Дурка

– Ладно, Вано. Первый день все-таки, понимаю. Подъем в шесть утра, потом сестричка температуру меряет. Потом туалет и сбор анализов. В восемь – гимнастика. После неё летучка у Кумы. В девять завтрак, в десять лекарства им дают. Потом обход с врачом. В час дня обед. У нас он плавающий, но сам понимаешь.

– Понимаю.

– После обеда лекарства и отдых. Но не для нас, – улыбнулся Георгий, заглядывая в палату, где лежали наиболее здоровые. – Митя, палец поломаешь. Вынь из носа. Или я тебе его сломаю… После отдыха полдник и часть больных идет на прогулку. После прогулки лекарства даем снова, ужин и вечерний кефир.

– Кефир? – удивился я.

– Ага. Два с половиной процента жирности. Ну и на остаток – вечерний туалет и спать.

– Но не нам, – добавил я.

– Не нам. Мы дежурим всю ночь, Вано. Утром сдаем смену после гимнастики и идем отсыпаться. Все просто. Привыкнешь. Иногда нас врач по принудиловке может дернуть. Если больной на воле шизу поймал. Тогда едем с ним и вяжем… О, а вот и Мякиш. Врач наш, – хмыкнул Георгий, указав пальцем на идущего по коридору мужичка в белом халате. – Сейчас обход. Здравствуй, Илья Степаныч.

– Доброе утро, Жора, – улыбнулся ему мужичок и, прищурившись, посмотрел на меня. – Ты новенький?

– Иван.

– Крячко. Илья Степанович, – кивнул он и протянул мне влажную, расслабленную ладошку. Затем повернулся к Георгию и спросил. – Забрать с собой?

– Да. Пусть втягивается, – потянулся грузин и колко усмехнулся. – Заодно с больными познакомится.

– Пойдем, Вань, – поманил меня за собой Мякиш. Я хмыкнул и пошел за ним следом, гадая, почему же этого мужичка зовут Мякиш.

Обход занял два с половиной часа. Скучных и еле тянущихся. Но благодаря ему я смог познакомиться с некоторыми больными и сразу понял, что им найдется место на пустых страницах тетрадки, когда я вернусь домой. Георгий называл их конями, дураками и шизиками, но я пока видел людей. Изможденных, запертых в клетках собственных кошмаров, несчастных и не осознающих того, что с ними происходит.

Мякиш проводил обход не один. За ним безмолвной тенью следовала худенькая девушка, которую я видел на летучке. Она всегда держалась позади врача и что-то быстро записывала в блокнот, который держала в руках. Мы несколько раз пересеклись взглядами, но девушка смущенно краснела и возвращалась к своей писанине.

– Как самочувствие, больной? – спросил Мякиш у тощего, косоглазого мужика. Тот приоткрыл рот, негромко рыгнул и рассмеялся.

– У меня в трусах умерла юная волжская вобла, – шепотом ответил он. К чести Мякиша он даже не изменился в лице, а я прикрыл ладонью улыбку. Девушка тоже улыбнулась, но быстро вернула на лицо привычную сосредоточенную маску. – Она липкая, влажная и соленая.

– Угу, – пробурчал врач, делая пометку в тетради. – Вчера была щука.

– Щуку съели голодные дети Поволжья. Они страдали, но насытились, – улыбнулся больной. Мякиш похлопал его по колену, встал и перешел к другой кровати.

– Здравствуй, Станислав, – мягко поздоровался он с высоким парнем. Тот пространно улыбнулся в ответ. – Как самочувствие?

– Хорошо, – ответил парень. Я задумчиво на него посмотрел. Левая половина лица обожжена, как и предплечья с ладонями. Но шрамы старые. Рука парня неожиданно дернулась, заставив меня вздрогнуть. Я нахмурился и подошел ближе, но Мякиш предусмотрительно кашлянул и успокоил меня.

– Все хорошо, Ваня. Это тик, – сказал он и повернулся к больному. – Ты слышишь крики, Станислав?

– Нет, – вздохнул тот и, поджав губы, добавил. – Иногда. Но тихо.

– Это хорошо. Хорошо, – Мякиш поднялся и перешел к следующей кровати. Я на миг задержался, смотря на обожжённого парня, пока меня не тронула за руку медсестра.

– Надо всегда быть рядом с Ильей Степановичем, – тихо произнесла она и снова покраснела.

– Простите. Задумался, – хмыкнул я. – Кстати, не представился. Ваня.

– Я знаю. Свердлова. Раиса. Пойдемте, – пробубнила девушка и тенью скользнула за спину Мякиша…

После обхода я нашел Георгия и отпросился на перекур. Вот только покурить решил на улице, потому что от вони и жутких болотно-зеленых стен болела голова. Грузин понимающе улыбнулся, о чем-то переговорил с Галей и отправился на улицу со мной. Я не был против, потому что вопросов накопилось много.

