Кшесинская и Романовы. Жизнь в изгнании. Документальная повесть-роман

Материалы расследования убийства были сфальсифицированы. И было объявлено «бегство» Великого Князя. Это послужило основанием для репрессий к другим членам Российского Императорского Дома и лиц из их окружения на Урале. Из Екатеринбурга на имя Ф. Э. Дзержинского, В. Д. Бонч-Бруевича и Я. М. Свердлова пришла телеграмма: «После побега Михаила Романова в Алапаевске нашим распоряжением в отношении всех содержащихся лиц романовского дома введён тюремный режим. Председатель областного Совета Белобородов». И, якобы за «участие в организации побега» Великого Князя Михаила Александровича, 9 октября 1918 года было расстреляно семь человек…

14 июня в курортный город ворвались казаки. С раннего утра послышались сначала дальние выстрелы, которые приближались к городу со стороны вокзала. Перестрелка стала сильнее, начался бой. И по городу стали ползти слухи, что казаки наступают на Кисловодск. Казаки, действительно, проскакали через город. Жители смотрели на них с великой радостью. Но стрельба вскоре прекратилась, и в городе установилась мёртвая тишина. Не было видно ни казаков, ни большевиков. И всем стало ясно, что казаки снова куда-то ушли, а люди остались во власти большевиков. По городу вновь стали бродить банды большевиков и арестовывать всех, кого они заподозрили в сочувствии к казакам.

Позже жители Кисловодска узнали, что это был налёт партизанского отрядаАндрея Шкуро. Его целью было ограбить казначейство большевиков и отобрать у них оружие для своих партизан, что они успешно и осуществили. Но после ухода партизанского отряда в городе начались жестокие репрессии.

Андрей Григорьевич Шкуро – известный военачальник и белогвардейский атаман. Родился он в 1887 годуна Кубани в семье местного казака-подъесаула. Отец его не мыслил судьбу сына вне военной карьеры. Во время Первой мировой войны Андрей Шкуро был офицером 3-го Хоперского полка и командиром казачьей сотни. Он первым успешно применил в бою легендарную тачанку. Будущий атаман становится есаулом (капитаном)казачьих войск. Его награждают орденом Святой Анны IVстепени и почётным Георгиевским оружием. В это время Шкуро вынашивает идею создания кавалерийских отрядов, которые осуществляли бы рейды в тылу врага. Идею офицера одобряют, и Андрей Шкуро становится командиром Кубанского конного отряда особого назначения. Весь 1916 год проходит в рейдах по вражеским тылам. Партизаны Шкуро вскоре осознали своё исключительное положение в царской армии и вместе с командиром придумали свои собственные атрибуты. Одним из них было чёрное знамя с изображением волчьей головы. Товарищи по оружию вскоре окрестили их волчьей сотней, волками.

Февральская революция застала Андрея Шкуро и подвластных ему казаков в Кишинёве. Здесь он служил под командованием знаменитого русского военачальника графа Келлера. Из Молдавии Шкуро направляется на Северный Кавказ, а позднее – в Персию. Его «волки» успешно держали фронт против турецких войск. Но русский фронт начинает раскалываться на белых и красных. Тогда Шкуро отправляется в Кисловодск,где у него находилась семья. В это время в городе уже хозяйничали большевики. За Шкуро следили агенты новой власти. Ему грозил расстрел. Но начальство большевиков, учитывая его огромный военный опыт, предлагает казачьему полковнику отречься от «контрреволюционного прошлого» и приступить к формированию красного отряда, который должен был начать борьбу с немцами. Шкуро согласился для вида, но вскоре со своими соратниками ушёл в горы. Там его встретила «Южная кубанская армия» в составе десяти человек. Но вскоре под командованием Шкуро было уже не менее пяти тысяч человек. Большевики двинули на подавление белых партизан крупные силы, но им так и не удалось уничтожить «батьку» Шкуро и его крупный отряд.

Через день после налёта Шкуро большевики произвели под вечер обыск на даче Семёнова. Там проживала Великая Княгиня Мария Павловна со своим двумя сыновьями – Борисом и Андреем Владимировичами. Они искали и отбирали, главным образом, оружие – шашки и кинжалы. Когда закончился обыск, то главарь большевистской банды приказал Великому Князю Борису Владимировичу и адъютанту Великого Князя Андрея Владимировича полковнику Фёдору Фёдоровичу Кубе, следовать за ними. Один из солдат спросил у старшего, почему не взяли второго Великого Князя – Андрея Владимировича. На что тот ответил:

– Его арестовывать не надо: он умный и хороший, и очень образованный.

