Напрасная жертва

Напрасная жертва
Галина Валентиновна Чередий

Главные герои – все те же лица: Анна-Эдна и архонт Грегордиан, на заднем плане скучающая Богиня-манипуляторша, новые и старые весьма харизматичные друзья и враги, море взрывных эмоций, потрясающие сцены близости, магические сюрпризы, настоящая свадьба фейри и самый главный подарок провидения, которому поначалу никто не будет рад!Не забываем первоначальное АВТОРСКОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! Главный герой – не пушистый мягкий зайка, он жесткий правитель, живущий по коварным законам мира Старших, ему и его окружению чужды принципы человеческой морали, всхлипывания о всепрощении и вопли о справедливости!Содержит нецензурную брань.

Часть первая. Ультиматум

Глава 1

– Эдна, просыпайся! – проворчал Грегордиан, настойчиво прижимаясь к моей спине.

– Ни за что на свете! – огрызнулась я, натягивая на голову подушку и вытягиваясь на животе. – После вчерашней нещадной сексуальной эксплуатации мне требуется больничный. И отпуск! Два отпуска!

Архонт Грегордиан отсутствовал по своим суперважным делам больше суток, которые почти полностью я провела расчищая великолепный, но запущенный сад фаворитки-дриады, в стремлении изо всех сил не думать, какой опасности может прямо сейчас подвергаться мой мужчина. Лугус, получивший от меня строжайший запрет помогать, развлекал нас обоих лекциями о неподобающем для целой будущей жены архонта поведении. Я понимающе кивала и продолжала обрезать сухие ветки, вылавливать опавшие листья из каменной чаши бассейна и драть пожухлую траву, стаскивая все это к выходу из сада. Вымотав себя, я, наконец, смогла уснуть в пустой постели, но, кажется, успела проспать всего пару минут, как матрас заходил ходуном и в живот уткнулась тяжеленная башка Бархата. Мой зверь заурчал так мощно, что все внутренности затряслись, будто я сидела на стиральной машине в режиме отжима, и стал суетливо и нахально тереться всем телом, торопясь получить больше ласки до того момента, как деспот отнимет у него контроль. Я смеялась, срываясь на взвизги и придушенное хихиканье, когда Бархат мокрым твердым носом щекотно проходился по моим ребрам. Не открывая глаз в полной темноте спальни, обласкивала гладкую, как полированный камень, шкуру везде, где могла достать. Торопливо исследовала и ощупывала вздувающиеся мощными буграми и опадающие мускулы, терлась лицом об колючие усы, чесала широкую переносицу, скользила большими пальцами по огроменным, выступающим из-под губ клыкам, вызывая новые взрывы иступленного довольного мурлыканья. Грегордиан дал нам с Бархатом минут десять, что можно было счесть необычайной щедростью с его стороны, учитывая ту свирепую жажду, с которой он на меня набросился, едва вернулся в человеческую ипостась. Я слышала, что мужчин возбуждают сражения, и мой деспот и в обычное время обладал более чем превосходным сексуальным аппетитом, но этой ночью он устроил мне просто какое-то файер-шоу нон-стоп.

– Ты знала, с кем связываешься, – фыркнул Грегордиан, прикусывая кожу на затылке сквозь волосы. – К тому же что-то жалоб я от тебя ночью не слышал. Ни одной. Если, конечно, не счесть за них твои совершенно нахальные требования. Цитирую: «Прекрати изводить меня, жестокая ты зверюга, и засунь свой проклятый член внутрь немедленно, или я умру!»

Мои щеки обдало жаром от воспоминания, до чего же он меня каждый раз доводил, и я зарылась понадежней лицом в матрас. Грегордиан взобрался поверх меня, давая в достаточной мере ощутить легкую низкую вибрацию самодовольного смеха в его груди, соприкасающуюся с моей спиной, и горячую тяжесть утренней эрекции, уютно улегшейся между моих ягодиц, но не наваливаясь так, чтобы я не могла вздохнуть.

