Избранные произведения в 2-х томах. Том I. Трилогия о Фрэнке Брауне

– Это был я! – резко повторил он. – Я сделал Пьетро Носквера пророком, а тебя – святой. Я играю вами, как куклами. Вы – мои произведения: глыбы глины, в которые я вдохнул жизнь.

Тереза смотрела на него, как бы читая его мысли.

– Ты хочешь уйти? – спокойно спросила она.

– Тебе нет дела до того, остаюсь я или ухожу. Но, раз ты спрашиваешь, могу ответить тебе: послезавтра, в два часа дня, я уезжаю с почтой.

Она спокойно улыбнулась.

– Почта уйдет послезавтра, но ты не уедешь!..

Она повернулась к присутствующим и, повысив голос, приказала:

– Вы слышите? Он не должен уезжать. Передайте всем в деревне, что он не может уехать!

Фрэнк схватил руку Терезы и начали её трясти:

– Что? – закричал он. – Я не поеду? Нет, я поеду!

– Пусти руку, ты делаешь мне больно, – сказала она и вновь повторила: – Нет, ты не уедешь. Ты принадлежишь мне.

Фрэнк рассмеялся ей в лицо.

– В самом деле? А я-то всё время думал противное.

Она спокойно взглянула на него.

– Замолчи лучше. Что ты хочешь сказать: что я была твоей любовницей?.. Кому ты это скажешь: мне? – я это знаю. Другим? Но в деревне это каждому известно. Я лежала в твоих объятиях – и не отрицаю этого; не отрицаю и более важного: что это ты указал мне путь, ведущий к Богу. И Пьетро так же, как и я, не станет этого отрицать. Скажи это ему сам, брат…

Американец помедлил немного, затем громко начал:

– Да, он указал мне дорогу.

– Ты слышишь? – сказала Тереза. – И я тоже скажу, что ты сделал. Ты водил меня к пророку, хотя знал, что я не хотела этого; ты говорил мне о вещах, о которых я раньше ничего не знала. Мы хорошо знаем, что Бог послал тебя! Но мы знаем также, что ты сам не веришь в Его мощь. Ты был лишь орудием, но считал себя мастером…

Её слова звучали пророчески.

– Труден путь, усеянный терниями и камнями. Шипы колют босые ноги, и кровь бежит яркими струйками… А я продолжаю идти, и сверху льётся яркий свет. Туда стремится мой взгляд, не замечая змеи, ползущей меж камней. Она должна ужалить меня, но ноги несут меня все выше, выше!.. Эта змея – ты! Ты ужалил меня. Но вот кончено последнее мучение; плоть побеждена, и душа блаженно упивается, а ты стоишь там внизу, смотришь сюда, и червь обиды пожирает тебя… И вечно ты будешь пресмыкаться на этой грязной земле, бродя по всем странам одиноким, без друзей. Вот ты бежишь и несёшь на своих плечах вечную смерть… через моря и горы, через глубокие долины и далёкие равнины… Вон я вижу тебя – ты сидишь в отдалении, и белый мрамор отбрасывает солнечные лучи. Кругом возвышаются огромные дворцы, а ты неподвижно уставился в землю. Кто-то назвал твое имя… ты слышишь мой голос. А тучи закрывают солнце…

Он схватил её руки.

– Дальше, Тереза, скажи, что ты видишь ещё?

– Я не знаю… не знаю. О, как я устала! Проводите меня домой. Покойной ночи, братья! Покойной ночи, сестры! Молитесь обо мне.

Фрэнк Браун медленно направился к выходу.

Весь дом был окружён крестьянами.

Под его окнами стоял Скуро. Они посторонились и дали ему дорогу.

– Итак, вы пускаете меня в дом, но выйти я не имею права?

– Нет, вы можете и выходить куда угодно… в деревню или в сады, даже на озеро… Только за вами будет следовать двенадцать человек…

* * *

Крестьяне сдержали слово. Они окружали его дом по ночам, сменяя друг друга каждые три часа. Несмотря на это, Фрэнк мог бы легко ускользнуть. Но что-то удерживало его здесь: не то любопытство, не то алчная потребность дождаться чего-то, что должно случиться. Он не мог найти покоя: то катался по озеру, то ходил по садам; потом снова часами валялся в траве и мечтал.

Никто из стражи не разговаривал с ним; это его мучило: ему нужен был кто-нибудь, кто бы его слушал.

Тогда он прибег к маленькой хитрости.

Каждый раз, когда вся деревня приходила к святой, он уходил из дому. Он устраивал тогда самые дикие прогулки, мчался, как пуля, по долине, и парни гнались за ним. Тогда к нему приставили самых ловких крестьян. Это лишило их возможности присутствовать на собраниях и бесило их всех, особенно Ульпо.

Однажды Фрэнк предложил Ульпо такое условие: он будет ходить с ними на собрания, когда им угодно, так что им не придется бегать за ним по пятам, но они за это должны отвечать на его вопросы.

Парень не знал, что сказать. В это время вышла Тереза.

– Святая сестра, – заявил ей Ульпо, – господин хочет пойти на собрание…

– Пусть придет, – ответила девушка.

С тех пор Фрэнк вечера проводил на собраниях мистера Питера, а днём разговаривал со своей стражей.

Пророк сделал некоторые особые приготовления к новой битве. На этот раз Фрэнк Браун сильно опоздал. Молитвы, пение и исповедь приходили уже к концу. Пророк встал и благословил вино. Все теснились около чаши и жадно глотали напиток.

Фрэнк Браун взглядом окинул собрание. Здесь были все, кроме Раймонда со слугой и старой Сибиллы Мадруццо.

Фрэнк вспомнил, что не видел её последние дни на собраниях. Не заболела ли она?

Наконец, Ронхи ударил о пол палкой, и началась музыка. Музыканты и хор трижды исполнили великопостную молитву, после чего им стали подтягивать все остальные.

Они ударяли в ладоши и отбивали такт ногами. Пение становилось все учащенней и принимало все более дикий и возбуждённый характер.

Тогда пророк встал и обратился с речью к присутствующим. Он сказал, что нужно бороться с сатаной истязаниями.

Двенадцать парней поставили на пол свечи, сбросили пиджаки и рубашки и сняли плети, розги и кнуты. Затем они разом подняли руки, музыка заиграла, и плети опустились на голые спины; никто не бил сам себя, каждый опускал свою плеть на тело другого.

Тереза приподнялась на месте, чтобы не упустить ни малейшей подробности этих истязаний.

– Бейте сильнее! – кричала она. – О, раны! Раны… Раны!

Другие присутствующие также бросились на подмостки, разделись и смешались с первыми.

Матильда Венье была первой из женщин, вступившей на подмостки; за ней поднялись ещё несколько. Возле Терезы раздевался Джироламо Скуро. Он свернул в узелок рубашку и пиджак и сел на него; потом он снял сапоги, встал и спустил штаны. Совсем голый, он снял со стены плети и начал стегать налево и направо: куда попадала его плеть, там кожа срывалась кусками.

Тереза смотрела нерешительно вокруг себя. Вдруг взгляд её упал на Джино, забравшегося под её стул, когда хватали детей; здесь его никто не заметил. На его теле не было ни капельки крови; оно было нетронуто, без единого пятнышка.