Это было так и на самом деле. Но и Борис был тоже подстать своему брату. Они оба никогда никому зла не делали.

Борис Владимирович Романов был родным братом Андрея Владимировича и двоюродным братом Николая Второго. Родился в 1877 году. Он был внуком Александра II и племянником Александра III. В семье был третьим сыном. Его родителями были Великий Князь Владимир Александрович (родной брат Александра III) и Великая Княгиня Мария Павловна Мекленбург-Шверинская. В 1896 году Борис окончил Николаевское кавалерийское училище. Великий Князь участвовал в русско-японской войне и был награждён золотым оружием с надписью «За храбрость» за дело при Хаояне. В 1914 году, во время Первой мировой войны, был назначен командиром лейб-гвардии Атаманского Наследника Цесаревича полка и вскоре стал генерал-майором Свиты. Затем являлся походным Атаманом всех казачьих войск при Императоре Николае II. В марте 1917 года находился под домашним арестом в Английском дворце в Царском Селе. С 7 августа был официально уволен от службы «по прошению» с мундиром. В сентябре Борис Владимирович уехал к матери и брату в Кисловодск.

К этому можно добавить, что Борис Владимирович славился своим весёлым характером и гостеприимством, вёл бурную публичную жизнь, но личную жизнь старался спрятать от посторонних глаз. Как и отец, он был любителем изысканной кухни и почитателем искусств. Во время революции эта любовь к искусству спасла ему и брату Андрею жизнь. Вот как об этом рассказал его молодой дядя – Великий Князь АлександрМихайлович в своей книге воспоминаний: «Командир большевистского отряда, которому было приказано расстрелять этих двух Великих Князей, оказался художником, который провёл несколько лет жизни в Париже в тяжкой борьбе за существование, тщетно надеясь найти покупателя для своих картин. За год до войны великий князь Борис Владимирович, прогуливаясь по латинскому кварталу, наткнулся на выставку художественно нарисованных подушек. Они понравились ему своей оригинальностью, и он приобрёл их значительное количество. Вот и всё. Комиссар не мог убить человека, который оценил его искусство. Он посадил обоих Великих Князей в автомобиль и повёз их в район белых армий…»

Бедная Великая Княгиня села на балкон, к ней подошёл сын Андрей, и они печально смотрели на дорожку, по которой уводили арестованных. Мария Павловна боялась, что больше уже никогда не увидит своего сына Бориса. Часа четыре они просидели так в напрасном ожидании. Это утомило их обоих.

После налёта казаков все ожидали расправ. Но в первом часу ночи Борис и Кубе вернулись на дачу.

По их рассказам, их положение спас студент, который изображал из себя следователя или прокурора. Сначала их посадили на скамью, и никто не обращал на них внимания. Потом их ввели в комнату, где сидел этот студент. Он спросил их, за что они арестованы. Они ответили, что не имеют понятия. Тогда студент вызвал старшего, который производил обыск. Но тот ничего вразумительного сказать не смог. И студент их освободил, дал пропуск и сказал, чтобы они быстрее возвращались домой, так как ночью теперь снова запрещалось ходить по городу.

Летом повадился ходить на дачу Кшесинской какой-то странный человек. Он спрашивал её и хотел во что бы то ни стало видеть Матильду. Но как она выглядит – не знал. Матильда, завидев этого человека, пряталась, а горничная Людмила говорила ему, что Кшесинской нет дома. Тогда он стал спрашивать её, как она выглядит. Людмила сообразила, что ему опасно давать приметы балерины. И радостным тоном описала наружность их кухарки. Она была дородная, крупная и рыжая. Однажды он её застал на даче и очень обрадовался. Но, заговорив с ней, понял, что его обманули.

Один раз Матильда с сыном и её сестра с мужем пили чай в день именин барона Зедделера. Было это в конце лета – 30 августа. Этот странный мужчина подошёл к барону и стал с ним разговаривать, не зная, что Али – муж сестры Матильды. Кшесинская очень испугалась, что он её узнает. Она тут же прикрыла лицо шляпой, вся съёжилась и пыталась изобразить из себя девочку, наклонившись к сыну и что-то говоря ему. К её большой радости мужчина танцовщицу не узнал.

