Вальс одиноких

Иветта уже поняла, что, как бы она ни ответила на этот в общем-то дежурный вопрос, далее разговор пойдет по накатанному руслу мнимой эрудиции начальника. Он будет рассуждать об отвлеченных материях: космосе, геополитике и иже с ними. Закипел чайник, но остановить словоизвержение Бузыкина было невозможно. Иветта, не чувствуя вкуса, жевала бутерброд с сыром. Хотелось одного: избавиться от сверлящей, непрерывной речи начальника, каким-то сверхъестественным образом разъедающей душу. Тот, кто не подвергался атаке энергетического вампира, не поймет ее состояния.

Иветта прошла с чашкой к своему рабочему столу, открыла «Иностранную литературу» и, прихлебывая чай, уткнулась в страницы. Это была безнадежная попытка отгородиться от агрессора: повесть о кубинских революционерах не перебила кошмар въедливого голоса. Только закончив трапезу, Бузыкин прекратил монолог. Вот он вышел из комнаты – до конца обеденного перерыва будет играть в шашки в соседнем отделе. В комнате стало тихо и приятно. Читать Иветте расхотелось. Эти блаженные минуты покоя были для нее самыми счастливыми за весь день.

Иветта заложила руки за голову и потянулась. Запыленные стекла будто просветлели от выглянувшего солнца. Заводская труба одиноко и независимо тянулась вверх тоненьким прутиком громоотвода. Но все попытки были тщетны, не оторваться ей от земли… Иветта встала из-за стола и провальсировала к окну, взмахивая руками, словно птица крыльями. Синхронно с ее движениями задышала и труба, выпустив в осеннее небо несколько клубов серого дыма. Иветта тоже выдохнула, и вместе с отработанным легкими воздухом растаяли тяготы перешагнувшего через точку зенита дня.

* * *

У Иветты оставалось маленькое дело, запланированное на обед. Утром она забыла предупредить мужа, что после работы заедет к матери. Отдел охраны труда, где работал Валентин, находился тремя этажами выше. Это расположение удивительным образом перекликалось с ощущением важности своей работы у каждого из супругов. Иветта считала свою специальность рядовой, ничем не примечательной. Все ее одноклассники и по начальной, и по театральной школе получили какое-то образование и нормальные профессии. Люди, выросшие в мегаполисе, редко занимаются неквалифицированной работой, малопривлекательные должности достаются приезжим. Однако самые упорные провинциалы приподнимаются на ступеньку-другую и занимают место в ряду коренных горожан. Тогда ими овладевает законное чувство гордости за свое положение. К таким людям относился и муж Иветты Николаевны – Валентин Васильевич. В город Валя, уроженец соседней области, приехал после армии. Целыми днями он стоял у грохочущего карусельного агрегата для наклейки резиновых подметок на тапочки. Однообразно-утомительная работа относилась к категории вредных: духота, ядовитые испарения, шум, превышающий все мыслимые уровни. Но после смены Валентин шел на подготовительные курсы профильного вуза. Через год он стал студентом вечернего отделения. Учеба давалась с трудом. Нелегко было, отстояв восемь часов у агрегата, слушать лекции. Условия для самостоятельных занятий тоже были неважнецкие – в общежитии книгам предпочитали бутылку. Валентин уходил в красный уголок и там засыпал над учебниками. Однако медленно, ежегодно оставаясь на повторный курс, он продвигался к заветному диплому.

Иветта познакомилась с Валентином, когда проводила на фабрике технологическую практику. В тот год он снова остался на второй год, но уже на четвертом курсе. Скромный, довольно взрослый юноша понравился Иветте. Когда она говорила об искусстве, он многозначительно молчал и понимающе кивал, создавая обманчивый облик человека, тонко чувствующего прекрасное. Иветта знала, что учеба у нового знакомого идет плохо, но объясняла это трудными условиями, в которых он жил. Валентин действительно не был тупым, но пробелы в его знаниях были невосполнимы. В его техническом багаже накапливались лишь списанные у соседей контрольные работы, переколотые с прототипов курсовики, полученные за взятки зачеты. Однако жизнь показывала что по карьерной лестнице троечники продвигаются успешнее хорошо успевающих сокурсников. Троечник вписывался в систему, как лишний винтик в крепление. Он не нес серьезной нагрузки в механизме, а потому легко переставлялся с места на месте и в конце концов становился начальником над бывшими отличниками. Так же развивалась и карьера Валентина.

