Москва необетованная

Левушка и Заинька

С детства Левушка был тихим, ласковым мальчиком, росшим без отца. Из семьи у Левушки была только одна пламенно, самоотверженно любящая его мама. Окончив школу, техникум, Левушка выучился на старательного электрика, и всё шло бы хорошо, не встреть он однажды в трамвае Нату – хрупкую голубоглазую принцессу с пшеничными кудрями. Влюбился Левушка сразу и без памяти.

По характеру Ната (или Заинька) была доверчивым вечным ребенком, и в Левушке проснулся древний инстинкт защитника и воина. Ната слушала Левушкины речи с широко распахнутыми глазами, но однажды так некстати спросила, когда же рыцарь познакомит ее со своей мамой? Левушка осекся и побледнел, а на длинных ресницах Заиньки задрожали слезинки. Наточка была девушкой читающей, поэтому знала, что в приличных романах герой непременно должен представить свою избранницу маме с папой, если папы нет, то хотя бы маме. Если он от этого уклоняется, значит, жениться не собирается. Заинькиных слез Левушка выдержать не мог, он расправил плечи, поднял голову и срывающимся от ужаса голосом произнес:

– Идем!

По дороге от Наточкиного общежития до своего дома, Левушка держал избранницу за руку и набирался мужества. Будущим молодоженам катастрофически негде было жить: в общежитие Левушку не пускали, снимать квартиру было не на что, оставался только один вариант – двухкомнатная хрущоба Левушки и его мамы Ольги Петровны Небалуй. Убедить эту грузную женщину, педагога по литературе и русскому языку с копной пережженных завивкой рыжих кудрей в том, что у сына, кроме мамы, должна быть в жизни другая женщина, к примеру – жена, не взялся бы никто не свете. Ольга Петровна не допускала такой мысли. Когда она увидела на пороге своего дома решительного, бледного сыночка, а рядом голубые глаза и пшеничные кудри, с бедной мамой едва не случился удар.

– Познакомься, мама, это Наточка, моя жена! – выпалил Левушка, заслоняя «супругу» своим телом. Левушка не стал посвящать мамулю в то, что Заинька еще только невеста, дабы у Ольги Петровны не было ни малейшего шанса расстроить свадьбу.

Левушка с Заинькой расписались тайком, и начался их тихий семейный ад. Так как счастливый молодожен разрывался меж трех работ, а Заинька находилась в полном распоряжении свекрови, то Ольга Петровна сразу же наметила тактику уничтожения Наточки, и принялась за дело. Безропотная Наточка продержалась два месяца, похудела на восемь килограммов и стала вздрагивать от каждого звука.

Однажды ее терпение лопнуло, и молодая жена в красках поведала Левушке о психологическом насилии свекрови. Ничего не подозревавший супруг был потрясен рассказом Заиньки, он вышел из берегов и наговорил маме много страшного. Ольга Петровна долго, выразительно рыдала в соседней комнате и кляла неблагодарного сына, которому посвятила всю свою жизнь. Левушка запер на ключ дверь их с Заинькой комнатенки и долго ходил от стены к окну и обратно. Наточка молча сидела на кровати, изредка всхлипывая.

– Квартиру снимем! – наконец, изрек Левушка, решительно тряхнув головой. – Всё, хватит!

– Дорого, – прошептала Наточка.

– Ничего, выкрутимся, продам, займу и снимем! И не просто там какую-нибудь халупу, а в центре, с мебелью!

Что именно Левушка собирался продавать и у кого занимать, Наточка уточнять не стала. Она свято верила, что муж найдет выход из любой ситуации, ведь он у нее был самым сильным, умным и красивым на свете. Глядя в широко распахнутые глаза Наточки, Левушка немного поостыл, ведь толком он действительно не знал, что делать, но тут пришла спасительная идея – взять кредит под залог маминой квартиры. Тогда не только на жилье, но еще и на какой-нибудь свой, безусловно, успешный и прибыльный бизнес хватит. Такой простой и замечательный выход из положения обрадовал обоих, и молодые люди решили немного прогуляться, чтобы остыть и хорошенько обдумать свой план.

Спустившись на первый этаж, Наточка заметила в сумрачном углу подъезда здоровенного кота – черный, гладкий, со стоячими, острыми, как у добермана ушами, он смотрел на парочку горящими желтыми щелками глаз.

– Ого, какой огромный! – воскликнула девушка, показывая на кота. – Давай заберем? Я так долго мечтала завести питомца!

– Сейчас куда? – с сожалением ответил Левушка, на которого огромный кот тоже произвел впечатление. – Квартиру снимем и сразу заведем, может именно этот и станет нашим.

– Договорились, – улыбнулась Заинька.

И молодые люди вышли во двор, не сомневаясь, что впереди их ждет долгая и счастливая жизнь.