– Смейся-смейся! Когда-то и я найду способ заставить тебя жалко скулить и умолять позволить тебе оказаться во мне, – нарочито сварливо проворчала и, просто не будучи в силах себе отказать, приподняла бедра и потерлась о пульсирующую твердую плоть. Низкий урчащий стон, требовательный толчок, карающий за дерзость, дразнящее прикосновение волосков, щекочущих мою чувствительную кожу, и стремительно подскочившая температура тела моего деспота – и вот моей усталости и сонливости как не бывало. На лице сама собой расползлась улыбка от чистейшего наслаждения, источником которого было абсолютно все в этом мужчине. Даже то, что временами бесило и заставляло отчаянно желать удушить его.

Грегордиан стремительно отстранился, чуть не вынудив меня заныть, и, отшвырнув подушку, перевернул на спину. Зажав бедра между своими коленями, он навис надо мной устрашающе хмурясь. Ладно, это раньше мне показалось бы устрашающим, сейчас я знала, что это признак его полнейшего внимания и озабоченности, направленных целиком только на мою персону.

– Эдна, ты и правда считаешь, что выглядишь жалкой, когда молишь меня о большем наслаждении? – спросил он таким тоном, словно требовал покаяться в серьезном прегрешении.

Несмотря на черный и свинцово-серый цвета, преобладавшие в интерьере покоев деспота, утреннее солнце все равно оказалось слишком ярким для моих глаз, и я прищурилась, ненасытно поглощая вид этой нависшей надо мной бесконечно любимой мощи.

– Даже если и так, это не волнует меня. И не будет задевать и беспокоить ровно до того времени, пока это нравится нам обоим. – Я, сознательно избегая его пристального изучения, прошлась взглядом от толстой пульсирующей вздувшейся вены на его шее по широкой, испещренной старыми и новыми шрамами груди вниз, прямо к блестящей влагой головке зажатого между нами члена. Но, естественно, моя уловка не сработала – Грегордиан перенес весь вес на одну руку и, обхватив мой подбородок, вынудил смотреть в его льдисто-серые глаза.

– Женщина, ты даже не представляешь, что со мной творится, когда получается подвести тебя к той грани, за которой уже не существует ничего в мире, кроме неистового желания ко мне, – тихий, рождающийся где-то глубоко внутри рокот, сопровождавший эти слова, мгновенно сделал меня в сотни раз более обнаженной, чем до этого. Беззащитной, просто сгустком плоти и нервов, внимающей одному ему во всем мире. В краткие минуты, когда Грегордиан полностью открывался как сейчас, мне начинало казаться, что могу просто самовоспламениться или взорваться изнутри, не в силах перенести интенсивности его эмоций, направленных на меня. Это была стихия такой мощи, для описания которой даже самой себе у меня не находилось слов. Окунаться с головой в этот бушующий океан свирепых чувств моего деспота было величайшим, неистово желаемым благословением и одновременно смертельной опасностью. Каждый раз мне было безмерно мало и при этом настолько чересчур, что грозило разорвать на части. Были ли мои собственные чувства по силе сравнимы с его? Перестану ли я когда-то противиться этому ощущению тотального поглощения, бесследного растворения в нем, которое возникает в моменты откровенности Грегордиана?

– Когда? У тебя это получается всегда, – ответила, все еще предпринимая усилия спрятаться за улыбкой, хотя горло все сильнее перехватывало от всепоглощающего трепета, рождаемого глубинной страстной нежностью, что отражалась в пристальном взгляде деспота.

– Пусть так. Но это не делает каждый раз менее ценным и шокирующим наслаждением для меня, – Грегордиан понимающе усмехнулся и, уступив, скатился с меня, освобождая от дикого потока своей требовательной энергии. – Однако объяснять тебе этого подробно я не собираюсь, потому что тогда ты поймешь, до какой же степени мной владеешь.

