Фотограф

Фотограф
Гектор Шульц

Что будет делать человек, если ему в руки попадет фотоаппарат, способный запечатлевать не просто людей, а их души, какими бы они ни были? Что будет делать человек, если поймет, что любое движение ползунка в Photoshop меняет не только душу, но и жизнь этих людей? Что будет делать человек, если поймет, что не все души достойны изменения и каким-то из них прямая дорога в Хаос? На эти вопросы предстоит ответить главному герою.

Содержит нецензурную брань.

Гектор Шульц

Фотограф

Copyright

© Гектор Шульц, 2020. 

Все права защищены законом. 

Автор не дает разрешение на воспроизведение и копирование этой книги в любой форме и любыми средствами (электронными и механическими, включая фотокопирование, магнитную запись или иные средства копирования и сохранения информации) для целей, связанных с извлечением прибыли. 

В случае цитирования отдельных фрагментов или всего текста обязательно указывается авторство и проставляются все необходимые обозначения.

Пролог

Einsam – gemeinsam

Wir haben verlernt uns neu zu suchen

Die Gewohnheit vernebelt

Die Tr?gheit erstickt

Der Hochmut macht trunken

Und die N?he treibt zur Flucht

Lacrimosa – Alleine Zu Zweit

– Все началось с того, что Он дал мне этот фотоаппарат, – я закурил сигарету и мотнул головой в сторону черного фотоаппарата, лежащего на красном кресле. Фотоаппарат, как и всегда, был заряжен и готов к работе. Эта чертова демоническая машинка всегда была заряжена и готова к работе. Даже спустя девяносто тысяч кадров и три полета в стену корпус фотоаппарата был как новенький, а заряд аккумулятора не думал уменьшаться. До сих пор сложно привыкнуть к этому… Я выпустил дым к бетонному потолку в белых разводах и, усмехнувшись, продолжил: – Это была странная глава в моей жизни, и сейчас я понимаю, что мне не хочется, чтобы она заканчивалась.

– Расскажите мне. Расскажите всё, что сочтете нужным, – стройная брюнетка в черных брюках и бежевой водолазке дружелюбно улыбнулась и, закинув ногу на ногу, положила на колено блокнот в кожаной обложке.

Что-то в её образе раздражало меня. Сначала неуловимо, а потом до дикого зуда. Хотелось чесать себе глаза, нос, скулы. Сдирать кожу, пока не покажется мясо. Потом я понял. Меня раздражала не её улыбка, фальшивая и холодная. Раздражал не её взгляд, оценивающий и скачущий по мне, как пьяная мандавошка на лобке старой бляди. Даже легкая нотка презрения, с которой она на меня смотрела, меня тоже не раздражала. Я привык к таким взглядам. Меня дико бесила её сраная бежевая водолазка.

Такие водолазки носят те, кто жаждут показать, насколько здоровой и красивой выглядит их кожа. Слегка бронзовая, без резких морщин и портящих любую картину прыщей. Это одежда фальшивых людей, у которых за спиной стоят гребаные шкафы, наполненные скелетами под завязку. Эта водолазка стоила как всё, что было на мне надето, и от этого бесила еще больше. Впрочем, я знал, что если она снимет эту водолазку, то тут же мне понравится.

Для сорокалетней женщины у неё было прекрасное тело. Упругие груди, не стесненные лифчиком, натягивали ткань и притягивали взгляд. Красивая шея без намека на морщины. Пухлые губы, в которые вкололи, наверное, половину миллиона. Томные, холодные глаза. Глаза властной женщины, привыкшей к тому впечатлению, которое производит её образ. Я видел много таких глаз и всегда подчеркивал их на фотографиях. Я мог бы её трахнуть. И даже получил бы удовольствие, а потом забыл, как и она меня.

Она, заметив, что я тоже оценивающе рассматриваю её, изогнула губы в легкой улыбке и чуть наклонила голову. Взгляд потеплел, но не настолько, чтобы презрение полностью из него исчезло. Вздохнув, я поднял на неё глаза и удовлетворенно улыбнулся, когда она смутилась. Мой взгляд вынести тяжело. Не зря я тренировал его большую часть своей жизни. Да, пусть я выгляжу, как отброс из трущоб Лондона, но взглядом я могу превращать человека в говно почти моментально.

На секунду она словно поняла, что не она контролирует ситуацию. Что это она пригласила меня на беседу, а не я набился к ней в гости, изнывая от жажды внимания. И на эту секунду она превратилась в испуганную и забитую мышку, которую удостоил своим вниманием толстый, пресытившийся кот. Эта эмоция доставила мне радость. К чему темнить и пытаться отрицать очевидное. Для неё я – звезда, а она – обычный журналист, который добивался встречи со мной последние пять лет. Мне было приятно, когда в её взгляде полыхнула злоба. Еще бы, раньше все мужики, с которыми она проводила интервью, заглядывали ей в рот и желали её тела, а тут какой-то обсос одним взглядом заставил её снять маску и превратиться в ту, какой ей быть не хотелось.

– Я чувствую вашу злобу, – буркнул я, беря со столика стакан с коньяком. Хорошим коньяком. Я немного подержал жидкость на языке, пока не начало жечь, а потом, проглотив, улыбнулся, когда теплая волна ухнула вниз, а затем резко вверх, до головокружения.

– Злобу? – брюнетка удивилась и, чуть поерзав, приняла более закрытую позу. – С чего вы это взяли?

