Фуга с вариациями

Никакого результата.

Потом она пролежала целых пять минут, откинув одеяло и дрожа от холода, в надежде замерзнуть до полусмерти, чтобы потом укрыться с ушами и заснуть в процессе постепенного отогревания.

Снова ничего.

Встала и в качестве последнего средства выпила чашку крепчайшего кофе. Иногда это, как ни странно, срабатывало, и Кира мгновенно вырубалась. Но не сегодня.

Понятно. Очередное ночное бдение. Неужели так уж сильно любопытство разбирает? Вроде ничто не предвещало…

Кира была нетипичной актрисой. Во всяком случае, так говорили все ее несостоявшиеся мужья. Единственный состоявшийся на темы душевных секретов своей спутницы жизни особо не размышлял, потому на эту тему не высказывался вовсе. Все остальные актерами не были, поэтому представления об актерской профессии имели приблизительные и обывательские: актриса – человек капризный, интеллектуально не отягощенный, предпочитающий не задумываться, а чувствовать, ну и все такое прочее. И вот с их-то точки зрения Кира была не вполне настоящей актрисой. Она как раз задумываться любила – на их взгляд, даже слишком любила. Один из несостоявшихся мужей разочаровался в их отношениях именно по этой причине, смущенно объяснил это Кире и исчез, не оставив в ее памяти значимых следов.

С тем, что она – актриса нетипичная, Кира с хорошо скрываемым удовольствием соглашалась. Она, честно сказать, и сама так считала. И ее страсть к рефлексии ей самой очень нравилась – более того, именно в профессии служила ей верой и правдой. Она любила искать в каждой новой роли всякие страшно эмоциональные моменты и находить им хоть какие-то аналоги в своей жизни – пусть даже в сто раз более слабые. Почему-то она не любила обсуждать этот способ работы с другими актерами: возможно, ей просто нравилось думать, что это – ее собственная, абсолютно уникальная и никому более не известная технология.

В обычной же жизни ее стремление всласть в себе покопаться особых радостей не приносило. Регулярно она в поисках ответов на всякие странные вопросы о самой себе закапывалась так глубоко внутрь, что в ее общении с окружающими наступала долгая пауза. Если на этот период выпадали съемки, то уставала она существенно сильнее: слишком много сил уходило на преодоление того, что досадующим режиссерам казалось депрессией. Хорошо хоть в капризности ее до сего момента никто никогда не упрекал…

Вот и сейчас рефлексия без спросу включилась и начала выяснять, с чего бы это вдруг Кире не удается заснуть после сна с участием пророка.

Выходило, что Кире не только любопытно: ей еще и попросту страшно. То есть страшно ей стало не тогда, на набережной, а только потом, когда выяснилось, что ни Давид, ни Алексей (Тамара и Петька в этом случае в расчет не шли) к розыгрышу не причастны. Это означало, что есть кто-то, питающий к ней достаточно сильные чувства (причем непонятно, какие именно), чтобы придумать, осуществить или даже заказать специально для нее розыгрыш, точно ориентированный на ее характер и пристрастия.

Думать лежа Кире надоело, и она неожиданно для себя самой начала наводить в квартире немыслимую чистоту. Немыслимую – потому, что ее помощница Ирина Сергеевна была по этой части совершенно ненормальной: после ее уборки казалось непристойным даже дышать, чтобы не разрушить наступившее совершенство. А поскольку приходила она убираться только накануне, то квартира блистала и без Кириного вмешательства. Тем не менее Кира отчаянно терла и без того чистый пол, убирала с видимых поверхностей любую мелочь, придирчиво поправляла складки штор…

Через полтора часа в квартире больше ничего невозможно было сделать, и Кире пришлось переключиться на косметические процедуры. Сделав кучу масок и приготовив себе неприличный по изысканности завтрак, она пришла к простому выводу: если ей так страшно и так любопытно, а ребята здесь ни при чем – значит, надо разбираться дальше. А разбираться дальше – значит, искать концы среди актеров. Если она этого делать не будет – придется продолжать бояться.

С самого детства, когда она поняла, что ее родители не слишком разбираются в обычной повседневной жизни и вряд ли смогут ей хоть в чем-то помочь, она решила, что будет ко всему на свете чрезвычайно внимательна, чтобы держать руку на пульсе и постараться ни во что не влипнуть. С годами это превратилось в легкую, но постоянную тревогу, возникавшую каждый раз, когда она не могла повлиять на какую-то ситуацию.