Вскочив с постели, деспот бесцеремонно потянул меня за лодыжки к краю, обламывая мое намерение еще немного побаловать себя бесстыжим рассматриванием его великолепного тела. Господи, как же я все-таки люблю каждый его жесткий мускул, резкую впадину, каждый темный волосок, неповторимый рисунок белесых шрамов.

– Поднимайся, Эдна. Я хочу тебе кое-что показать. И прямо-таки уверен, что потом нам будет что обсудить.

– Это как-то зловеще звучит из твоих уст, а значит, вставать мне хочется еще меньше. – Я безуспешно пыталась брыкаться и выворачиваться. – Почему мне кажется, что то, что ты мне хочешь показать, мне не понравится?

– Потому что, скорее всего, так и будет, но я смогу тебя переубедить. – Грегордиану надоели мои жалкие лягания, и он просто закинул меня на плечо и зашагал в купальню.

– Наглая самоуверенная зверюга! – тихо пробормотала я, полностью захваченная открывшимся видом на его задницу, и по-хозяйски шлепнула обе ладони на ягодицы моего деспота.

Твердые, точно вырезанные из дерева, мышцы сокращались и расслаблялись под моими руками, вызывая настойчивое желание тискать их самым нахальным образом. А кто я такая, чтобы отказать себе в такой мелочи?

– Не пытайся меня отвлечь, женщина, – рыкнул на меня Грегордиан, переворачивая и бесцеремонно отправляя в бассейн.

– Можешь мне хоть намекнуть, что такого хочешь показать? – спросила, отплевавшись от воды.

– Намеки – это женская территория, Эдна, – ответил деспот, окунаясь рядом со мной. – Я тебе прямо скажу: мы идем смотреть на место проведения нашего обряда супружеского слияния, который состоится сегодня ночью. Хочу, чтобы ты была морально готова.

Да уж, чем дальше, тем больше это попахивает чем-то зловещим.

В коридоре мы столкнулись с Алево, и из-за его ехидного и слишком понимающего взгляда мне стало еще больше не по себе.

– А тебе обязательно идти с нами? – хмуро осведомилась я.

– Ни за что не хочу пропустить выражение твоего лица, когда ты поймешь, что тебе предстоит, Эдна, – ухмыльнулся белобрысый хитрец, но тут же сменил выражение лица на невинное, стоило архонту взглянуть на него предупреждающе.

Спустившись из башни, мы свернули в боковой коридор и очутились в одной из галерей с большими окнами, выходящими, как я уже знала, на некое подобие арены. Именно там проходили все поединки и тренировки в Тахейн Глиффе. Тут же и случилась моя истерика, когда во время воинского отбора мне показалось, что новобранцы асраи и хийсы буквально задавят моего деспота числом.

Гораздо позже, очутившись здесь во время одной из прогулок по замку, я долго стояла, глядя вниз и пытаясь представить, каким был Грегордиан в тот момент, когда добывал в бою право владения Тахейн Глиффом. Мне почему-то виделся гибкий, мускулистый, пока немного нескладный юноша, на гладкой загорелой коже которого еще не отобразилась эта сложная карта шрамов, говорящая о годах жестоких сражений и нелегких побед. В моей фантазии он стоял там под прицелом сотен недружелюбных и даже откровенно злобных взглядов, на песке, годами поливаемом кровью и потом, широко расставив ноги и гордо вскинув голову, взирая на окружающую толпу с дерзким вызовом, решительный и однозначно готовый сразить любого противника или умереть. Такой великолепный уже тогда, несгибаемый, свирепый и бесконечно одинокий. Сердце становилось каким-то огромным и едва могло биться от гордости за него и в то же время пронзительной боли.

