Бирюк

Тупой вопрос, Колян. Был бы такой, она бы сейчас в камневской избушке не лежала. Хотя кто угодно может налажать, не уследить.

Не можешь – не берись тогда, дебил! Бесит аж!

Ладно, разберемся. Разберусь сначала, что она за девочка, чья, а потом и выводы делать и решать буду, вернуть или…

Пока волок второго амбала к реке, погода стала быстро портиться и повалил снег. С одной стороны, хорошо: хрен следы и чё тут было разберешь. А с другой, я опять же ни черта не следопыт, и шанс отыскать остальные тела и машину бандюков поутру резко снижался. А найти надо по-любому. Мало того, что нам с Сашкой нужно выбраться, так еще и нечего тут колымаге и трупам делать в принципе. Слишком близко к дому яровскому, а значит, палевно. Подставлять никого мы не будем. Но до утра все равно ничего не сделать больше.

Набрав дров, я вернулся в дом, обтерся, оделся, погасил лампу и сел у окна наблюдать за окрестностями и дорогой, пристроив на подоконнике обрез и ТТ, добытые у бандюков.

Глава 7

Глаза никак не выходило открыть. Как и сразу вспомнить почему. И отчего моя обычная в последнее время головная боль сегодня была просто адской. Застонав, я хотела откинуть одеяло, под которым было очень жарко, но тут же вся и похолодела, поняв, что толком и шевельнуться не могу, а усилия сделать это провоцируют вспышки боли повсюду. Кроме привычной ломоты еще и жгучие очаги на ребрах, плечах, коленях, правом боку. Саднит, будто отбитая, поясница, спина, тянет низ живота. Между ног слишком влажно и так…

Вскрикнув от остроты нахлынувших разом воспоминаний, я задергалась, впадая в панику от невозможности двигаться.

– Тихо ты, Сашка, – раздался хриплый голос моего вчерашнего спасителя, а заодно и любовника. – Нормально все.

Нормально. То же самое он мне твердил и после того, как… изнасиловал? Нет, неправда это. Воспользовался моим неадекватным состоянием? Опять же не совсем так. Я, конечно, истерила, но когда все началось… когда он рывками содрал свои же вещи, стал входить в меня, распластав на той узкой лавке в темноте, когда моя бешеная нужда держаться за него, как за обещание, гарант того, что уже все, больше не тронут, и боль от его чрезмерного, беспардонного вторжения и давления твердой поверхности подо мной смешались, превращаясь… в безумие, зверство первобытное… От которого реально захлебывалась остро-жгучим удовольствием.

Хотя что за определение «удовольствие»? К моим ощущениям оно так же подходит, как сказать, что внутри солнечного протуберанца тепло. То, что было… оно скорее пытка, мучение, но именно от него я едва не умерла, кончая. Разве это нормально? Разве это там вообще я была?

Я замужем, я люблю своего Гошку, я хочу только его, я терпеть не могу грубость в принципе в жизни, а уж тем более в постели. То есть… я люблю только так, как у нас было с мужем, никого ведь больше…

Господи, Алька, о какой безумной хрени ты сейчас думаешь? Люблю, хочу…

Меня похитили, издевались, почти убили. На моих практически глазах незнакомец прикончил четырех человек. Хотя разве они были люди? Скоты.

А дальше… Скотство заразно, да? Иначе как объяснить то, что случилось дальше. Что я, по сути, отдалась, а он взял… Ни про какое это не «люблю и хочу». Это другое все. Категории, вселенные даже разные. В обычной жизни такого не бывает, слов для этого я и не знаю даже.

– Ты в порядке? – наклонился мужчина надо мной, еще плохо различимый в сером предутреннем свете.

Все, что я запомнила и видела сейчас, – он огромный. Бритая голова. Плечи, на которых нес меня, широкие, мощные, как валуны. Ладони, которыми удерживал, здоровенные, твердые, горячие очень. И он тяжелый. Сильный до жути. Пах снегом и потом. И сгоревшим порохом. И внутри меня его тогда было так много… Внутренние мышцы сжались, добавляя тягучей боли в животе и там, в сокровенной глубине тела… такой, черт возьми, глубине, где никогда прежде я не чувствовала… никого. А сейчас… Там болело, но не так, что хотелось замереть, расслабиться, переждать, пока схлынет. Нет. Невольно тянуло сжимать мышцы там снова и снова, переживая эти волны тягучей болезненности. Как чесать укус комара. Безумие, как есть разрушительное безумие.

