным и спокойным. В его поклоне не было ни благоговейного заискивающего трепета подданных, ни надменной самоуверенности властителей. Купец приветствовал великого князя литовского, как равный равного. Можно подумать, что немец ежедневно встречается с владыками государств. Было что-то в умных глазах его, пронзительном взгляде, чертах лица такое, что заставляло Ягайлу мысленно признать купеческого старшину равным себе.

– Ну, что ж, приступим к делу, – заговорил первым Ягайло, которому не терпелось поправить свое бедственное финансовое положение. – Можешь ли ты предоставить в долг деньги, о которых просил Войдылло?

– Отчего же, князь, конечно могу. Господь учит нас помогать ближнему, хотя люди в наше время часто забывают добрые дела…

– Так дай же это проклятое золото, – нетерпеливо перебил Ягайло нравоучительную речь, до боли в ушах напоминающую слова послов Тевтонского ордена.

– Деньги ты получишь, светлый князь, – все так же спокойно и уверенно продолжал купец. – Но в свою очередь, я осмелюсь просить тебя о двух сущих безделицах.

– Что же ты просишь, Ганул? – Ягайло впервые назвал купца по имени. Надо сказать, что мать при рождении дала купцу имя мало похожее на нынешнее. Ганулом его стали называть простодушные литвины, упростившие имя немца до неузнаваемости. Правда, и купеческий старшина ничего не имел против нового прозвища.

– Во-первых, светлый князь, прошу предоставить немецким купцам право торговать во всех твоих владениях, платя пошлину только при въезде в Великое княжество Литовское.

– Считай, что первое условие выполнено.

– Во-вторых, – продолжал Ганул, – твои воины не должны переступать границы Тевтонского и Ливонского орденов. Если же они придут на территорию, подвластную крестоносцам с целью грабежа, то должны быть наказаны твоей же рукою.

– Куда мне разевать рот на чужие территории. Как видишь, Ганул, я и в собственном княжестве не могу навести порядок.

– Мы, купцы, вынуждены думать о завтрашнем дне. В собственном доме порядок ты, можно сказать, навел. Собранного войска достаточно для того, чтобы привести в повиновение братьев. Если светлый князь согласен выполнить мои маленькие просьбы, то пусть подпишет эту грамоту. Здесь изложено все услышанное тобой, – с последними словами купец, словно волшебник, ловким движением выхватил из левого рукава пергаментный свиток.

Ягайло принял грамоту из рук купца, но подписывать не спешил. Забота купца о землях крестоносцев насторожила литовского князя. Он вопросительно посмотрел на Войдыллу, но тот утвердительно кивнул головой: «Соглашайся». Еще мгновение, и витиеватая роспись Ягайлы легла на пергамент. Едва просохли чернила, купец тут же отправил договор обратно в рукав.

– Сегодня вечером тебе привезут деньги, – сообщил он князю.

– Не пожелает ли дорогой гость отобедать, – вспомнил, наконец, Ягайло об обязанностях хозяина.

– Благодарю, князь, но я спешу. Сегодня нам завезли товары из Любека и Штральзунда, – отказался купец, видя, что приглашают его больше из вежливости, так как время было далеко не обеденным.

Купеческий старшина сдержал слово. Вечером во двор Верхнего замка въехала усиленно охраняемая воинами повозка, которая спасла войско Ягайлы от голода.

9. В Москву

Слухи о военных приготовлениях Ягайлы дошли и до князя Андрея Полоцкого. Его лазутчики единодушно твердили о несметном количестве рати, собиравшейся в литовской столице. Ленивый братец снова опередил его.

Полоцкий князь не смог договориться с братьями о совместном походе на Вильно ? при всей своей нелюбви к Ягайле на открытый мятеж они не решились. С войском только Полоцкого княжества нечего было и надеяться на успех. Андрей понял, что, еще не вступив в битву, он проиграл ее. «Придется бежать, как собаке от палки», – с горечью в сердце подумал полоцкий князь.

Бежать князь Андрей решил в пределы Московского княжества. Выбор был не случаен. Неделей ранее в Полоцк приехал посол от великого князя московского Дмитрия Ивановича с предложением о помощи. Московский князь зорко следил за всем, что происходило в Литве. Он также понимал, что шансов у Андрея удержаться в своем княжестве почти нет, поэтому, «в случае горькой необходимости» Андрей Полоцкий приглашался на службу в Москву.

В это время в Москве служил двоюродный брат Андрея князь Дмитрий Михайлович, женатый на сестре Дмитрия Ивановича, а родная сестра Андрея Полоцкого – Елена была женой двоюродного брата великого князя московского – Владимира Андреевича, который сидел в Серпухове. Так что, властитель Полоцкого княжества состоял в близком родстве с московским двором и не без оснований надеялся с помощью Москвы не только возвратить Полоцк, но и стать великим князем литовским.

Князь Андрей вышел из горницы и тут же встретил своего приближенного боярина Данилу Корсака.

– Ты мне нужен, Данила, – остановил его князь. – Пойди ударь в вечевые колокола. Я хочу говорить с полоцким людом.

– О чем говорить будешь, князь? – недоуменно спросил боярин.

– Прощаться буду, – коротко отрезал Андрей. Видя, что боярин не спешит уходить, а приготовился раскрыть рот, чтобы разразиться новыми вопросами, полоцкий князь добавил. – Иди же, Данила. Недосуг мне с тобой лясы точить.

Боярину, так и не удовлетворившему любопытство до конца, пришлось убираться восвояси.