Отношения Иветты и Валентина приняли серьезный оттенок с первых недель знакомства. Быстро обо значилась общая цель: брак. Валентин устал от бесприютности общежития – девушка с ленинградское пропиской котировалась на рынке невест. Иветта имела для Валентина еще одно неоспоримое преимущество. Она отличалась скромностью и простотой, в ней не было свойственного столичным жителям пренебрежения к провинциалам. А ее интеллигентность, начитанность, эрудированность импонировали Валентину – каждый Иванушка мечтает о Василисе Премудрой. Иветту к браку подталкивали две причины. Первая, смешная, – это красивая фамилия будущего мужа, Соловьев. Избавиться От Кривошеевой Иветта мечтала с детства. И вторая – общественное мнение. Мать ворчала, что незамужняя девушка с дипломом института – это почти старая дева. Валентин был подходящим кандидатом: самостоятельный без пяти минут инженер, выпивает только по праздникам. В доме Иветты он ограничивался одной-двумя рюмками, подчиняясь уставу чужого монастыря Так сложился классический брак по расчету, хотя деньги в этих расчетах не присутствовали. Два достойных человека уважают друг друга – чем не основа для совместной жизни? Полгода регулярных встреч завершились шумной свадьбой. Приезжали родители Валентина: суетливый, неряшливый отец и неразговорчивая, угрюмая мама, что называется, женщина себе на уме. За три дня она не сказала Иветте и трех слов. Родителям невестка не понравилась, о чем они тихо, в уголке, и сообщили сыну: слишком тонка, в очках. Иветта этого не слышала, но неприязнь со стороны новых родственников почувствовала. В будущем они отношений не поддерживали.

К моменту знакомства с Иветтой Валентин продвинулся по служебной лестнице. Студент старшего курса для фабрики – почти специалист. Год он работал мастером на конвейере, а потом устроился на чистое место, в отдел охраны труда. Функции были в основном инспекторские: проверить установку заграждений на рабочих местах, крепление щитков, прочность электроизоляции на магистральных проводах. Его побаивались. В руках Валентина была маленькая, но реальная власть: по его докладу с мастеров могли снять премию или объявить выговор.

К сожалению, его достижение в вузе ограничилось четырьмя курсами. На пятом он сдался. Валентина устраивала выбитая должность, больше корпеть над учебниками он не желал. Сколько Иветта ни билась, ни долбила мужа, ни подгоняла – даже делала за него задания! – ничего не помогло. Появление на свет Сережи, а затем Анечки стало для Валентина помехой, оправдывающей его неспособность сделать заключительный рывок. В самом деле, какая учеба в квартире, где два года подряд плачут грудные младенцы? Иветта тоже махнула рукой на диплом мужа.

Зато во всем, что не касалось учебы, Валентин был почти идеален. В выпивке себя сдерживал, с другими женщинами замечен не был. И дома показал себя хозяином: закупал продукты, делал заготовки впрок. Но, к разочарованию Иветты, муж оказался глух к поэзии и живописи, хотя поначалу притворялся, будто любит искусство. Добившись руки Иветты, притворяться перестал.

Отсутствие диплома не стало препятствием для служебного роста: скоро Валентин занял место ушедшего на пенсию начальника. Под началом Валентина Васильевича оказались только женщины, и они боготворили шефа, потому что его интересы совпадали с их собственными. Начальник обсуждал с ними способы консервирования и цены на рынках, отпускал, когда дети и домашние дела требовали отлучки. Ныне Валентину Васильевичу Соловьеву исполнилось тридцать девять. У него было заметное брюшко, роскошные усы и легкая проседь на висках, но сотрудницы по-прежнему называли его «наш Валек».