– Я… – вышел какой-то сип, и снова прошило болью. Совсем другого свойства. Губы, треснувшие, болели, горло, ребра. – Мне нужно…

– Сейчас, – мой спаситель нахмурился. Кажется. Мне так почему-то показалось, пусть света и было недостаточно, когда он стал разворачивать меня, как спеленутого ребенка. – Ведро вон там в углу, – он кивнул в нужном направлении. Реально ведро. С крышкой.

– Что? – оторопела я.

– Я не буду смотреть, не хипишуй.

– Я не могу…

– На улицу не хрен шастать. Потная вся со сна, – с легким раздражением ответил он.

– Я не буду при тебе! Я замужем вообще-то! – черт знает зачем и выпалила это. Очень вовремя вспомнила. К месту. И не плевать ли ему?

– Угу. Замужем, – шумно выдохнув, кивнул мой спаситель.

– Я… я не знаю, как вышло… это.

Он только молчал и смотрел. Глаз и выражения лица в полумраке не разобрать, но у меня аж мурашки рванули.

– Я никому не скажу… ни о чем, – промямлила, все более теряясь под его невидимым, но физически тяжело ощутимым взглядом.

– Думаешь, меня е… волнует? Сдохли и сдохли. Мрази.

– Я не только про… этих. Мы там… будем считать, что не было… ничего.

– Не будем, – отрезал он, пугая меня. – Вставай.

Не дожидаясь, пока послушаюсь, он отбросил тяжелый край шкуры и рывком поставил меня на ноги. Стало стыдно до удушья. Сверху его свитер, ниже пояса ничего. Ничего не видно «такого», но я в жизни себя более голой перед посторонним человеком не ощущала. А приток влаги между ног… Само собой, ни о каком предохранении в момент вышибшего мне мозги безумия я не вспоминала. Хотя вспомни даже, будто бы это что-то поменяло в э-э-эм-м-м… процессе. С Гошей мы всегда пользовались защитой. Он отказывался доверять только мазям и таблеткам. Странно даже, до чего он боялся моей беременности. Боже, Алька, о чем ты опять? Мы же сто раз все это обсудили, переговорили. Наши дети не должны были рождаться пока просто потому, что кому-то кажется, что пора. Во-первых, нам рано, мы же никуда с этим не торопимся. Во-вторых, хватит и того, что мой отец давит на меня и Гошку. Не хватало еще и им это терпеть. Пока мы не станем совсем независимыми, никаких детей.

Внезапно подумалось… это выходит, что мы с Гошей ждем смерти моего отца? Ведь так? Почему именно сейчас осознанием накрыло?

– Сашка, отомри. Быстро давай дела свои делай, – заставил меня вздрогнуть его голос.

– Ка… как вас зовут? Или мне лучше не…

– Николай.

– Понятно, – встав на ноги, я охнула, поняв, что у меня, похоже, подвернута правая нога.

Поковыляла к ведру, говоря себе, что, наверное, и не смогу. Оглянулась на Николая. Он отвернулся и как раз загружал дрова в небольшую печку. Присела, едва дыша от стыда. Даже если он не видит, то не глухой же! Но организму было плевать на мою неловкость. И после всего… что было, еще такого стесняться?

– А нет… салфеток влажных? – робко спросила, морщась от липкости между ног.

– Были. В машине.

Мужчина подошел к сумке на лавке и, порывшись в ней, достал серую футболку.

– Хорошо хоть барахло сразу достал, – сказал он, намочив край трикотажа в котелке на печке. – Босиком не стой на полу!

– Я вам все компенсирую, – выпалила, попятившись, когда он подступил ко мне. – Спасибо вам. За все. Я отблагодарю. Никому не расскажу. Никогда.

– Сядь, – кивнул он на лежанку.

– Я сама, – схватилась я за мокрую ткань. – Не нужно больше… ничего такого.

От его близости мне моментально стало жарко, сердце замолотило, и снова в низу живота стало тянуть и внутри сжиматься.

– Сядь, говорю. – Николай мягко, но так, будто и не было сопротивления с моей стороны, толкнул меня в грудь, опрокидывая на лежанку. – Посмотрю, чего натворил. – И опустился на корточки напротив.

– Что? – Я подтянула ноги к себе, зажимаясь. – Все в порядке, не… не нужно.

– Сашк… Кончай это, – уронил так… тяжело, окончательно, что ли, что я, сама не знаю почему, подчинилась.

Безропотно позволила ему развести себе бедра и всего раз дернулась, стоило ему первый раз провести по коже влажной тканью. Задержала дыхание, зажмурила глаза, твердя себе сквозь бешеный грохот крови в голове, что это ничего не значит, что сейчас все закончится, что, в принципе, ничего такого не происходит…