Чтобы с этой тревогой справляться, пришлось научиться изящно манипулировать всем, что движется. Это было не слишком трудно: помогали природное обаяние и наблюдательность. Все режиссеры, с которыми она до сих пор работали, продолжали думать, что именно они – главные на съемочной площадке. В некотором смысле так оно и было – до тех пор, пока дело не касалось лично Киры. Если у нее были какие-то соображения насчет того, как должен выглядеть тот или иной эпизод с ее участием – можно было не сомневаться: рано или поздно режиссер придет к выводу, что именно такой вариант он и предполагал с самого начала.

Так что отсутствие ответа на вопрос, кто всю эту историю на набережной затеял, было для Киры категорически нестерпимым. Следовательно, пора было переходить к следующему этапу: кто из тех, с кем она работает сейчас, мог все это сотворить? И если ответ не будет найден – придется искать в предыдущих слоях ее, Кириного, прошлого. Если понадобится, она доберется и до своих однокурсников, и уж точно до всех бывших любовников.

…Пока Кире делали лицо, она решила попробовать завести с гримером разговор об отношении к исполнительнице главной роли в съемочной группе: быть такого не может, чтобы прима никому не наступила на краешек самолюбия или хотя бы на ногу!

Но большеглазая Анечка округлила глаза до того, что они угрожали в следующую секунду выпасть прямо в гримерский чемодан, и возмущенно затараторила:

– Да что вы?! Вот мне все равно, верите вы мне или нет, но – никогда! Ни разочка я ничего такого не слышала! Уж про кого-кого, а про вас… Вы же сами знаете!

Кира безнадежно вздохнула и умолкла.

Вряд ли эта очаровательная топотушка врет – скорее всего, просто выражает свое собственное восторженное отношение. Кажется, ей впервые приходится работать с такой известной актрисой, и когда выяснилось, что эта актриса вовсе не собирается истерить по поводу не идеально сделанной прически или слишком жесткой кисточки для пудры, Аня пришла в восторг. Пришла и расположилась в нем, видимо, навеки. Ничего тут не поделаешь и ничего тут не узнаешь.

Зато потом подтянулись другие актеры и все прочие: в связи с павильонной сменой народ позволил себе слегка запоздать после вчерашней натуры, закончившейся ближе к полуночи в районе Южного Бутова.

Кстати, случай-то удобный: помнится, как раз вчера съемка сильно затянулась из-за долгих дебатов Киры с режиссером. То ему требовалась одна улыбка, то другая, то третья, а Кира половину улыбок отбраковывала как не соответствующие образу ее героини… Потом пришлось ее дополнительно подгримировывать, потом в связи с новым гримом потребовался перекостюм, а потом по итогам переговоров с Кирой режиссеру нужно было долго репетировать с ее партнершей. Вот и набежали лишних три часа съемочного дня. Может, хоть у кого-то в группе из-за этих трех часов какая-нибудь проблема возникла? Это для режиссера и самой Киры такие лишние три часа говорят о требовательности ведущей актрисы к самой себе, а для всех остальных?

Но повезло Кире только к концу смены, которая не должна была закончиться командой «Всем спасибо, все свободны». Сегодня намечалось празднование дня рождения редактора – тихой милой Ольги, которая умела мгновенно переставать быть милой, если происходящее на площадке начинало идти вразрез со сценарием. В таких случаях она стояла насмерть, не слишком стесняясь ни в словесных выражениях, ни в выражениях лица. Однако в группе к ней относились с уважением, да и перспектива вкусно пожрать после тяжелого рабочего дня очень грела души молодых растущих организмов, составлявших большую часть группы.

После съемки предпоследнего эпизода Кира, торопливо ныряя в приспособленную под костюмерку «Газель», внезапно услышала сердитый голос, доносившийся откуда-то из-за кормы раздолбанной и заляпанной машины:

– Да пошла она! Носится со своими улыбками как с китайскими вазами, а чужая работа ей побоку…

Кира тихонько прикрыла за собой дверку «Газели», чтобы не помешать беседе и так же тихо подобралась в конец салона, поближе к разговаривающим. Сквозь стекло слышно было неважно, но слова разобрать все-таки удавалось.

Пытаясь побыстрее переодеться с наименьшими потерями для грима и прически и одновременно прислушиваясь к доносящимся снаружи голосам, Кира сперва воспрянула духом, а потом расстроилась: речь, оказывается, шла вообще не о ней, а о какой-то актрисе на другом сериале, где подрабатывал один из техников.