В другой раз к ней заявился один господин, заявив, что он – анархист. Одет он был в парусиновую рубашку с чёрным галстуком. При нём был солдат, который шарил по комнатам. В это время представительный мужчина стал предупреждать балерину, куда не стоит прятать вещи, так как солдаты эти места давно знают. Увидев Вову, он спросил у барона Зедделера, зятя Кшесинской, не сын ли это Государя. Видно было, что он питал к их семье симпатию, так как дал им много ценных советов. Немного погодя барон встретил этого господина сильно пьяным. Они разговорились, и он сознался, что пьёт с горя, так как разочарован в новой власти.

«В такой тяжёлой атмосфере мы жили изо дня в день, никогда не зная, что нас ожидает, даже через несколько часов. Из Пятигорска постоянно налетали блиндированные поезда с какой-нибудь очередной бандой. И это означало снова обыски, грабежи и аресты. Мы жили в постоянной тревоге за себя, за близких и знакомых», – вспоминала более тридцати лет спустя Матильда Феликсовна.

Глава 8. Кошмарные дни июля и августа 1918-го. Бегство из Кисловодска

В июле по Кисловодску прошёл слух о гибели в Екатеринбурге Государя и всей его семьи. Мальчишки-газетчики продавали листки с этим известием с криками:

– Убийство Царской семьи! Убийство Царской семьи!

Но никаких подробностей об этом нигде не было. Это известие было настолько ужасным, что казалось просто невозможным. И поэтому люди надеялись на то, что это какой-то ложный слух, к которым все уже привыкли: большевики их частенько распространяли ради своей политики. Все надеялись, что семью Романовых спасли и куда-нибудь вывезли из России. Такая надежда долго таилась в сердцах людей.

А в Екатеринбурге в это время продолжала жить восьмилетняя девочка Нинка, дочь писателя Александра Тихонова – друга Горького. Вот что вспоминала в конце своей жизни Нина Тихонова о жизни на Урале в то время: «С наступлением весны меня стали водить по городу. Мне нравился величественный собор и нечто вроде сада, окружавшее пруды. Говорят, теперь они заключены в каменную набережную. В моё время мокрая земля прямо подходила к воде, поросшей камышом. Земляные дорожки вокруг, скудно обсаженные цветами, были любимым местом прогулок городской молодёжи.

Нам случалось проходить мимо двухэтажного светло-зеленого дома, огороженного высоким забором из необтёсанных досок. Красноармеец с винтовкой дежурил на его балкончике. В этом доме, до революции принадлежавшем купцу Ипатьеву, была заточена царская семья. Мы ускоряли шаг и старались на него не глядеть.

В городе становилось нестерпимо жарко и пыльно“. Вскоре „грустная кляча“ повезла их по размытой дороге на съёмную пустую дачу. „В конце июля среди дачников пронёсся слух, от которого все замерли. Случилось что-то ужасное… В доме сделалась мёртвая тишина, лица старших – бледными. К вечеру из города приехал Иван Александрович (домашний учитель). За закрытыми дверями говорили шёпотом. Наутро мы спешно вернулись в Екатеринбург.

Там я узнала: в Ипатьевском доме была убита вся царская семья. Тела их, по слухам, были сразу же залиты известью в заброшенной шахте в лесу, на Гореловском кордоне, вблизи от нашей дачи… Весь город словно затаил дыхание. На улице люди избегали смотреть друг на друга. Теперь мы обходили как можно дальше дом купца Ипатьева».

Но вскоре в уральском городе наступили другие времена. «Под натиском армии адмирала Колчака красноармейские войска покинули Екатеринбург. Как сейчас, вижу массивную фигуру адмирала верхом на чёрной лошади, гарцующего на победном смотре перед собором. Два чеха – офицеры его армии – квартировали у Симоновых, явно воспрявших духом. Они убеждали нас, что война скоро кончится, и угощали шоколадом…

Пока что мы оказались отрезанными от Петрограда и от родителей, без средств к существованию, если не считать скупой поддержки деда Тихонова, у которого бабушка с трудом вырывала какие-то крохи».