* * *

Иветта вошла в служебную комнату и окликнула мужа по имени. Тот сразу нахмурился: появление Иветты всегда все портило. Если сотрудницы обожали «своего Валька», то Иветта над ним иронизировала. Особенно умиляли ее картонные карточки, любовно сложенные в длинные деревянные ящички на столе у Валентина. В них он фиксировал сроки плановых проверок подразделений и имена нарушителей, выявленных в ходе этих проверок. К последним применялись суровые наказания, тоже отмеченные на карточках. Однако эффективность карательных мер была невелика: едва за начальником отдела охраны труда закрывалась дверь, как проштрафившиеся работники включали запрещенный к пользованию электрочайник.

В начале совместной жизни Иветта спорила с Валентином о безопасности работ. Она считала, что не инспекции, а инженерное решение обеспечивает нормальное, без травматизма производство. Валентин переводил разговор на правила и нормативы, так как в технологии разбирался слабо. Дискуссии давно прекратились: Иветта поняла, что Валентин несостоятелен как инженер и серьезные темы затрагивать бесполезно. Но Валентин до сих пор ощущал пренебрежение Иветты к нему как специалисту.

Иветта остановилась у стола мужа и сверху увидела едва обозначенную плешь на его макушке:

– Валя, сегодня я задержусь, маме надо заклеить окна. Приведешь детей из школы, ужинайте без меня. В холодильнике есть сосиски. Но если хочешь, ты поезжай к маме, а я заберу детей.

– Нет уж, уволь, – буркнул он и тут же спохватился, что в глазах сотрудниц выглядит невежливым. Смягчив тон, добавил: – Наталье Всеволодовне пообщаться с дочерью приятнее, чем с зятем, а? Передай ей от меня привет.

* * *

Наталья Всеволодовна лишь два года назад получила отдельную квартиру, положенную ей как блокаднице. Но влияние матери на семейную жизнь Иветты продолжалось. В основном ее усилия были направлены на воспитание внука Сергуни в «правильном» ключе. Она давно смирилась, что актрисы из дочери не вышло. Теперь весь пыл нерастраченной любви и честолюбивые устремления она перенесла на мальчика. Чувство к Сергуне было так велико, что рождение его сестрички показалось ей каким-то недоразумением. Анечку бабушка почти не замечала. Девочка всеми силами старалась заслужить одобрение Натальи Всеволодовны, но напрасно. Однако рвение малышки имело осязаемый результат: Аня опережала старшего брата во всех занятиях, даже в учебных. Увы, девочка еще не знала, что любят совсем не за достоинства. Даже слабости и недостатки работают на любимчика.

Сережу бабушка боготворила. По замыслу Натальи Всеволодовны, он должен был стать врачом. С малых лет она покупала мальчику наборы «Доктор Айболит». Научила Сережу измерять себе давление – оно у нее постоянно было повышено. Даже истории ему рассказывала про медицину, про собаку Павлова и ее потомков: последние годы работала лаборанткой в виварии, где и познакомилась с четвероногими страдальцами. По ее рассказам выходило, что зверушки охотно сотрудничали с врачами, чуть не сами подавали лапки для уколов. Но едва бабушка переступала порог, как игрушечные пинцеты и трубки отбрасывались в сторону и Сережа начинал громко барабанить чем ни попадя по столу, дверцам шкафа, полу. Он любил громкие звуки. Неприятным открытием для всех членов семьи оказалась и плохая успеваемость мальчика. На уроках письма Сережа пропускал буквы, заменял одни другими. С математикой было еще хуже: с примерами еще как-то справлялся, но задачки ставили его в тупик.

Бабушка показывала его знакомым врачам, те нашли у него какой-то врожденный дефект, то ли лишний ген, то ли отсутствующий. Узнав, что отец мальчика работал на вредном производстве, эскулапы развели руками. Бабушка тотчас обвинила зятя в плохой наследственности, однако дальнейшие обследования пресекла. Еще, не дай бог, причислят внука к умственно отсталым, отправят во вспомогательную школу. Тогда прощай карьера врача! В конечном счете Наталья Всеволодовна заняла выгодную позицию: тупые учителя не могут найти индивидуальный подход к талантливому ребенку. Тут же припоминались истории о великих людях, чьи школьные успехи были на нуле. Теперь бабушка требовала одного: чтобы дочь побольше занималась с сыном. Иветта и сама понимала, что мальчик отстает в развитии, и уделяла ему каждый свободный час. Сережа с трудом, но перешел во второй класс. Однако теперь в школу пошла Анечка, и отставание стало еще нагляднее. Пятерки в ее тетрадях и двойки в его дневнике будто соперничали: кто кого одолеет. Однако брат и сестра были дружны, особенно когда оставались одни дома. Дружны в проказах.