Торопливо оглядев себя в зеркале с длинной широкой морщиной по всей длине, прилаженном между заваленными тряпками сидениями, разочарованная Кира выбралась наружу и громко похлопала по борту машины:

– Алё, заговорщики, актриса готова!

Позади машины воцарилась испуганная тишина, и Кира, усмехнувшись, направилась к камерам, где операторы расставляли по нужным точкам ее партнеров по эпизоду.

Нечего впадать в паранойю. Ну честное слово, глупо все это. Чтобы сотворить такой сложный спектакль, человеку в качестве причины явно не может хватить случайного укола для самолюбия: нужно что-то покруче. Да и слишком уж много интимной информации о Кире потребовалось бы для разработки именно такого сценария. Так что не будем подслушивать чужие разговоры и хвататься за первое попавшееся кривое слово. Задачу нужно решать иначе.

Кира, послав на ходу воздушные поцелуи двум высоченным и хмурым операторам, миновала указанную ей точку и двинулась в сторону режиссера, который с недовольной миной что-то вполголоса обсуждал с именинницей Ольгой.

– Валера, у меня к тебе вопрос, – и Кира улыбнулась той своей улыбкой, которая в ее арсенале предназначалась для покорения собеседника в обычной, не киношной жизни. Улыбка была виновато-трогательной, и режиссер, естественно, растаял.

– Оль, иди к актерам, потом договорим, – подтолкнул он редактора в сторону операторов.

Кира запротестовала:

– Да у меня вопрос ровно на три секунды, я подожду…

– Давай, давай, – кивнул головой режиссер, уже не глядя на Ольгу – так, что было непонятно, кто именно и что должен «давать».

Ольга едва заметно поиграла бровями и зашагала в указанном ей направлении, а Кира зашла режиссеру за спину, интимно склонилась к его уху и поинтересовалась:

– Валерочка, ты, я надеюсь, Ольгу праздновать останешься? Потому что у меня к тебе есть вопрос не на три секунды, а на подольше. Не буду же я сейчас съемку срывать, правда? А за коньячком мы бы поговорили…

– Что-то случилось? – тут же насторожился режиссер.

– Да ну что ты, – ласково потерлась подбородком о его плечо Кира. – Все в порядке. Так, любопытство одолело. Да и скучно без тебя праздновать с этим молодняком.

Режиссер сделал попытку прислониться затылком к Кириной груди, но Кира едва заметно отстранилась, чмокнула его в начинавшую плешиветь макушку:

– Все потом, солнышко, все потом… – тихонько пропела она и крикнула операторам: – Мальчики, не ругайтесь, я уже иду!

…Как всегда на послесъемочных посиделках, первые пять минут народ уделял куда большее внимание еде, нежели напиткам. Кира терпеливо выжидала, пока будет провозглашен первый тост и выпьются первые рюмки, роль которых играли, естественно, вездесущие одноразовые стаканчики. До этого момента говорить с Валерием всерьез можно было только о сценарии и всем, что с ним связано.

Не притронувшись к еде, она не забыла, поздравляя на ушко Ольгу, тихонько извиниться перед ней за давешнее вмешательство: мало ли когда и зачем может потребоваться хорошее отношение крепкого и востребованного старшего редактора? Ольга понимающе улыбнулась и вновь занялась своим чудовищным бутербродом, в котором поверх колбасы на ломте хлеба лежал еще кусок пиццы и горка корейской острой моркови.

Наконец-то режиссер хлопнул первый стаканчик коньяка, сразу же подсунул его администратору, занятому на розливе, и с видимым удовольствием употребил вторую порцию. Ему было можно: во-первых, режиссер, а во-вторых, все знали, что пока он хорошенько не расслабится, всегда остается риск сердитого ора или разговоров о завтрашней съемке.

Выждав для верности еще пару минут, Кира неслышно проскользнула между столпившихся вокруг импровизированного стола и оказалась за спиной у сидящего режиссера. Снова пристроилась над его ухом и тем же интимным шепотом проговорила:

– Мне уже разрешен доступ к режиссерскому телу?

Валерий бестолково завертел головой, пытаясь посмотреть на нее, но она уже одним нежно-смущенным взглядом подняла с соседнего стула кого-то из актеров и уселась рядом.

– А где твой стаканчик? – удивился режиссер.