Омар Хайям. Гений, поэт, ученый

Ярмак налил в кубок, подставленный Рахимом, вино. То самое, запретное вино. Рахим поспешно сказал себе, что такой маленький грех не сможет перевесить ту святость, которую они приобретут, сражаясь в священной войне. Омар, придававший всему этому мало значения, любил своего молочного брата и не стал ему противоречить.

– Однако, – заметил он, принимая кубок, – мы можем потерпеть поражение.

– Только не мы! – вскричал Рахим. – Наш турецкий султан, может быть, и обыкновенный воин, но он выигрывает все сражения. Это, по крайней мере, обоснованное пророчество.

Приятная влага освежила Рахима, и он опять наполнил свой кубок. Он представлял себя на поле битвы, смело оседлавшего своего черного коня и вырвавшегося впереди даже красного знамени султана. Вот он прорывается между линиями двух армий и вступает в рукопашный бой с одним из христианских богатырей, каким-нибудь рыцарем в великолепной броне.

Юноша представлял себя побеждающим самого отчаянного неверного, слышал, как мусульмане славят его. Может, стоило отрезать голову своему врагу и бросить ее к ногам лошади султана…

– Послушай-ка, Омар, – повернулся он к брату.

Но тот уже свернулся калачиком на подстилке из верблюжьей шерсти и сладко спал, словно не существовало ни предстоящей битвы, ни славы, ни милости владык.

Глава 3

Долина реки Арзанас с видом на озеро Ван в Армянских горах, в пяти неделях пути груженого верблюжьего каравана к западу от Нишапура. Ранняя весна года 1071-го по христианскому календарю

Джафарак, шут султана, погрузился в размышления, сидя на своем белом осле. Короткие ноги торчали с обеих сторон худого, с торчащими ребрами животного. Алый плащ закрывал его высохшее тело. Только ясные карие глаза беспокойно поглядывали из стороны в сторону.

У Джафарака, изо всех сил старавшегося держаться поближе к мрачному султану, своему господину, не было сомнений в том, что им предстоит не совсем обычное сражение.

Они велели ему дожидаться у каравана, на котором помещалась поклажа, там, где собрались все исламские священнослужители – муллы. Как сказали они, там будет самое безопасное место. Но Джафарак сказал: «Нет».

– Самое безопасное место, – парировал шут, – окажется за спиной моего господина. Мусульмане никогда не пошлют туда ни одной стрелы, а христиане и знать об этом месте ничего не будут.

Это понравилось его господину, султану Алп Арслану Сельджуку, властелину мира, владыке Востока и Запада. Итак, Джафарак занял свое место рядом с красным знаменем и зонтом от солнца, предназначенным для султана, который вооруженные рабы держали над головой Алп Арслана. Султан больше не смеялся, в эти последние дни от мусульманских воинов требовалось большое терпение.

Поскольку Алп Арслан водрузил свое знамя поблизости от самой высокой точки долины, около стен города Маласгерд, перед ним раскинулась холмистая, плодородная долина. По этой долине выдвигалось воинство христиан, ненавистных руми[12 - Рум – наименование Рима, а затем и Восточной Римской, или Византийской, империи в странах мусульманского владычества. У сельджуков так называлась Малая Азия, входившая в состав Византии. Руми – румийцы. (Примеч. перев.)], воинство, которым командовал сам император Константинополя – император, чьи предки были ярыми противниками ислама вот уже на протяжении четырех столетий.

До сих пор Алп Арслан довольствовался набегами далеко в глубь владений императора – направляя передовые отряды всадников в самые жизненно важные части Малой Азии, доныне остающейся цитаделью Азиатского Рима. Эти передовые доверенные отряды терзали руми и вызывали в них ярость до тех пор, пока наконец император не собрал все свои силы для нанесения ответного удара этим осторожным туркам, которые бросали ему вызов столь смело и чьи предки, сыновья Токак Боумана, появились из необъятных просторов Центральной Азии, чтобы победным маршем пройти перед самым носом у Константинополя.