Наталья Всеволодовна жила в новостройках у метро «Пионерская». Иветта доехала до станции, перед которой действительно возвышалась группа резво бегущих пионеров. Увы, скульптурная жизнь была куда веселей реальной. Иветта с трудом втиснулась в переполненный трамвай и еще долго ехала по однообразно серым районам. Когда она вошла в квартиру матери, за окном уже стемнело. Наскоро перекусив, принялась задело. Наталья Всеволодовна, будто суровый надсмотрщик, наблюдала за работой дочери, то и дело бросая замечания: «Кто так клеит?», «Кто трет бумагу тряпкой?», «Кто моет газетой?». Выходило, что неведомый «кто» все делал иначе, не так, как Иветта. Наконец она не выдержала:

– Мама, кто моет окно, ты или я?

– А ты не груби матери, учись, пока я жива. Иветта заклеивала окна уже лет пятнадцать, и любила это занятие. Но мать, если оказывалась рядом, непременно поучала ее. Наконец окно было вымыто, щели законопачены. Иветта быстро ополоснулась под душем и присела рядом с матерью перед телевизором. Шла передача о животных. Наталья Всеволодовна умилялась всяким трюкам, изредка вставляя реплики, что звери умнее и добрее человека. К четвероногим Наталья Всеволодовна неровно дышала – подкармливала живущих в подвале кошек, сыпала хлебные крошки голубям. К людям она относилась с большей суровостью.

Когда по экрану поплыли титры, Наталья Всеволодовна Обернулась к Иветте:

– Ива, ты мне вот что скажи. Говорила с Валентином?

– О чем, мама?

– Ну как же! Ведь стыдно мужику такие копейки получать. Ему давно пора перевестись в цех, зарабатывать нормальные деньги. Мужское ли это дело – карточки перебирать?

Иветта поежилась. Когда-то она не удержалась и сама рассказала матери, чем занимается ее муж, и уже сто раз пожалела об этом. Наталья Всеволодовна всегда припоминала услышанные факты, искусно обратив их против самого доверителя.

– Мама, это не так просто. В цеху требуются технически грамотные специалисты. Сейчас у нас внедряются автоматические линии с программным управлением. А Валентин ведь ни в зуб ногой! Он даже в чертежах не научился разбираться. Хорошо, что хоть к этому месту прибился.

– Вот именно, прибился как мусор к берегу. А о детях он думает? Два рта. Сергуне усиленное питание требуется.

– Почему только Сергуне?

– Сергуне особенно, – поджала губы Наталья Всеволодовна. – Он мальчик. На квашеной капусте да соленых груздях у ребенка мясо на костях не нарастет.

Неприятный разговор возобновлялся между матерью и дочерью почти при каждой встрече. И ладно бы мать плела напраслину! Все было правильно: и отсутствие у Валентина служебного рвения, и его маниакальное увлечение засолами, и скромная зарплата. Но чем справедливее были упреки матери, тем обиднее становилось Иветте их выслушивать. Когда человек не в силах изменить положение, то и разговоры расстраивают.

– Ладно, мамочка. Хватит о Валентине. Ты скажи лучше, как у тебя с протезированием зубов дела?

– А вот так, милая. Твоя мать всю жизнь медицине посвятила, в стоматологии четверть века отработала, а теперь моста приличного не сделают. Предлагают из металла: с золотом в поликлинике не работают, а на частника у меня средств нет.

– Может, я подсоберу? Вместе осилим.

– Ты подсоберешь, голь перекатная.

Взглянув на часы, Иветта засобиралась домой.