Сейчас ранее пустовавшая галерея была заполнена суетящимися брауни, которые устанавливали вдоль окон столы и стулья. Выглянув наружу, я увидела, что примерно то же самое происходит и внизу. По всему периметру теперь были сколочены уходящие вверх ярусами помосты со столами и широкими лавками. Брауни покрывали их длинными скатертями насыщенного винного цвета с золотым шитьем. Такого же цвета покрывала и подушки укладывали на лавки со спинками. Но не это приковало мое внимание. В самом центре арены был установлен невысокий, щедро задрапированный тканью аквамаринового цвета подиум, и то, что располагалось на нем, невозможно было не опознать. Огромное шикарное ложе, вид на которое будет открыт любому, кто посмотрит хоть с ярусов со столами, хоть с галереи и вообще из любого окна, выходящего на эту сторону. Прямо-таки невыносимо белоснежные простыни буквально ослепили меня, отразив яркий свет местного солнца, когда брауни бережно взмахивали ими, застилая кровать. Я поморгала в тщетной надежде, что зрение подводит меня. Но нет. Роскошная постель, выставленная на всеобщее обозрение, по-прежнему была на месте. Медленно я повернулась к Грегордиану и ухмыляющемуся из-за его плеча Алево.

– Во имя Богини, Эдна, твое лицо сейчас следует запечатлеть для потомков!

Я показала асраи средний палец, неотрывно глядя в невозмутимое лицо деспота.

– Грегордиан, скажи мне, пожалуйста, что наше место на этом обряде будет за одним из столов, – обманчиво спокойно попросила я.

– Эдна, поверь, на постели вам будет гораздо удобнее, чем на столе, – продолжал ехидничать Алево, но я его стойко игнорировала, продолжая сверлить Грегордиана пристальным взглядом. Однако пробиться сквозь сплошную броню его непроницаемого спокойствия мне не удалось.

– Дорогая, за столами место для тех, кто придет засвидетельствовать наше слияние, – терпеливо объяснил деспот.

– Что-то мне подсказывает, что «засвидетельствовать» в этом случае не будет означать поставить подписи на документе, – прокомментировала, изо всех сил стараясь не начать психовать.

Но полностью не реагировать не удалось, тело само собой напряглось, будто готовясь к схватке. И Грегордиан тут же изменил свою нарочито расслабленную осанку, чутко отзеркаливая меня.

– Неужели ты думаешь, что смысл обряда в том, чтобы накарябать никчемные буквы на бумаге? Разве можно хоть что-то стоящее сотворить с помощью бумаги и чернил? – нахмурился он, явно начиная раздражаться.

Но я считала, что злиться – сейчас чисто моя прерогатива. И ему следовало это понимать, потому что наличие кровати посреди арены намекало явно не на сеанс оздоровительного сна. А заниматься сексом прилюдно – это для него нечто само собой разумеющееся, а не для меня!

– Ну, нет, конечно! – уже не сдерживаясь, огрызнулась я. – Разве могла бы ожидать, что в этом долбанутом мире мне не придется скрепить свой брак как минимум кровью!

– Часть с кровью будет, скорее всего, самой простой для тебя, Эдна, – теперь Алево уже не веселился, а выглядел озабоченным.

Да только черта с два я верила в то, что это искренне. Мерзавца все откровенно забавляло.

Воображение тут же нарисовало кошмарную картинку жертвоприношения и последующих манипуляций с кровью. Господи, мне же не придется ее пить, ведь правда?

– То есть кровь тоже будет? – практически взвизгнула я, отчаянно желая стукнуть по-прежнему стоящего как изваяние Грегордиана, в планы которого, по всей видимости, не входило сделать все для меня проще. – Насколько много и чья?

– Совсем немного. Твоя и моя, – вернулся деспот к спокойным пояснениям, и я тоже постаралась поймать стремительно ускользающее равновесие, сжав переносицу и пару секунд глубоко и размеренно подышав.

Ладно, в конце концов, я тут чего только не повидала и смогу перенести и еще одно испытание. Ведь смогу?

– Так, давай Алево сейчас уйдет отсюда, и ты мне четко и понятно расскажешь, что и как должно произойти.