И вот сейчас император выступил со своей тяжелой конницей и тяжелой пехотой, наемными стрелками булгарами, шумными и неистовыми в бою грузинскими всадниками и дружественными армянами, сражавшимися за свою землю против нашествия ислама. Это огромное, медлительное воинство, гибрид, как и войско Сеннашериба, по слухам, насчитывало семьдесят тысяч душ. Медленно двигаясь, оно заполняло долину вслед за отступавшими турками, численностью которых не превышала пятнадцати тысяч.

Христианскому императору, отличному воину, не терпелось вступить в схватку с турецкими всадниками, которые избегали столкновения с ним на протяжении многих месяцев.

Но теперь, к полной неожиданности для своих собственных офицеров, султан Алп Арслан воткнул знамя в землю, расположил конные полки поперек долины и стал ждать прибытия императора.

Странным казалось Джафараку, что пятнадцать тысяч должны остановиться и ожидать, пока их атакуют семьдесят тысяч.

Он слышал, как кто-то из эмиров сказал, будто старая турецкая конница не в силах противостоять натиску более тяжелых уланов-румийцев в рыцарских доспехах. Они говорили об этом лишь тогда, когда считали, что их никто не слышит, никто, кроме придворного дурачка в его шутовском наряде. Но все равно Алп Арслан оставался ждать на том же самом месте, ждать вместе со своей конницей, в то время как передовые знамена христиан все более приближались, медленно перемещаясь в облаках пыли. Джафарак знал, что многие офицеры боятся оказаться в окружении; они привыкли нападать и преследовать или столь же стремительно отступать.

– Этого не произойдет, – медленно произнес Алп Арслан своим низким голосом. – Руми уже разбили свой лагерь, там, вдали, на том конце долины. Они изо всех сил пытаются настичь нас, а мы останемся здесь. Это решено, и это записано. А то, что записано, тому не миновать.

Джафарак, сидевший подле старшего принца, заметил, как сын поглядел на своего отца, словно испугавшись его слов.

«Возможно, – думал шут, – исход сражения следующего дня уже предрешен, как утверждают набожные муллы и как пророчат ученые астрологи». Он думал о нетерпении великого христианского императора, о пустынных пыльных просторах и застывших всадниках – сельджукских турках, тех, которые никогда не ведали поражения в бою. Возможно, все было предрешено, и в конечном счете на следующий день им предстоит только перемещаться назад и вперед, как пешкам на шахматной доске в игре, исход которой предопределен свыше.

Алп Арслан не спал той ночью.

Рахим поднялся еще до наступления рассвета, дрожа от холода и волнения. Он поручил Ярмаку в который раз наточить свой меч и заставил других слуг заняться его боевым конем. Он жадно и торопливо сделал несколько глотков и на мгновение окунул голову в воду. Теперь, когда пробил час битвы, это совсем не напоминало начало охоты за антилопой в степи.

Все здесь оказалось совсем не похожим на то, что ожидал увидеть Рахим. Вместо того чтобы вскочить в седло на рассвете и помчаться вперед с боевым кличем, Рахиму ничего не оставалось делать, кроме как часами беспокойно бродить вокруг своего коня. Завеса тумана вокруг него тем временем постепенно таяла и исчезала, а его люди, сидя на корточках, играли в кости. Когда он взбирался на лошадь, он мог видеть головы и копья всадников, проезжавших мимо, как на прогулке. Время от времени он слышал какие-то звуки, словно ветер мчался над лесной чащей где-то далеко, а однажды вдали, за туманом, раздался громкий ропот, похожий на шум толпы, колышущейся у мечети в Нишапуре в праздничный день.

Когда странный всадник проносился мимо, Рахим закричал ему, нет ли новостей о битве. Всадник, турок, лишь посмотрел на него и продолжил свой путь. Тогда, потеряв всякое терпение, Рахим помчался рысью к своему командиру, эмиру, собиравшему под свои знамена всадников-добровольцев в Нишапуре.