Посещение матери всегда было неприятной обязанностью, дочерним долгом. Радовал лишь тот факт, что теперь они живут врозь. До переезда теща чуть не развалила семью дочери: Валентин не хотел заниматься ремонтом, и Наталья Всеволодовна велела ему убираться из ее дома. Только лень Валентина да его крестьянская хватка – держись за свое! – отвели трагедию. Пришлось Наталье Всеволодовне самой покупать краски и обои и самой-же приглашать рабочих. Иветта металась между матерью и мужем, стараясь сгладить конфликт. Дипломатические усилия погасили бурю, но интимные отношения с мужем заметно ухудшились. Конфликт тот оставил заметную трещину между супругами, хотя последние два года вольной, без матери, жизни слегка сгладили его.

Иветта возвращалась без настроения. Дома ее тоже ждала рутина. Только дети придавали смысл жизни и дарили радость.

4

Хотя Иветта не стала артисткой, близость к учебному театру в школьные годы не прошла бесследно: праздничная атмосфера живого спектакля ее волновала. Действие на сцене завораживало, переносило в другой мир, казавшийся более реальным, чем собственный. Иветту волновали не только повороты сюжета, но и переживания героев, их внутреннее состояние. Вместе с персонажами пьес она жила, чувствовала и любила. Это было единственное сладостное переживание, доступное ей. Чувство легкости и свободы не покидало Иветту несколько дней после хорошего спектакля.

В первый год замужества, когда еще не было детей, Иветта часто ходила в театр с Валентином, вернее, выводила его. Она тащила мужа не только на спектакли, но и на выставки, концерты, в лектории. В его райцентре не было возможности приобщиться к искусству, поэтому Иветта не ожидала от него точных оценок. Культура – дело наживное. Иветта щедро дарила Валентину свой мир, не замечая, как чужд ему этот мир. После очередного спектакля она взахлеб делилась впечатлениями, а он, по обыкновению, многозначительно молчал или неопределенно хмыкал. Лишь со временем Иветта поняла: дело не в том, где вырос человек, а в том, насколько душа его открыта прекрасному. Валентину все нематериальное было чуждо. С этим грустным открытием Иветта могла бы смириться: среди тех, кто равнодушен к искусству, немало отличных людей. Страшным оказалось другое: Валентин оказался воинствующим прагматиком и искренне считал, что волшебное действие искусства на человека – плод досужего вымысла.

Но года, предшествующего рождению детей, не хватило, чтобы Валентин раскрылся. Затем культпоходы прекратились, главной задачей супругов было выходить малышей. Но едва дети подросли, Иветта попыталась разнообразить досуг. Однажды они снова вышли в театр. Пять лет семейной жизни – солидный стаж. Иветта привыкла за это время делиться с мужем домашними заботами, а после спектакля ей хотелось высказаться об игре актеров. Она восторгалась их отдачей, подлинностью изображенных чувств. Супруги шли по вечернему зимнему городу. Вокруг фонарей белыми мотыльками кружились хороводы снежинок. И душа Иветты пела и кружилась. Однако на сей раз ответом на ее восторги было не привычное молчание мужа. Она услышала насмешливую тираду:

– Хватит, Ивка, прикидываться ценительницей. Я понимаю тех, кто трется возле театра, как твоя Жанна. Для них вся эта болтовня – кусок хлеба, возможность заработать на рецензиях. А тебе-то зачем из себя искусствоведа строить?

Иветта опешила:

– Валя, ты действительно думаешь, что все вокруг прикидываются, когда говорят об искусстве? По-твоему, театр или картина не могут вызвать живого отклика в душе человека?

Насчет всех не скажу, – буркнул Валентин. – Но зачем театр тебе? У тебя есть муж, дети – все, что надо нормальной женщине. Ну возьми хоть сегодняшний спектакль. Какое нам дело до этих бомжей, о чем-то бубнящих в ночлежке? Горький пьеску сочинил, чтобы публику разжалобить, а сам-то любил отдыхать на Капри!

Впервые Валентин высказался так откровенно. Спорить с ним Иветте не захотелось. С того вечера она перестала обсуждать с мужем спектакли, высказывать мысли, тем более – обнажать чувства. Однако супруги продолжали изредка выбираться в театр, ибо так заведено в больших городах. Они, продолжали ходить вдвоем, но, по сути, Иветта была одна. Валентин стал просто соседом по креслу – театр принято посещать парами.