– Бросьте, – я допил коньяк и небрежно поставил стакан на столик, заставив его протяжно звякнуть. –Думаете, вы первая, кто на меня так смотрит? К чему все эти маски? Искренность куда приятнее, даже если она являет собой чистую злобу.

– На самом деле… – она замялась и выдавила из себя тихий смешок.

– Опять оправдания. Ненужные оправдания, – теперь я откинулся в кресле и забросил ногу на ногу, чуть не снеся потертым «докмартинсом»[1 - Dr. Martens – обувной брэнд, любимый представителями различных субкультур.] пустой стакан со столика. – Говорите правду. Перед вами сидит фотограф, который выглядит, как ебаный бомж. Нахальный, в мешковатой майке с уродливой картинкой, в потрепанных джинсах и убогих красных ботинках. И вы должны взять у него интервью, а иначе ваш редактор… или как там называется тот упырь, который вами командует, не выпишет вам премию, способную порадовать ваше сердечко в каком-нибудь дорогом бутике. Вы должны плясать передо мной, ублажать, улыбаться мне. Даже если ненавидите. Удивлены?

– Да. Вы ловко… – она опять не договорила, слегка покраснела и уткнулась взглядом в блокнот. Куда только девалась та знойная самка, с чувством превосходства смотревшая на меня десять минут назад.

– Угадал? Нет, милая. Я знал, – улыбнулся я, когда она скривила приятное личико. – Я гребаный фотограф, я вижу человеческие души такими, какие они есть. Со всем говном, со всеми скелетами, со всеми шрамами, как бы их искусно не прятали. После пятидесяти тысяч кадров поневоле начинаешь видеть все в другом свете. Пугающе реальном. А после двухсот тысяч тебя ничего не способно удивить. Но довольно, я на интервью, а не в пыточной на месте палача. Хочется вам играть в знойную стерву – валяйте. У вас остался час, чтобы задать необходимые вопросы, и потом я уйду.

– Вы сказали, что все началось с того, что кто-то дал вам фотоаппарат.

– Он дал фотоаппарат. Он не любит, когда Его не выделяют в разговоре. Начинает злиться, а это ведет к непредсказуемым последствиям.

– Кто Он? Бог?

Я засмеялся, заставив её вновь покраснеть.

– Нет.

– И вы не расскажете о Нем?

– Нет. По крайней мере, не сегодня. Он злится, когда я о Нем рассказываю.

– Вы не хотели заниматься фотографией? Вас к этому принудили?

Я с трудом сдержал улыбку. Стандартные вопросы журналиста. Везде ищут гребаный подвох, даже там, где его попросту нет.

– Частично. Мне дали сделать выбор, и я его сделал. Теперь я обладатель этого фотоаппарата и довольно известная в узких кругах личность.

– Довольно известная? – она, казалось, задохнулась от возмущения. – Вы популярнее, чем голливудские актеры. Журналисты готовы душу продать, чтобы взять у вас интервью. А знаменитые галереи эякулируют кипятком, когда вы бросаете им пару своих работ для выставок. Я молчу о том, что портрет, сделанный вами, стоит сотни тысяч, а его обладатель автоматически получает место в элите общества. И тем не менее… – она снова замялась, поморщилась, пробежавшись глазами по моей одежде.

– Я выгляжу, как обсос, – лукаво улыбнулся я и, посмотрев на фотоаппарат, лежащий в кресле, грустно вздохнул. – Мне так удобнее. Так я не забываю, кто я есть на самом деле. Все эти дорогие шмотки, машины и прочее – не для меня. Единственное, что дорого, – это фотографии. Портреты людских душ. Что вы видите в моих портретах? Наверняка изучили мое портфолио? Поделитесь мнением.

– Они… странные. Какие-то красивые, а от других хочется блевать, – слова тяжело дались ей, поэтому я ободряюще улыбнулся. Правду всегда сложно говорить. Она застревает в горле так, что её приходится выталкивать оттуда. То ли дело ложь. Она выходит гладенько и без проблем. Как блевотина.

– Так и есть. Человеческие души разные. Есть красивые. С такими я люблю работать. Есть говнина. Таких большинство.

– А моя… душа.

– Говнина, – честно ответил я. Её ушки порозовели, а в глазах мелькнуло недовольство. – Но не такая говнина, как остальные. Он, – я кивнул на фотоаппарат, – показывает все без прикрас. Возможно, я не прав насчет вас, но свое мнение озвучил, раз уж вы спросили.

– И почему у вас сложилось обо мне такое мнение? – вопросы давно перешли на личное. Это не интервью, как было с самого начала, а диалог. Диалог двух людей. – Я так плоха?

– Вы носите маски. Я не люблю тех, кто носит маски. Таким людям нельзя верить. Все, что они говорят, – это ложь. Даже больше. Махровый пиздеж, которым заливают уши собеседнику, давая ему то, что он хочет слышать. Я предпочитаю правду. И моя правда говорит о том, что в вашей душе полно говнины. Вы настолько преисполнены гордыней, что получаете от этого кайф, как какой-нибудь торчок из подворотни. Даже сейчас вы смотрите на меня, как на отброса, несмотря на мой статус, на который мне, кстати, насрать. Вы красивая женщина. Очень красивая. Но вы наполнены злобой. Она плещется через край ваших дивных глаз. И это очень трудно скрыть. Например, я знаю, что вы мне завидуете.