Тайна, приносящая смерть

Тайна, приносящая смерть
Галина Владимировна Романова

В небольшой деревеньке на краю обрыва возле заросшего пруда найдено тело красивой молодой женщины. В ту ночь Мария, счастливая и нарядная, спешила на свидание к жениху, но так на него и не пришла. Свидетелей преступления, как водится, нет, да еще и участковый, похоже, только чинит препятствия городской следственной бригаде. А как прикажете искать убийцу, если местные жители сотрудничать со следствием не хотят, а из улик – только подвеска из старинного золота с изумрудиком, которую сжимала в руке Мария? Интересно, откуда у еле сводящей концы с концами Маши такая дорогая вещица? И почему больше всего по ней горюет местный библиотекарь, а не суженый?..

Галина Романова

Тайна, приносящая смерть

Глава 1

Георгий Иванович Степушкин, в миру Жоржик, Жорик, или просто Жорка, а в блатном, преступном мире – Гога, стоял под полуденным знойным солнцем, уливался потом посреди центральной площади и беспомощно крутил головой.

Куда подевалось это детективное агентство, в которое отослал его хитро выделанный следователь, он не знал. Ну не видел он вывески, век воли не видать, и все тут! А вывеска должна была быть, это следователь точно сказал и даже кулаком себя в грудь ударил.

– Там вас, Георгий Иванович, встретит милая дама – Дарья Дмитриевна Полукарова, – подталкивал он его в спину к выходу из кабинета. – Мы с ней уже созвонились. Она берется за ваше дело. Обещает решить все проблемы. Не забесплатно, конечно же.

– Как это не забесплатно? – Степушкин резко вдавил каблуки в пол, притормаживая. – Как не забесплатно, начальник? Тут, значит, за так, а там что же, деньги нужно платить за то, что падлу, что меня ограбила, искать станут?! А тут за так ты не хочешь? Ишь, как устроился, здорово!

Вот тогда-то следователь Топорков и глянул на него с проникновенностью, все объясняющей.

«Что ты, идиот, о себе возомнил? – прочитал Степушкин то, что первой бегущей строкой проползло в серых невзрачных следовательских глазах. – Кто станет искать твои сраные цацки, которые ты сам украл и за которые ты уже к тому же и отсидеть успел? Кому на хрен нужно возиться с этим говном? Кому охота не спать, ноги обивать или свой бензин лить в казенную машину, потому что лишней капли никто не даст из-за твоего уродского грабежа? Кому охота портить показатели за квартал твоим глухарем? А ведь никто не найдет твоего добра, никто! Как не нашел его никто, когда ограбленный антиквар бился в истерике, так не найдут его и теперь! Не хочешь платить в детективном агентстве, пошел тогда на...»

Очень доходчиво и красноречиво глянул на него следователь Топорков. И снова подтолкнул в спину.

– Ладно... – проворчал Степушкин. – Пойду, найду твою Дарью Дмитриевну. Только ведь баба, чего она знать-то может? Чего найдет-то? Только перевод деньгам!

– Есть выбор? – поиграл бровями Топорков и с облегчением выпроводил его за порог своего кабинета.

Степушкин пошел к центру города пешком. Своя машина давно была продана. Как первый раз в дурку загремел, так и продал. Тут как раз так совпало, что права нужно было менять, стало быть, нужно было проходить комиссию. А кто станет ему справку делать с таким-то диагнозом? Никто. Вот он машину и продал. На такси теперь ездил, общественным транспортом пользоваться научился, пешком ходить опять же не брезговал. И совсем, к слову, не горевал. Иногда даже нравилось в битком набитом автобусе потолкаться.

Народ-то, он болтливый кругом. Хорошо, если кто один едет, тот просто хмурит брови и негодует про себя потихонечку. А если компанией кто в автобус завалил? Да если еще и навеселе. Ох-ох-ох, тут только слушай, не зевай. Таких новостей можно наслушаться. И про незнакомых людишек, и про тех, кого когда-то знал. И про тех, кого узнать вдруг захотелось.

Однажды, страх признаться, услыхал, что знакомые шумных пассажиров уезжают на отдых на три недели. И уезжают уже через пару дней, а завтра будто бы всех собирают на вечеринку. И пассажиры, не стесняясь, адресом обменялись и номером их домашнего телефона снабдили друг друга, записав под диктовку. Как-то же надо было созваниваться, уточнять время гулянки и все такое.

Степушкин не записывал, он запомнил и так. И адрес, и телефон. И потом через четыре дня прозвонил квартирку. Потом понаблюдал за ней, установил, что никого присматривать за домом хозяева не оставили, а потом взял и обнес ее.

Все не стал брать. Зачем ему норковая шуба, к примеру, или кожаная косуха? Что он с ней делать-то станет? Сбыта у него теперь не было. Для блатных он давно завязал. Как первый раз в дурку загремел, так и объявил, что в завязке. Так что сбывать добро было некому. А стало быть, и брать его не стоило.

Чем не побрезговал?

Маленький плоский телевизор снял с кухонной стены, приемник портативный красивый из детской комнаты. Денег немного нашел – тысяч двадцать в рублях, не больше, видимо, все увезли на отдых, а что не увезли, то по банкам рассовали. Продуктов долгого хранения вынес сумчищу целую, вина, водки, виски. Вот и вся его добыча. Украшения тоже не стал брать, опять же по той самой причине, что сбывать некуда, а дарить некому.

