Без семьи

– Я думаю, что ты действительно серьезно болен и тебе нужно лечь в больницу.

– Наконец-то!

И он попытался шаркнуть своей больной ногой. Затем подошел к столу и принялся его вытирать.

– Хватит разговоров! – заявил он. – Гарафоли сейчас вернется, а у меня еще ничего не готово. Раз ты находишь, что я получил достаточно побоев для того, чтобы лечь в больницу, не стоит добиваться новых.

Он, прихрамывая, ходил вокруг стола и расставлял тарелки и приборы. Я насчитал двадцать тарелок. Значит, у Гарафоли жило двадцать детей. Но кроватей стояло только двенадцать – очевидно, спали по двое. И что это были за кровати! Без простыней, прикрытые одними порыжевшими одеялами, купленными где-нибудь в конюшне, после того как они стали негодными для лошадей.

– Неужели всюду так? – спросил я с ужасом.

– Что всюду?

– Всюду так плохо обращаются с детьми и так плохо кормят?

– Не знаю, я нигде больше не был. Только ты постарайся попасть в другое место.

– Куда же?

– Все равно куда. Думаю, что везде будет лучше, чем здесь.

«Все равно куда» – это очень неопределенно; да и как мне добиться того, чтобы Виталис изменил свое решение?

Пока я об этом думал, дверь отворилась и вошел мальчик. В одной руке он держал скрипку, а в другой нес довольно большую доску, найденную, по-видимому, на стройке.

– Давай сюда твою деревяшку, – обратился Маттиа к вошедшему мальчику.

Но тот быстро спрятал ее за спину:

– Как бы не так!

– Дай! Суп будет вкуснее.

– Ты что думаешь, я тащил ее для супа? У меня за сегодняшний день не хватает четырех су, и взамен их я отдам Гарафоли доску.

– Деревяшка твоя не поможет. Хочешь не хочешь, а тебе придется расплатиться. Настал твой черед!

Маттиа сказал это с такой злобой, словно его радовало наказание, предстоявшее его товарищу. Меня изумило жестокое выражение, появившееся на его кротком лице.

Настал час возвращения воспитанников Гарафоли. После мальчика с деревяшкой пришел другой, а затем еще десять. Входя, каждый вешал свой инструмент на гвоздь, прибитый над постелью. У одного была скрипка, у другого арфа, у третьего флейта или пива.[9 - Пива – музыкальный инструмент вроде флейты.] Тот, кто показывал на улице сурков и морских свинок, загонял их в клетки.

Вскоре на лестнице послышались тяжелые шаги, и я понял, что идет Гарафоли. Неуверенной походкой вошел человек небольшого роста, с воспаленным лицом. На нем был надет не итальянский косном, а обыкновенное серое пальто.

Он первым делом посмотрел на меня; я весь похолодел от этого взгляда.

– Откуда этот парень? – спросил он. Маттиа вежливо передал ему то, о чем просил сообщить Виталис.

– А, значит, Виталис в Париже? Что ему от меня нужно?

– Не знаю, – ответил Маттиа.

– Я не тебя спрашиваю, а этого малого.

– Виталис должен сейчас прийти. Он вам сам объяснит, что ему надо, вмешался я.

– Вот малый, который знает цену словам. Ты не итальянец?

– Нет, я француз.

Как только Гарафоли вошел, к нему подошли два мальчика и стали возле него, ожидая, когда он кончит разговаривать. Затем один взял у него из рук шляпу и осторожно положил ее на постель, другой подал ему стул. По их почтительному поведению я понял, какой страх внушал к себе Гарафоли, так как не из любви к нему, конечно, они так старались.

Когда Гарафоли уселся, третий мальчик поднес ему набитую табаком трубку, а четвертый подал зажженную спичку.

– Спичка пахнет серой, скотина! – зарычал Гарафоли, когда мальчик поднес ее к трубке.

Гарафоли схватил спичку и бросил ее в печку.

Виноватый, желая исправить свою оплошность, зажег новую спичку, которую заставил долго гореть, прежде чем предложил ее хозяину.

Но тот не захотел принять его услугу.

– Поди прочь, дуралей! – грубо оттолкнул он мальчика. Потом, повернувшись к другому, сказал ему с милостивой улыбкой: – Рикардо, дружок, дай мне спичку.

«Дружок» поспешил выполнить его просьбу.

– Теперь, – сказал Гарафоли, удобно усевшись с зажженной трубкой, займемся нашими счетами, мои милые ангелочки. Маттиа, где книга?

Раньше чем он успел спросить расчетную книжку, Маттиа уже положил перед ним небольшую засаленную тетрадку.

Гарафоли сделал знак мальчику, подавшему необожженную спичку:

– Ты остался мне должен вчера одно су и обещал вернуть его сегодня. Сколько ты принес?

Мальчик долго не решался ответить; он густо покраснел.

– У меня не хватает одного су.

– Что? У тебя не хватает су и ты говоришь об этом совершенно спокойно?

– Я говорю не о вчерашнем су, мне не хватает одного су за сегодняшний день.

– Значит, не хватает двух су. Подобной наглости я еще не видел!

– Право, я не виноват.

– Перестань болтать ерунду, тебе известно наше правило. Снимай куртку: получишь два удара за вчерашнее и два за сегодняшнее. Сверх того, за твою наглость лишаю тебя картошки… Рикардо, дружок, ты так мил, что вполне заслужил это развлечение. Возьми ремень.

Рикардо был тем самым мальчиком, который с такой готовностью подал ему хорошо обожженную спичку. Он снял со стены плетку с короткой ручкой, на конце которой висело два кожаных ремешка с большими узлами. Тем временем тот, у кого не хватало двух су, снял курточку и спустил до пояса рубашку.