Изменница поневоле

– Матрена меня сегодня опять завела, – вдруг пожаловался Зотов. И голову опустил.

Матрена, злобная старуха из соседнего подъезда, вечно цеплялась к Зотову. Все изъяны какие-то выискивала, в каждом его слове ей чудился подвох. И что Маша вызвалась его опекать, ей тоже не нравилось. Не единожды она останавливала Машу во дворе и советовала внимательнее присмотреться к Зотову.

– Он нас с тобой переживет, детка. Притворщик!

– Что на этот раз?

Маша, забывшись, открыла холодильник. Полки почти пустые, только пакет кефира и несколько яиц. И правильно, что заехала за продуктами.

– Сегодня эвакуатор в нашем дворе работал, машины какие-то забирал. Так возле одной все какой-то толстяк прыгал, прыгал. Все руками махал. Я слов не слышал, но из окна видел: суетится.

– А Матрена каким боком к машинам, которые увозил эвакуатор?

Маша уже начала загружать полки холодильника, слушала соседа невнимательно. И вдруг!

– А я ей: какая девушка? Не видал я никакой девушки! Пристала как банный лист, честное слово.

Она резко захлопнула дверцу холодильника и повернулась.

– Какая девушка, не пойму? О какой девушке речь?

– Кто же ее знает-то? – Зотов чуть ли не с обидой надевал старые ботинки с замятыми задниками. Он всегда снимал обувь у нее на пороге. – Вроде толстяк этот одолжил машину какой-то девушке. Матрена брешет, а я не вникал.

– И что машина? Что девушка? – Где-то в области сердца у нее завозился ледяной гвоздь.

– Матрена говорит, что толстяк одолжил машину своей знакомой, а она исчезла куда-то. Он человека нанимал, машину искали по дворам. Думал вообще, что ее угнали. А машина эта у нас во дворе обнаружилась.

– А девушка? – Ледяной гвоздь вонзался в сердце, рвал его на кровавые кусочки очень больно.

– А что девушка? О ней только Матрена болтала. Вроде видела ее у нас во дворе, та по подъездам ходила. Только никто ее, кроме Матрены, не приметил. Изжога баба!

И ушел, аккуратно выпустив язычок замка и хлопнув дверью так, чтобы замок автоматически закрылся. А Маша без сил опустилась на стул рядом с холодильником и застыла.

Никто, кроме Матрены, говорите? Да нет, она, Мария Ильинична Степанова, видела эту особу. Только уехать та никуда уже не могла на арендованном автомобиле.

Что за автомобиль, интересно? Что за человек одолжил ей его? Знает ли он, догадывается ли, что его знакомая попала в беду? И что же получается? Если незваная гостья вошла в их подъезд, ее здесь убили, а автомобилем потом не воспользовались, то…

То она не может быть соучастницей ограбления, вот что! Если бы у нее был напарник, он непременно замел бы следы. А здесь ничего подобного. Стало быть, тот, кто Машу ограбил, ничего о машине не знал. Девушка была не с ним, а сама по себе.

А что, если…

А что, если эта девушка пришла к Маше? Подошла к двери, постучала, ей не открыли, она подергала ручку, и дверь открылась. Вдруг вор не заперся? Девушка вошла, крикнула, есть ли кто дома. Вор перепугался и убил ее, чтобы не быть застигнутым на месте преступления. Поэтому и не забрал ничего, кроме денег.

Какая же она дура! Она совершила преступление, хотя могла бы помогать следствию и продолжать жить с чистой совестью. Дура, дура, дура! Чертова дура!

Все упиралось в деньги любимого. В них причина. Она просто не могла рассказать, что хранилось в ее сейфе. И тем более – в каком количестве. Началось бы дознание, ему бы непременно задали вопросы. Можно, конечно, было сказать, что пропало что-то другое. Но врать следствию и скрывать следы преступления, по ее представлениям, было одно и то же.

Кем же была эта несчастная? Зачем приехала к ним во двор на чужой машине? Для чего ходила по квартирам? У кого узнать?