– Пошлите нас вперед, – нетерпеливо крикнул он, – или мы не увидим начала битвы!

К своему удивлению, он узнал, что сражение идет уже несколько часов там, в долине. Хорасанец слышал странные новости.

…Христиане послали против мусульман демонов, закованных в железо… Целый полк был потоплен в реке… Султан ушел в горы справа, где орды грузин и армян не ослабляли натиск… Долина, как и все вокруг, заполнена христианами…

– Но нет, – крикнул кто-то, – смотрите, вот наш господин, султан! Взгляните, вон там!

Рахим приподнялся в стременах и огляделся. Он увидел кавалькаду всадников, несущихся поперек холма перед ним. Во главе всадников на белом коне мчался широкоплечий, крепкий мужчина, с усами, закручивающимися вверх на его морщинистом смуглом лице под высокой черной шапкой из овчины. В левой руке он держал белый жезл из слоновой кости, а колчан с луком болтался у его бедра так естественно, словно это был не сам султан, а стрелок из дворцовой охраны.

– Где же султан? – прошептал Рахим, обращаясь к одному из офицеров.

– О аллах, разве ты не видишь, вон он там – первый.

Рахим ожидал увидеть шелковые одежды, трепещущие на ветру от безудержного галопа, шлемы, украшенные султаном, знамя, услышать барабанный бой, впрочем, все, что угодно, но не это. Глубокое разочарование охватило его при виде этих обычных безликих воинов и карлика на белом осле, во всю мочь семенившего за ними. В молчании он вернулся на свое место.

В полдень, когда Рахим чувствовал себя уже и голодным, и усталым, его окликнул Омар:

– Сражение все ближе, Рахим. Я наблюдал его с холма, вместе с турками. Пойдем!

Когда они поднялись на высоту, по которой проехал султан, Рахим услышал гул, подобный жужжанию тысячи ульев. Слабый звон металла и стук лошадиных копыт. Солнце рассеяло последние остатки тумана, и вся долина открылась взору, с множеством крошечных всадников, перемещающихся по ней. Время от времени они замедляли шаг, двигались размеренно, словно скот, выгнанный на пастбище. Но тут же неожиданно неслись во весь опор назад, к холму, словно направляемые непреодолимым порывом ветра.

Несколько часов христианская конница давила турок, которые медленно отходили, затем наползали снова. Стрелы турецких лучников ни на секунду не прекращали сыпаться градом. Рахиму казалось, будто это несметное число крошечных всадников решило разом двинуться вниз в долину.

– Смотри! – крикнул Омар.

Слуги, вскочив на ноги, махали им. Полк хорасанцев пустился рысью под рокот седельных барабанов.

– Наконец-то, – закричал Рахим, – они атакуют!

– Аллах, о аллах! – вопил мальчик, волоча за собой длинное копье, судорожно вцепившись в стремя Рахима и пытаясь не отставать от лошади.

«Вот оно, – думал Рахим, – вот момент, которого я ждал». Он вытащил меч, затем опять вставил его в ножны, поскольку все вокруг него лишь выставили перед собой щиты.

– Смерть им, смерть им! – зарыдал мальчик с копьем и упал на землю, не в силах больше поспевать за скакуном.

Конница неслась поперек возделанной земли, перескакивая через канавы, заполненные водой.

Часом позже они все еще мчались по долине. Но здесь их лошади шарахались от тел, наполовину утонувших в грязи. Лошади без всадников неслись за ними, а арабы хватали добычу, рассеянную по всей долине.

– Ну, теперь-то, – воскликнул Рахим, съедаемый нетерпением, – султан, несомненно, призовет нас вступить в сражение.

Но к сумеркам они прибыли в полк турецкой конницы, спешившейся в заброшенных садах, и здесь им приказали ждать всю ночь. Хотя турки и раздобыли где-то сухие щепки и разожгли большие костры, у хорасанцев не нашлось ни огня, ни продуктов, и они продремали, борясь с усталостью, до первого света, когда звуки далеких труб разбудили их.