Свет, который есть в тебе

Свет, который есть в тебе
Гелия Харитонова

Перед молодой талантливой балериной Викторией Градовой открывается прекрасное будущее: ее ждет блистательная карьера. Но в дело вмешивается алкоголь. Его прикосновение поначалу ласково и дружелюбно, с ним все вокруг становится радостнее и ярче. Виктория жаждет праздника жизни, на который она и отправляется под руку с алкоголем: поначалу ее другом, а потом – ее врагом; поначалу ее сказкой, а потом – ее адом. С пьедестала, где ждали слава, красота, поклонники, она падает на самое дно: ее увольняют из театра, с балетом покончено. Оказавшись на дне, Виктория отталкивается от него и пытается выплыть.

Роман основан на реальных событиях. Точнее – на событиях жизни автора.

Гелия Харитонова

Свет, который есть в тебе

Предисловие от автора

В самом начале спешу сказать важное.

Этот роман основан на реальных событиях. Точнее – на событиях моей жизни: той, которая была до сего дня. Этот роман – её итог.

Это роман-благодарность.

Я шла к нему всею жизнью. Мне надо было родиться у такой вот мамы, иметь в предках такую прабабку и такого деда, хорошенько попить, покуролесить, наломать дров, разрушая свою жизнь. Я ходила по краю пропасти, балансируя, срываясь, летя на дно. Меня подхватывали – вытаскивали, поднимали, ставили на ноги.

Я встречала людей – разных: плохих и хороших, – и все они важны. Они вели меня, направляли. Ни один вздох, ни одно слово, ни один поступок не исчезают в мире бесследно. Всё оставляет свой след. Двигает хоть на капельку в ту или другую сторону.

Я долго шла под руку с алкоголем – поначалу моим другом, а потом – моим врагом; поначалу моим праздником, а потом – моим адом.

Я делала плохое, несла зло людям. И мне делали плохое. Мы предавали друг друга, обманывали, обижали, бросали.

Я просила прощения и прощала.

Я расточала и теряла.

Я отдавала, дарила.

Я находила, брала и сберегала в сердце.

Я обещала и снова срывалась.

Училась, менялась.

И наконец – я трезвая. Семнадцать лет живу без алкоголя.

Ещё несколько лет назад я не была готова писать об этом. Есть такая фраза, которая встречается у святых старцев: «Сердце человека обдумывает путь, а Господь управляет шествием его». Я поняла однажды, что написать этот роман – поручение мне. Я так считаю, так чувствую, так верю. И потому я осмелилась, смогла открыть рот, сказать и написать всё это. Это страшно, это осуждаемо: алкоголизм – стыдная болезнь, позорная.

Почти все герои моего романа так или иначе связаны с алкоголем – зависимые и созависимые. Здесь и женский, и мужской алкоголизм, здесь и путь к трезвости, и срывы в алкогольный ад, здесь и созависимость близких, и жизнь ребёнка в семье алкоголиков.

Мне жизненно важно было соткать этот ковёр. Все люди, все встречи, все провалы и взлёты стали нитями для полотна моего романа. Я хотела вплести туда, соединить моих дорогих живых и ушедших. Я сделала это для моих детей, моих родителей и той прабабки-колдуньи, о которой, наверное, никто не молился из-за всего зла, что она принесла людям. Этим романом я собирала свою жизнь. Я как будто излечивала своё прошлое. Сгребала осколки и золотой нитью склеивала чашу. С Божией помощью.

Я сделала это для всех, у кого есть проблемы с алкоголем, кто живёт и страдает рядом с алкоголиком. Кому кажется, что из этой пропасти уже не выбраться.

Я благодарна Богу, что этому роману позволено случиться. Что наконец теперь, на восемнадцатом году моей трезвой жизни, он родился. Что сложились все пазлы, сошлись все тропы, у меня появился голос, и я смогла его написать.

Он – про выход, про свет, про жизнь.

Я отправляю его в мир. На добро, на созидание. Дальнейший его путь уже не от меня зависит. Свою задачу я выполнила. Честно, от всего сердца, на совесть. Отпускаю. И сильно надеюсь, что он окажется полезным.

Я благодарна всем, кто так или иначе поспособствовал появлению этого романа.

И пусть будет благословенен каждый его читатель.

1 января 2024 года

ЧАСТЬ 1

Глава 1

В оперном нынче дают «Жизель». Вика решила отметить начало своей карьеры в родном театре просмотром этого спектакля – именно на него впервые привела её сюда мама тринадцать лет назад. Могли ли они подумать тогда, что Виктория Градова однажды будет принята в балетную труппу театра?

В антракте Ленка потянула Вику в буфет:

– Ну что, за сказку, которую ты сделала былью? За сбывшуюся мечту? Что тут лучше подходит – шампанское, коньяк?

– Не люблю коньяк, – Вика в нерешительности повела рукой, ещё не до конца соглашаясь с тем, что в театре можно выпить. Потом засмеялась: – Вообще больше шампанское подходит. Оно – праздник, радость, фейерверк. В каждом пузырьке.