Потом дома рассовал трофеи по подвалу, холодильнику и шкафам, подсоединил приемник с телевизором, свой старый оттащил на помойку уже ночью. Покушал, выпил хорошо, похвалил себя за ум и отсутствие алчности и спать лег удовлетворенным вполне.

А что он сделал не так? Все же по-честному! Лишнего не взял, зачем? А что взял, то хозяевам не в убыток будет, быстро окупится и восполнится.

Такими же соображениями, видимо, руковод-ствовался и тот вор, что обчистил его самого. Ничего не тронул лишнего. Техники дома новомодной завались – не взял. Одежда, ковры, посуда, все новехонькое – не тронул. Деньги в тайнике не нашел. Тайник он и сам порой находил с трудом, путаясь в кирпичной кладке. То ли на четвертый снизу, восьмой слева кирпич надо надавить, то ли наоборот – восьмой снизу и четвертый слева.

Деньги остались целыми. А вот ценности пропали.

Георгий Иванович Степушкин тяжело, с надрывом вздохнул.

Как же жаль ему того добра, как же жаль!!! Он ведь последний срок мотал за него. На нарах корчился и грел себя под куцым одеялом одной-единственной мыслью, что когда выйдет, то...

Применения антикварным ценностям не нашлось по день грабежа, как ни странно. Да он его и не искал. Где-то на уровне подсознания, еще когда грабил того старого известного антиквара, он лелеял глупую совершенно идею оставить все его добро себе. Захотелось вдруг владеть всем этим сказочным богатством, жить среди этой дорогой старинной роскоши. Трогать ее руками, примерять на себя. Захотелось обставить свою жизнь так, как она была обставлена у этого странного седого старика, снующего по квартире в рваных стоптанных тапках и выцветшем рваном в подмышках халате.

Применил, идиот старый? Все потрогал? Насладился?

Георгий Иванович решил пройти вдоль домов, что кольцевали площадь. Может, и обнаружится вывеска с замысловатым названием. Если нет, стало быть, соврал ему следователь. Соврал, чтобы выпроводить и команду затем в дежурной части оставить – не пускать гражданина такого-то и такого-то по причине его невменяемости и неуравновешенности.

Нашлась! Нашлась вывеска! Неброская, потому сразу и не заметил. Невеликих размеров, но явно что дорогая, намекающая на солидность и основательность.

Степушкин поднялся тремя ступеньками к массивной двери, дернул за ручку. Дверь мягко поддалась. Сразу за дверью турникет, охранник вскочил со стула, потребовал документы. Предъявил, что ему, жалко, что ли. И даже сказал, что его должны ждать. Охранник сунулся в пустой журнал с одной-единственной заполненной верхней строчкой. Покивал важно:

– Проходите. – И запустил в движение преграждающий путь турникет. – Дарья Дмитриевна вас ждет.

Девочка была прехорошенькой. Степушкин аж слюну сглотнул, до того ему девочка понравилась. Высокая, ножки – струнки. Попка, юбочкой обтянутая, аккуратная, ручки ухоженные. Короткая стрижка, симпатичное молодое лицо. Степушкин чуть было не повернул обратно.

Разве могла такая красотка соображать и искать преступников? Такой только под руку с богатым фраером прогуливаться по тусовкам и площадям городским. Хрустеть карамельками да, прости господи, по команде юбчонку задирать. Что она смыслить может?

Глазки Дарьи Дмитриевны его остановили. Умненькие такие, въедливые. Такие, что не смотрят, а внутренности твои перебирают с последующей сортировкой. Такие глазки подвести не могли, это точно. И в такие Степушкин за долгую свою уголовную жизнь насмотрелся вдоволь.

– Здрассте, Дарья Дмитриевна, – с полупоклоном поздоровался Георгий Иванович. – Можно присесть?

– Да-да, пожалуйста, – хозяйка просторного шикарно обставленного кабинета кивнула в сторону стула, выставленного посередине. – Присаживайтесь... Георгий Иванович Степушкин, если не ошибаюсь?

– Он самый, он самый, охрана и документ мой смотрела. – Степушкин вытянул из кармана штанов большой клетчатый носовой платок, прошелся по голому почти черепу. – Еле нашел вас, так спрятались... Вывеска незаметная опять же... И почему «Ванда»?

– Имя это такое женское, не слыхали? – усмехнулась Полукарова.

Ну не рассказывать же было гостю, что название придумали, соединив половинки двух имен: Ваня и Даша. Вот и получилось: Ванда. Напарник смущался тому, что его имя первым стояло, настаивал на переименовании. Даша только отмахнулась:

– Пусть остается так, мне нравится.

Так и оставили.

– Имя... – Георгий Иванович пожевал губами. – Может, и слыхал. Я много чего слыхал за долгую жизнь. Слышали о моей беде?

– Немного.

– Поможете?

– Не знаю. Ничего не могу обещать заранее. Мне нужно знать все обстоятельства дела и...

– А мне нужно знать ваши расценки! – перебил ее Степушкин. – Может, зря и пришел? Может, у вас тут за день по тысяч десять нужно платить. И... Я человек старый, одинокий, бедный... Больной к тому же. Слыхали о моей беде?

Врал безбожно!

Старым он лишь выглядел, проведя большую часть сознательной жизни в тюрьме. Оттого и сутуловат, и худоват был, волосы опять же растерял до сроку. Одиноким тоже не мог считаться, бабы липли на него, как на варенье. Что им в нем было, он мог лишь догадываться.