– А, женщина! – сказал он совершенно успокоившись. – Я боялся, не Ральф ли это Уэбстер или ещё какой-нибудь дурак, из тех, что всегда вертятся около тебя. Приятельница – ну их, можешь их иметь дюжины.
– Знаешь ты её? – повторила Гвинни.
Только теперь он внимательнее всмотрелся в фотографию.
– Эту-то? – Он подумал. – Кажется, я видел её раз с тобой в «Карнеги-холл» на одном из этих скучных концертов. И не ездила ли ты с ней верхом в Централ-Парке? Впрочем, красивая женщина, – заключил он с видом знатока, – вполне красивая женщина!
– Да, ты думаешь? – спросила Гвинни, прибавив мечтательно: – Она очень красива, очень. Её зовут Эндри…
Своим взором она целовала карточку, которую осторожно и любовно держала в узкой ручке, точно благородную драгоценность.
«У неё каштановые волосы, – мечтательно думала она, – но они светятся и отблескивают красным, когда на них падает свет. У неё очень длинные волосы. А какая ещё женщина осмелится в Нью-Йорке или где-нибудь на этом свете носить длинные волосы? Но она это делает. Эндри Войланд это смеет! Когда распустит свои косы, она может закутаться в них, как в манто».
Думая об этом, Гвинни задрожала.
«А глаза у неё серые, большие и серые, блестящие. Так глубоки эти глаза, что смотришь, смотришь и никогда не видишь в них дна. Лицо чрезвычайно гармоничное. Губки – пухлые».
Гвинни закрыла глаза, теперь она видела ещё яснее все подробности – щеки и уши, брови и ресницы. «И лоб, и подбородок – все так прекрасно, так красиво, – думала она. – Тот, кто её создал, был великим художником. А в целом – гордая гармония, ни единого диссонанса. Стройная шея, как благороден подъём к затылку! Что за плечи, что за руки, грудь!..»
Молодой человек наконец наелся. Осталось немного на блюде. Он повернулся и быстро сказал:
– Я говорил сегодня с твоим отцом. Очень серьёзно, о тебе и обо мне – о нас обоих.
Она не отвечала.
– Ты разве не слышишь, Гвендолин? – крикнул он. – Положи наконец эту глупую карточку.
«А что за походка, – думала Гвинни, – и фигура!»
– Она такого же роста, как и ты, Тэкс, – прошептала она.
– По мне, она может быть и двумя головами выше! – крикнул он, – Не слы…
Она посмотрела на него:
– Я слышала, – простонала она. – Ты говорил с папой. О тебе и обо мне, очень серьёзно!
– Да, совершенно откровенно, глядя прямо в глаза, как мужчина с мужчиной.
– Так, – протянула она, – как мужчина с мужчиной? Это, должно быть, очень скучно. Дай, пожалуйста, зеркальце, Тэкс.
– Гвендолин, – пытался он снова, – я хотел бы тебя просить…
Но она оборвала его.
– Дай зеркало, Тэкс, слышишь?
Он подал ей ручное зеркало. Она снова накрасила себе щеки.
– Скажи, Тэкс, только совершенно искренно, находишь ли ты меня очень красивой? Есть недостатки?
Он повернулся на кровати кругом и нетерпеливо щёлкнул языком:
– Тса… Конечно, ты очень красива! – А недостатки? – настаивала она. – Я хочу знать, какие ты находишь во мне недостатки. Никаких? Что надо бы исправить?
– Кое-что, – воскликнул он храбро. – Конечно, я бы всюду кое-что подправил. Ты слишком тонка, Гвендолин. На шее выступают кости. Твои руки – ручки. Ты должна больше есть. От льда ни один человек не поправился, точно так же, как и от сосания пальца. А затем, твоя грудь и спина…
– Чего ты только не скажешь, – смеялась она. – Так ты и там уже смотрел?
– Конечно, – подтвердил он. – При плавании. Тебе бы, в самом деле, следовало бы немного пополнеть, Гвендолин.
– Быть может, ты и прав, – согласилась она. – Сколько, думаешь ты, я должна прибавить?
Он думал, колебался.
– В фунтах я не могу точно сказать. Но грудь, знаешь, вероятно, красива, если заполняет всю ладонь. Не твою, а мою, может быть, даже немного больше. А сзади, ну… вот так…
Он описал в воздухе обеими руками дугу.
Они не шутили, а совершенно обстоятельно обсуждали все эти вопросы.
– Возможно, что ты прав, – заключила она. – Я думаю, Эндри, конечно, значительно полнее.
Она отложила зеркало и снова взяла фотографию.
– Вот видишь, – торжествующе сказал он, – бери с неё пример. – Он продолжал. – Итак, я говорил с твоим отцом, глядя ему прямо в глаза. Он совершенно согласен, ему это подходит: и чем скорее, тем лучше…
Она не отводила глаз от карточки.
– Что ему подходит? – спросила она безучастно.
– Свадьба! – крикнул он. – Мы согласились предоставить решение тебе. Решай, пожалуйста, Гвендолин, лучше всего – сейчас же. Для меня это очень важно, а для твоего отца – ещё более. Ты доставишь ему этим огромную радость. Он так буквально и сказал. Сделай ему удовольствие – он этого действительно заслуживает. В конце концов, твоя мать умерла, и он – единственный родитель, который у тебя имеется.
– Ах, – вздохнула она, – об этом я ещё и не подумала. Я всегда верила, что у меня их дюжина.
Тэкс наморщил лоб.
– Ты всегда смеёшься надо мной! – воскликнул он недовольно. – Ты отлично знаешь, что я этим хотел сказать. Пожалуйста, ответь мне: да.
Она протянула:
– Не думаешь ли ты, что я должна стать немного толще?
– Нет, – решил он, – это вовсе не необходимо. Я уж тебя подкормлю.
– Да, – сказала она, – и тогда ты захочешь меня обнимать. А ты знаешь, Тэкс, что я не могу этого переносить.
– Господи Иисусе! – вскричал он. – Это же пройдёт! Позволь мне сначала немного, совсем легко поласкать тебя – ты увидишь, как ты скоро к этому привыкнешь!