Весь июль в городе Кисловодске прошёл сравнительно спокойно. Но к концу месяца становилось с каждым днём тревожнее. В августе 1918-го года и в Кисловодске наступили кошмарные дни.

7 августа к Матильде Феликсовне зашла Лидия Алексеевна Давыдова, чтобы предупредить, что прошедшей ночью вновь были арестованы Великие Князья Борис и Андрей Владимировичи. Их увезли в Пятигорскс группой других арестованных. Она просила Матильду Феликсовну сидеть спокойно и тихо у себя на даче и ничего не предпринимать для их освобождения, так как все необходимые меры были уже приняты, а Кшесинская сама находится в очень опасном положении. К счастью, на следующий день, к вечеру арестованные вернулись домой. Правда, они находились под домашним арестом. В доме теперь стоял караул, и Великие Князья из него не выходили.

Но позже Андрей рассказал Матильде о той ночи с 6-го на 7-е августа. Дача Семёнова была оцеплена большим отрядом красноармейцев. Часть из них вошла в сам дом. И у каждой двери стояли часовые. Никто из жильцов не мог выйти из комнаты и общаться друг с другом. Обыскав весь дом, было приказано Борису и Андрею Владимировичам следовать за красноармейцами. Никто в доме не знал, куда их повели. Оказывается – на вокзал, где Великих Князей посадили в вагон, где их охраняли часовые. В тот же вагон стали постепенно, с пяти часов утра до девяти вечера, приводить и других арестованных: генерала Бабича – бывшего Наказного (назначенного Императором) Атамана Кубанского войска, Крашенинникова – Прокурора Петербургской Судебной Палаты, князя Л. Шаховского. Андрей слышал, как солдаты говорили, что здесь, в Кисловодске, проживает сейчас балерина Кшесинская, которую тоже следовало бы забрать. Арестованных повезли в Пятигорск. Сначала они были доставлены в местный совдеп, а после допроса – в Казённую гостиницу. Там всех заперли в одной комнате: Бориса, Андрея, полковника Кубе, генерала Бабича, Крашенинникова и князя Шаховского.

Ночью всех, кроме Бориса и Андрея, вывели и перевели в местную тюрьму. Генерал Бабич был тут же растерзан толпой.

Лидия Алексеевна Давыдова была хорошо знакома с представителем большевистской власти – комиссаром Лещинским. Он иногда бывал в их доме. Она встретилась с ним после посещения Кшесинской и смогла посетить в Пятигорске Бориса и Андрея в Казённой гостинице, предупредив их о том, что все меры к их освобождению приняты, чтобы они не беспокоились. Она просила Лещинского сделать всё возможное, чтобы их освободили. Давыдова предлагала за эту услугу свои драгоценности, но комиссар отказался от награды, обещая сделать всё, что в его власти.

Около часу дня Лещинский был у Бориса и Андрея в гостинице и рассказал им, что ночью едва спас их от расстрела, которого настойчиво требовал местный совдеп. Но он был принципиально против пролития крови и убедил депутатов оставить Романовых в живых.

– Я постараюсь добиться вашего освобождения. Зайду за вами около пяти часов вечера.

Помолчав, он добавил:

– Если мне удастся вас освободить.

«А если не удастся?» – подумали арестованные. И томились четыре часа в ожидании.

Перед уходом Лещинский сказал Великим Князьям, что не доверяет местным красноармейцам, поэтому он вызвал из Кисловодска горского комиссара со своей охраной, чтобы их доставить из Пятигорскав Кисловодск. В пять часов Лещинский вновь прибыл в гостиницу с обещанной охраной. Но вывести из гостиницы Бориса и Андрея ему стоило больших трудов. И всё-таки внушительный вид горцев и их количество подействовали на красноармейцев. Во дворе были приготовлены извозчичьи экипажи для каждого, и в них Великих Князей охраняли горцы. Лещинский сам проводил Романовых на вокзал и отвёз на первом же поезде в Кисловодск. У дома он также оставил охрану из горцев. И просил Бориса и Андрея не выходить из дома, так как не ручается за то, что их не арестуют на улице. На следующий день он освободил и адъютанта Андрея – полковника Кубе.