– Зеленый ты какой-то, Вано, – зевнул он и, закурив, выпустил дым к небу. – Как крыжовник.

– Не привык к вони, да и само отделение тоску нагоняет, – честно признался я. – Слушай, а та девушка, что с Ильей Степановичем ходила, это кто?

– Рая Свердлова, – ответил Георгий. – Год уже тут работает. После медучилища решила сюда пойти. Она это… идейная.

– Идейная?

– Ага. Ну, больным помочь хочет. Считает, что это её призвание, хуё-муё, – фыркнул грузин. – Хорошая девушка, но недотрога. Степа её за жопу как-то раз ущипнул, так она в обморок упала, прикинь?

– Просто так от подобного в обморок не падают.

– Это да, – согласился Георгий и понизил голос до шепота. – Случай там с ней был. Полгода назад. Неприятный. Больной один на параше зажал. Хуй почти засунул. Еле отбили. Буйный был. Теперь Рая если по отделению и ходит, то только в сопровождении санитара или врача. Боится.

– Ожидаемо, – вздохнул я и вспомнил еще парочку постояльцев. – Там еще один странный был…

– Тут все странные, Вано. В дурке нормальных нет, – рассмеялся Георгий. – Ты про Казака?

– Наверное. У него в трусах вобла умерла.

– Тогда точно Казак. У него каждый день там кто-то умирает. Вчера щука была, неделю назад акула. Писатель он вроде бы. На рыбалку с друзьями поехал, нажрался, белку поймал, да спьяну в пруд свалился, когда ночью поссать пошел. После того, как его вытащили, он орал, как ебнутый, и названия рыб всяких перечислял. А! Еще говорил, что его водяной утащить пытался, а потом в голове его поселился. Полгода тут уже висит. В душ хуй затащишь. Воды боится.

– А обожженный? – Георгий вздохнул и вытащил из пачки еще одну сигарету.

– Стасик. Давно тут. Вроде начал понемногу в себя приходить. Так-то пацан смирный и тихий. Не орет, не бузит, говном не кидается. Он в детстве с родителями в аварию попал. Машина перевернулась и в кювет улетела. Потом загорелась. Он вылезти сумел, а родаки его… ну, сгорели короче. Заживо. Когда его нашли, он возле машины сидел, качался и плакал. Долго по дуркам мотался, теперь вот у нас осел. Но Арина Андреевна свое дело знает.

– А обожженный почему? Он же вылез.

– Их пытался вытащить. Потом просто сидел и смотрел, как они горят, пока не нашли, – мрачно ответил грузин. – Ладно, Вано. Хватит вопросов. Пошли пообедаем, пока время есть. У больных отдых сейчас. Да и под таблетками не хулиганят. А после обеда к косильщикам заскочим, ребят подменим, чтобы тоже покушали.

– Пошли, – вздохнул я. Перед глазами снова возник обожженный Станислав с отсутствующим взглядом. Теперь мне стал понятен вопрос Мякиша про крики. Он их до сих пор слышит. Слышит и не может забыть.

На обед в больничной столовой был куриный суп с лапшой и гороховое пюре с двумя раздутыми, похожими на пальцы трупа, сосисками. Однако я честно все съел, так как с непривычки дико проголодался. Георгий свою порцию умял так быстро, что я и моргнуть не успел. Остаток обеда он провел в задумчивом молчании, ковыряя в зубах спичкой.

После обеда мы поднялись обратно на четвертый этаж, только в этот раз Георгий повел меня вперед, к дверям в конце коридора, где находился еще один вход в экспертное отделение. Как я уже узнал, там проводились судебно-психиатрические экспертизы, когда врач выносил диагноз преступникам, а еще там обитали те, кто косил от армии. Причем, весь персонал был в курсе этого.

– Здравствуй, Артур, – улыбнулся Георгий, хватая за широкую ладонь хмурого здоровяка, стоящего в коридоре. Тот улыбнулся в ответ и посмотрел на меня. – Знакомься. Новенький.

– Ваня, – представился я.

– Артур, – ответил здоровяк. Он был еще выше Георгия, а шириной спины запросто мог посоперничать со Степой. – Приглядите за отделением? Я пожру пойду.

– Не вопрос, брат, – согласился грузин. Они снова обменялись рукопожатием и здоровяк, открыв дверь гранкой, скрылся в остром отделении. Георгий потянулся и сыто рыгнул. – К людям по-людски надо, Вано. Сейчас мы Артурчику помогли, завтра он нас прикроет.

– Да я и не против, – хмыкнул я, осматривая отделение.