– Барышня только теперь встала? Молодой барин ещё спозаранку приказал запрячь лошадей и уехал со своими чемоданами…
Эндри не удивилась. Чувствовала: моя вина, моя!
Она выкупалась, оделась. Пошла искать бабушку и нашла её в концертном салоне, во флигеле.
– Ян уехал! – сказала она.
Графиня кивнула головой:
– Ещё до восьми утра. На одну минуту забежал ко мне попрощаться.
Эндри прошептала:
– Это из-за писем, бабушка, из-за писем!
– Знаю, – сказала графиня. – Это пройдёт, моё дитя.
Она погладила её по волосам, по лбу и по щеке, как делала всегда, – и увидела слезы в глазах внучки.
– Не надо плакать! – крикнула она. – В Войланде не плачут.
Её правая рука была у груди, левой она взяла несколько аккордов.
– Ты видишь Яна не в последний раз, слышишь, Эндри?
Затем она начала играть. Это была «Партита».
Эндри стояла за её спиной, слушала тихо, пока та не кончила.
– Для Яна, – прошептала она, – ты играешь это для Яна, бабушка.
Графиня обернулась:
– Почему ты так думаешь?
Эндри ответила:
– Это ведь «Партита» – значит: прощание и отъезд!
– Глупенькая! – сказала бабушка. – Это название музыкальной формы, как сюита или соната. Ничего общего нет с прощанием. Как это тебе взбрело на ум?
– Ян мне так объяснил, – возразила она. – Уже много лет тому назад. Это по-латыни, – сказал он, – происходит от слова «partire», что значит «уезжать».
– Он глупый мальчик, – воскликнула графиня. – Вероятно, теперь он знает это лучше.
Но Эндри настаивала:
– Нет, нет. Это звучит, как расставание. Ян это чувствовал.
Бабушка посмотрела на неё, улыбнулась и сказала:
– Ян также. Тогда это, может быть, для Войланда!
Глава 4. Человек из Пустерталя
Гвинни Брискоу сидела в личном кабинете своего отца и ждала своего друга Тэкса. Она была им очень недовольна. Она велела ему приехать ровно в двенадцать, уже было три четверти первого, а он все не появлялся.
Уже два дня, как она снова в Нью-Йорке. Она немедленно вызвала Эндри Войланд, и та пожелала, чтобы Гвинни, когда поедет в «Plaza», взяла с собою Тэкса Дэргема. А как могла она это сделать, если глупый юноша сидел в тюрьме?
Наконец, он явился. Гвинни встретила его весьма немилостиво. Его должны были выпустить в 10 часов утра – где он так долго пропадал?
Тэкс оправдывался: пришлось ждать. Тюремный директор был занят, затем он говорил ему большую речь о том, что он должен исправиться: в следующий раз вместо недели ему пропишут, по меньшей мере, три месяца.
– Они должны были бы тебя сейчас же совсем запереть на Блекуэльс-Айленд, – воскликнула Гвинни. – Ты этого заслужил, заставив меня так долго ждать!
Он вздохнул и замолчал. У Гвинни Брискоу своя логика, и её не переборешь. То небольшое обстоятельство, что он ничего дурного не сделал и отдежурил в тюрьме неделю из-за неё, не имело для Гвинни никакого значения.
Произошло это так. Он должен был отвезти Гвинни во Флориду на своём автомобиле. Но она ни за что не хотела оставить его у руля. Сама же была в очень дурном настроении и пустила машину вовсю, как только выехала за город. И через четверть часа наехала на старика. Конечно, она заявила, что старик сам виноват, так как бросился под автомобиль. Он не пострадал и был очень доволен, когда Тэкс дал ему двадцатидолларовую бумажку за испачканные штаны. Но полицейский остался менее доволен. Он приказал им взять с собой в экипаж старика и поехал с ними сам, чтобы доставить их к судье.
Дорогой они обдумали, как быть. Гвинни уже пять раз штрафовали за быструю езду. В последний раз её даже задержали в полицейской камере на сутки, и это оставило у неё дурное воспоминание. Она заявила, что это место совершенно не подходит для молодых дам. Тэкс должен был поэтому взять вину на себя. Он немедленно согласился, хотя и сам был уже два раза оштрафован за такой же проступок. Он разыграл кавалера и сознался судье, что правил машиной. Пострадавший это подтвердил. Судья, очевидно, в тот день был в таком же дурном настроении, как и Гвинни. Тэксу присудили сто долларов штрафа и неделю тюрьмы впридачу. Все это длилось менее получаса, затем они поехали дальше. А потом он должен был отсиживать эту неделю.
– Это очень грубо с твоей стороны, – стыдила его Гвинни. – Ты знал, когда я вернусь из Майами, почему ты не отбыл своё наказание раньше?
Тэкс защищался:
– Это не делается по желанию, Гвендолин. Приходит на дом повестка, и тогда надо явиться. И, кроме того, я ведь сидел за тебя.
– Какое это имеет значение? – спросила Гвинни. – Опять эти глупые отговорки.
– Хорошо, я больше этого делать не буду, – огорчался Тэкс. – В следующий раз можешь одна есть свой салат!
Она смягчилась:
– Если ты мне, Тэкси, пообещаешь, что всегда будешь сидеть за меня, то…
Он перебил её:
– Всегда? При твоём способе езды я могу полжизни провести в тюрьме!
– Позволь же мне сказать! – крикнула она. – Я хотела бы тебе дать нечто особенное, если ты мне пообещаешь!
– Что же? – настаивал он.
– Сначала ты мне должен обещать, а затем я скажу. Ты будешь этому очень, очень рад!
Они торговались. Наконец, он уступил. Протянул руку и твёрдо обещал ей всегда брать на себя вину, и не только при автомобильной езде. Тогда она торжественно заявила:
– Тэкс, с сегодняшнего дня ты можешь меня называть Гвинни!