Пузырьки врассыпную побежали по телу Вики, занимая все уголки и закутки внутри неё и заполняя их счастьем. Шампанское сразу расцветило всё вокруг: стали ярче огромные люстры, приветливее капельдинеры, прекраснее и без того замечательная музыка Адана, острее трагедия Жизели. Кажется, волшебные пузырьки коснулись рук дирижёра и ног танцовщиков, чудесным образом уменьшили загораживающую полсцены высокую причёску впереди и утишили раздражающие разговоры сзади. Даже Ленкино замечание про «неплохо станцевали, чистенько» не вызвало ничего, кроме умиления и снисходительной улыбки. Вика, не отрываясь, смотрела на сцену, по щекам текли слёзы. Они вообще на «Жизели» у неё всегда текли, причём не в первом акте, где Жизель сходит с ума от предательства Альберта, а во втором, в холодном царстве мёртвых виллис, которое пробивают горячая любовь Жизели и раскаянье Альберта. Но сегодня к слезам добавилось какое-то нереальное наслаждение, блаженство.

Дома Вика взахлёб рассказывала матери о своих впечатлениях, о спектакле, об артистах. Мать с дочерью, как прежде, сидели на кухне. Мама зажала в ладонях чашку чая и горящими глазами смотрела на Вику, а та, размахивая руками и изредка очерчивая ногой траекторию в воздухе или на полу, показывала какое-нибудь движение и тараторила:

– Ты помнишь Максимова, мам? Какой он был прекрасный Зигфрид, да? Какие вертел пируэты – загляденье просто. А Солор его? Как летал над сценой, разрезая пространство, ух! Сегодня Альберта танцевал – столько тоски, нежности. Он, конечно, постарел, не такой стремительный, как раньше. Но всё равно очень хорош. Вообще с радостью увидела на сцене старичков. Интересно было рассматривать новеньких. Завтра и мы с Кириллом будем уже в их числе. Жаль, не захотел он с нами идти сегодня в театр. Он пока в общежитии обустраивается. У него ж тут никого нет. Ну ничего, завтра увидимся. Ох, так боюсь, если честно, мам.

– Ну что ты, моя хорошая, – мать отставила чашку и подошла к дочери, обняла, заглянула в лицо. – Ты же лучшая. Вспомни, как тебя забирали пермские, что они говорили, а? Гляди-ка, не брали, не брали, а тут вдруг разглядели и с руками-ногами схватили. Так это когда было? Ты ж с тех пор ого-го как маханула, каких высот достигла! К тому же театр сам запрос на тебя сделал – на вас с Кириллом. По сути, он пригласил, вы идёте. Ну-у? Завтра начинается новый этап твоей жизни.

Назавтра Вика стояла возле балетной канцелярии за час до начала класса. Рядом с репертуаром висели списки с распределением. Новеньких расписали по классам. Мужские, женские. Нашла свою фамилию: Градову поставили к Софье Фёдоровне Саревской. Пробежав глазами, увидела, что есть класс и у Тамары Леонидовны Корзунь – её любимого педагога из хореографической студии. «Значит, она по-прежнему тут, ура! Надо непременно сегодня заглянуть к ней». У Кирилла класс начинался на час позже.

Улыбаясь, пошла готовиться к занятиям. Не спеша поднималась по ступеням на третий этаж. Иной раз останавливалась, закрывала глаза и втягивала ноздрями воздух. «Он точно такой же – запах театра. Прям ни капельки не изменился и не исчез. Как же хорошо! Вот я и дома». Чувство дома усиливало «здравствуйте», которое произносил каждый встречный, – в театре так принято: здороваются все со всеми, независимо от того, знаком тебе человек или нет. Впрочем, как и в училище: там тоже каждого посетителя приветствуешь, приседая в реверансе.

Очередное «здравствуйте» стало обгонять Вику справа и ускорилось, перешагивая через две ступеньки. Уже на следующем пролёте Вика рассмотрела профиль:

– Алла? Воробьёва? Ты, что ли?

– Градова? Точно ты! Ты когда приехала? Вот это да! В смысле, я знала, что ты должна к нам прибыть, но не знала когда. Обалдеть! Приве-е-ет!

Они обнялись и стали раскачиваться из стороны в сторону, уткнувшись друг в друга.

– Ты на чей класс идёшь? – Алла наконец оторвалась от Вики. – Хочешь, пойдём со мной к Тамаре Леонидовне? Она тебя очень ждёт.

– Меня поставили к Саревской. Но с Тамарой Леонидовной пойду поздороваюсь. Так рада, словами не описать!

Тамара Леонидовна стояла спиной к дверям, когда девушки вошли в класс. Она задумчиво смотрела в окно, положив обе руки на станок. На этом самом месте, у бокового станка, двенадцать лет назад стояли семилетние Алла и Вика.

– Лентяйки, каких свет не видывал! – выговаривала тогда Корзунь на родительском собрании, а матери Вики и Аллы сидели, понурив головы. – Вы понимаете, до чего они додумались? Во время адажио в конце станка, когда делаем с правой ноги и она идёт назад, сначала Вика держит рукой ногу Аллы, а когда поворачиваемся и делаем с левой ноги – Алла держит ногу Вики. Взаимопомощь, понимаете ли!