Позже Лещинский приехал к Андрею и Борису Владимировичам и посоветовал им бежать в горы. Он даже снабдил их документами с вымышленными именами, как будто они командированы от совдепа. И 13 августа Великие Князья бежали в горы – в Кабарду. В первые дни они скитались по разным аулам. А когда поселились у Кононова, дали о себе знать через доверенное лицо. Для Матильды было только одно утешение, что Андрей и Борис находятся вне опасности. Тогда это было главным.

В городе ходили слухи, что вокруг Кисловодска вспыхивают восстания казаков против большевиков. Но в точности никто ничего не знал. И, наконец, настал желанный день: Шкуро вторично налетел на город. Он занял Кисловодск с большим отрядом казаков. Жители свободно вздохнули (особенно – беженцы), большевики куда-то исчезли. И всё-таки положение было нетвёрдым.

22 сентября Матильда Феликсовна пошла с сыном прогуляться по городу. Они прошли до «Гранд Отеля», узнали городские новости и спокойно вернулись домой. Было тихо, всё казалось мирным вокруг. Но не успели они прийти домой, как выбежал их хозяин и взволнованно заговорил:

– Что вы тут делаете? Разве вы не знаете, что казаки ушли? Все бегут из города! Идите быстрее к «Град Отелю» – там сборный пункт.

Они захватили самое необходимое и побежали. Оттуда всех отправляли на тополевую аллею, где ждали людей телеги. Погрузившись на подводу, Кшесинская с сыном поехали на Пятницкий базар. Там уже скопились беженцы. Но тревога оказалась напрасной. Сам Шкуро отправлял людей по домам: атака большевиков была отбита.

Все беженцы были счастливы снова оказаться в своих нанятых домах, но стали держать наготове всё необходимое на тот случай, если придётся бежать из города.

23 сентября, под вечер (это было на следующий день), с гор верхом вернулись Великие Князья Борис и Андрей Владимировичи с полковником Кубе. Их сопровождала кабардинская знать, которая охраняла их во время перехода из Кабарды. Пока Борис и Андрей скрывались в горах, они обросли бородами. Андрей в это время был похож на Государя, и некоторые люди принимали его за Николая Второго.

Через два дня снова была тревога, и снова нужно было бежать. На дачу Кшесинской прислали телегу, на которую сели Матильда с сыном, её сестра с мужем и будущая жена Бориса – Зина со своей компаньонкой. На Пятницком базаре они встретились с Борисом и Андреем Владимировичами. Борис забрал Зину и её компаньонку в свою телегу, а Андрей сел в телегу к Матильде с сыном. Несметная толпа беженцев двинулась по указанию Шкуро на Тамбиевский аул. Смотреть на всё это было тяжело: люди подвигались на чём придётся, некоторые шли пешком и волокли на своих плечах последнее имущество. У всех была только одна мысль: скорее подальше уйти от большевиков любым способом.

По пути вся эта колонна беженцев попала под обстрел большевистской батареи. Паника поднялась ужасная: снаряды рвались над головами людей. Одни гнали лошадей вперёд, что есть мочи, другие бросались в сторону от дороги. Все старались укрыться от опасности. Из-за возникшей паники всё перепуталось. Люди, прибыв в Тамбиевский аул, стали разыскивать друг друга. Кшесинская с сыном заночевала на телеге, Андрей им что-то принёс поесть.

В этот же аул прибыл и сам Шкуро со своим штабом. Это очень успокоило людей. Все остались здесь ночевать. А до этого некоторые хотели ехать дальше в ночь. Но это было очень опасно для жизни.

Шкуро делал вид, что у него очень многочисленный отряд казаков. Он отдавал приказания, звонил по телефону. Делал он это спокойно, с большой уверенностью. И все верили в могущество его войска. Как потом оказалось, отряд у него был маленький. А делал он это для того, чтобы ввести в заблуждение большевистских шпионов. И ему это удалось: их больше не преследовали.

На другой день беженцы двинулись дальше: в Бекешевскую станицу, которая находилась в Баталпашинском отделе Кубанской области. Недалеко от неё находилась гора Бекет, на которой в начале XIX века находился казачий бекет, отчего и пошло название поселения. Станица была расположена на берегах Верхней Кумы при выходе её из горного ущелья. В сентябре 1825 года сюда переселили около двухсот казачьих семей из станицы Александровской, где был донско-запорожский состав. Люди здесь говорили на смешанном русско-украинском диалекте.