Может, у Матрены? Сделать вид, что она пришла заступиться за Сергея Леонидовича. Начать с покачивания головой и плавно перейти к вопросам. Так, который час?

На часах было десять минут десятого. Нормально, Матрена смотрит сериалы до часу ночи. Время для визита в самый раз.

Маша затолкала все, что осталось в пакетах, в шкаф. Скомкала пакеты, швырнула их в специальный ящик. Взяла связку новеньких ключей, отцепила один и, натянув кроссовки, пошла на улицу. Вошла в соседний подъезд – код на дверях у всего дома одинаковый. Через минуту она уже звонила в дверь Матрены Алексеевны Митрохиной на первом этаже.

Какое-то время Матрена изучала Машу в дверной глазок. Потом открыла:

– Заходи.

Пожилая женщина посторонилась, пропуская гостью в прихожую. Хмыкнула Маше в спину, когда та вошла, послушно сняла кроссовки и шагнула в комнату.

– Нажаловался уже, старый хрыч?

Маша кивнула, обернулась:

– Я к вам как раз поэтому.

Матрена плотнее запахнула толстый, как ватник, халат на впалой груди, кивнула на кресло.

– Садись, кино не скоро. Десять минут есть. Побалакаем.

Маша послушно опустилась в старенькое кресло с обшарпанной обивкой. В квартире у Матрены стерильная чистота, но как-то неуютно. Было тепло, даже душно, но ей все время казалось, что здесь повсюду гуляют сквозняки.

– И что тебе рассказал Зотов, Маш, а?

Узкие глазки хозяйки прищурились. За толстыми веками с редкими бесцветными ресничками Маше почудилась ненависть.

– Рассказ был сумбурным, – осторожно начала она. – Сергей Леонидович что-то говорил насчет эвакуатора, потом еще о хозяине машины, о какой-то девушке. Я, честно, ничего не поняла.

– А тебе и не надо было понимать! Раздул старый пень историю! Я просто с ним поговорить, а он все в штыки, все в штыки принимает. Любое мое слово. Я, Маш, честно, не хотела его обидеть, просто поговорить остановилась. А он от меня шарахается, как черт от ладана. Даже отмахивается. Завтра с осиновым колом на меня пойдет.

И она рассмеялась – весело, звонко, как девчонка. Маша тоже улыбнулась и вдруг подумала, что Зотов вполне может нравиться этой женщине, просто как мужчина. Он старый, да. Но ведь и она немолода.

– Ох, Матрена Алексеевна, – Маша с улыбкой погрозила ей пальцем, – вы шутите, а он переживает. Давление, аритмия и все такое.

– Ой, да у кого нет давления в нашем возрасте, – отмахнулась та беспечно. – И переживает он, думаю, больше для вида. Чтобы тебя разжалобить. Нам ведь всем сочувствие нужно, не только ему. Возраст такой наступил. А жаловаться ему не на что, я ничего такого обидного ему не сказала. Я ему даже насчет мусора, который он под окна ночами выбрасывает, ни слова не сказала.

– К-какой мусор? – кажется, она позеленела от ужаса, сковавшего все тело. – О чем вы? Я сама его мусор почти каждый день выношу.

– Значит, в тот день не вынесла, – отозвалась Матрена беззлобно. – Ты, помню, вернулась в тот день поздно. Когда тебе было выносить-то?

Маше хотелось быть уверенной, что они говорят об одном и том же дне, но она не рискнула уточнять детали.

– А он, изверг, ночью, ближе к двенадцати, что-то из окна ванной вышвырнул. Да тяжелое такое, аж кусты поломало. Я утром туда ходила, но ничего уже не нашла. Вынес, видно, совесть проснулась. Вот старый жук, а!

– Понятно.

Маша очень хотела уйти, но вместо этого с силой сжала колени, чтобы не подпрыгивали, и как завороженная смотрела на Матрену. Это не соседка, а просто монстр какой-то! Все видит, все слышит. А если бы у нее хватило ума в ту ночь выйти и заглянуть за угол, что бы она увидела? Как Маша грузит упакованное в пленку тело мертвой девушки?