Через некоторое время над городом встал тяжелый гул могучих, как и сила народа, вечевых колоколов, будоража людей и отрывая их от привычных, повседневных дел. Из широкого окна княжеских палат Андрей молча наблюдал, как вечевая площадь заполнялась его подданными. С высоты жилища люди, торопившиеся к месту вечевого собрания, напоминали князю трудолюбивых муравьев. Еще немного постояв у окна, князь покинул палаты и, в сопровождении нескольких дружинников, направился к Софийскому собору.

Поднявшись на деревянный помост, сооруженный перед главным входом в собор, Андрей Полоцкий обратил печальный взор к своим подданным. В первых рядах вечников стояли люди, с которыми князю приходилось часто общаться – богатые земельные владельцы и купцы из родов Сорочковичей, Сущевичей, Мелешковичей, Козчичей, Булавиных. Рядом с ними стояли путные и панцирные бояре – тысяцкие, сотские, десятские, подвойские. Эти люди как бы возглавляли собрание, а за ними сплошной толпой встал многочисленный черный полоцкий люд: гончары, шорники, седляры, кушнеры, портные, кожемяки, мурали, резники и землепашцы.

Андрей Ольгердович терпеливо ждал, пока живой поток из кривых полоцких улочек прекратит стекаться на площадь. А люди продолжали идти к храму Софии, теперь уже из дальних окраин Полоцка и его предместий. Наконец, когда площадь заполнилась так, что негде было яблоку упасть, Андрей заговорил.

– Здравствуй на многие лета, народ полоцкий! – обратился он к своим подданным голосом, переходящим на крик.

Площадь ответила ему сплошным радостным гулом, в воздух полетели шапки, рукавицы. Лишь когда Андрей поднял вверх правую руку, людской гомон начал утихать, давая возможность князю продолжить речь.

– Прости, народ полоцкий, что оторвал тебя от дел, но времена для нашего княжества настали тяжелые. Младший брат мой – Ягайло – незаконно захватил литовский трон и теперь, собрав неисчислимую рать, идет на меня войною. Если я не покину город, литовцы разрушат его, прольется много крови. Поэтому, я хочу попрощаться с вами, полочане.

– Отец ты наш родной! Не покидай нас! Выстоим! Не отдадим литовцам города! – раздались крики со всех сторон площади.

– Спасибо, что не отрекаетесь от меня в трудный час, но все уже решено. Слишком не равные силы у нас с Ягайлом. Поэтому вы сейчас выберете нового князя. Низко кланяюсь тебе, полоцкий народ, бог даст, еще свидимся, – Андрей Полоцкий поклонился вечевому собранию и удалился с помоста.

Остаток дня бывший полоцкий князь провел за сборами в дорогу. А в это время, на вечевой площади до самой ночи шумели свободолюбивые жители Полоцка. И как не прислушивался Андрей, он так и не понял: какое решение принял народ, и кто будет их новым князем.

Ранним утром следующего дня Андрей Полоцкий с отрядом в двести человек отправился в путь. Войско его было достаточно большим, чтобы защититься от лихих людей, встречающихся на дорогах; и достаточно малым, чтобы быстро уйти от войска противника.

Состояла рать Андрея Ольгердовича из охотников, то есть тех, кто по своей охоте, добровольно последовал за ним. Одни были готовы идти за своим князем и в огонь и в воду из чувства преданности, другие присоединились к Андрею из жажды славы и приключений или просто из желания посмотреть новые земли. Все были статные, широкоплечие, как на подбор. Война стала для этих людей основным занятием. С беззаботным равнодушием они кочевали из княжества в княжество, отвергая и домашний уют и ласковых жен.

Прощальным взглядом окинул Андрей Ольгердович величественный семиглавый Софийский собор. Многое повидали стены храма за трехсотлетнюю историю. Они были свидетелями походов на город знаменитого Владимира Мономаха, видели тысячи заморских купцов и покрытых броней крестоносцев, были свидетелями славы и величия города, «черной смерти» и голода. И еще многие сотни лет будет радовать людей София Полоцкая блеском своих золотых куполов. Десятки князей сменилось за время ее существования, а она стоит, как немой свидетель мастерства и таланта народа.

Глухо стучат копыта лошадей княжеских дружинников по деревянной мостовой. Мимо проплывают каменные палаты бояр и богатого купечества Верхнего города. Окончилась Великая улица, а вместе с ней и территория Верхнего города. Отряд всадников въехал в Нижний город. И хотя каменные палаты сменились бревенчатыми домиками ремесленников, застройка города продолжала оставаться плотной. Постройки тесно примыкали друг к другу. Дворы были малыми и отделялись друг от друга тыном – оградой из вертикально вбитых в землю кольев. Из отапливаемых по-черному изб сизыми клубами валил дым. Кое-где из ворот выглядывали любопытные лица полочан, встревоженные топотом лошадей по мостовой. Под их провожающие взгляды дружина Андрея Ольгердовича покинула пределы Полоцка.

Сразу же за крепостной стеной раскинулись обширные поля, скудно припорошенные снегом. А вскоре показался и хозяин этих полей – Борисоглебский монастырь, расположившийся в полоцком пригороде Бельчицы на берегу Двины. Возвели его в честь сыновей Владимира Святославича, Бориса и Глеба, которых убил их брат Святополк, прозванный Окаянным. Бориса и Глеба особенно почитали в среде княжеских дружинников, на Руси святых считали заступниками воинов.