Эпизод 3

Курьер Виталик

За спиной Виталика Томпакова был короткий брак, сын, с которым он не виделся восемь лет и несколько попыток найти работу, где бы он продержался дольше испытательного срока. Виталик был, по сути своей, настолько творческим человеком, что весь этот быт с рамками социума душил, мучил его. И Томпаков выбрал свободу – жизнь в коммуналке и работу курьером с крошечной зарплатой, которой едва хватало на пиво и скромное питание. Зато у Виталика было такое необходимое время для творчества. Он рисовал тушью на картоне картины, которые не продавались, писал музыку, которую не хотели слушать, и книги, которые не интересовали издательства. Но Томпакова пренебрежение мира к его искусству не огорчало, он был уверен, что его время просто пока не пришло. Всё, что надо для плодотворной деятельности у него было – старенький компьютер, доступ в интернет и тихие соседи, которые всегда вежливо здоровались и на всякий случай сторонились творца. А еще Виталик был полон эротических фантазий, будучи к сорока годам мужчиной в самом расцвете сил. Он мечтал об упругих послушных красотках, бескорыстных и страстных. Вот только красоток плохо одетый курьер из коммуналки не интересовал ни в виде одноразовых встреч, ни в плане долгосрочных перспектив, а на жриц любви, хотя бы изредка, курьерской зарплаты катастрофически не хватало. Отсутствие плотских страстей заставляло Виталика глубочайше страдать, но он старался нести этот крест с надмирностью художника, переплавляя нерастраченный потенциал в творчество.

Однажды доставлять корреспонденцию пришлось на окраину Москвы. Дорога через весь город не внушала оптимизма, поэтому Виталик вышел на маршрут рано утром, чтобы выторговать у трудового дня драгоценное время на завершение повести.

Майское утро выдалось тихим, светло-серым. Небо закрывали легкие пепельные облака, природа замерла, как перед дождем, и эта тишина была так созвучна Виталику, что он даже решил сделать небольшой крюк, чтобы не сразу окунаться в транспортное мельтешение. Путь его лежал через бывшую промзону, ныне почти расчищенную под застройку очередным уродливым многоквартирным человейником.

Пробравшись на территорию, Виталик только собирался погрузиться в мир творческих фантазий среди пустыря, напоминавшего Землю после апокалипсиса, как вдруг увидел её. В канаве у самого забора лежала девушка. Ее красивую фигуру обтягивало блестящее платье, явно купленное для особого случая. Платье было смято и задрано выше колен, открывая стройные белоснежные ноги, такие белые, что казалось – они светятся в черной яме. Девушка лежала как сломанная кукла, разбросав руки и запрокинув голову с длинными светлыми волосами.

На негнущихся ногах Томпаков подошел к канаве и только вблизи рассмотрел полоску липкой ленты, кое-как намотанную на хрупкую шею девушки. В глазах Виталика сначала потемнело, затем какое-то неизвестное доселе озарение вдруг осветило всё кругом, превращая канаву с ее содержимым в самую прекрасную картину на свете. В ней разом соединились все грани искусства – музыка, живопись, литература, сверкнув перед изумленным Виталиком фантастической, неземной цветовой палитрой.

Вдруг чей-то тихий приятный голос произнес совсем рядом, практически над ухом:

– Красиво, да?

Томпаков не испугался, даже не удивился внезапному присутствию какого-то высокого мужчины в мокром черном плаще и шляпе. Напротив, незнакомец показался необходимой, завершающей деталью потрясающей картины.

– Очень, – шепотом ответил Виталик, опасаясь звуком собственного голоса разрушить чудо. – Это шедевр…

Мужчина в плаще понимающе улыбнулся и сказал:

– Теперь ты знаешь, что такое настоящее искусство. И можешь сам создавать подобные шедевры. Так много, сколько захочешь.

Эпизод Zеrо

Актриса Муарова

Актрисе театра «Модернъ» Татьяне Александровне Муаровой оставалось два года до пенсии и полгода до получения звания заслуженной артистки. Супруг ее, Олег Ефремович, являлся бессменным главным режиссером театра, так что, можно сказать, жизнь и карьера Татьяны Александровны сложились наилучшим образом. Всё и дальше шло бы прекрасно, не приди в «Модернъ» статисткой девушка Василиса. Совсем молоденькая, только студию закончила, маленькая, тоненькая, с лицом лягушонка, она смотрела на мир широко распахнутыми восторженными глазами и застенчиво улыбалась. Приме, главной звезде театра Татьяне Муаровой, дела не было до какой-то там статистки, пока не стала она замечать, что Олег Ефремович многовато внимания стал уделять этому лягушонку: то приобнимет отнюдь не по-отечески, то по голове погладит, то за щечку ущипнет, а девица в ответ смотрит на него восторженно, да улыбается застенчиво большим своим ртом. Поначалу Татьяна гнала дурные мысли, ведь не тот совсем уровень, и вкус супруга она знала хорошо – исключительно роскошными, роковыми женщинами Олег Ефремович увлекался. Мимолетные, страстные романы держали режиссера в творческом тонусе, роскошные актрисы получали роли, все оставались довольны, и на крепкий долгий брак Олега с Татьяной эти страсти никак не влияли. Татьяна и сама была не без греха, но браком своим очень дорожила и внимательно отслеживала мужние увлечения. Но дальше закрывать глаза не имело смысла – в неказистой девчонке Муарова почуяла настоящую опасность. Она попробовала разговаривать с мужем, умоляла одуматься, приводила в примеры маститых деятелей культуры, потерявших на старости лет разум и попавших в железные когти хватких провинциалочек, но Олег Ефремович лишь отмахивался, просил не придумывать ерунды и смотрел куда-то сквозь нее очарованными глазами. Нешуточно перепугавшись, Татьяна Александровна бросилась в дирекцию театра, но там ей лишь вежливо посочувствовали, сказав, что читать морали главному режиссеру в обязанности руководства, к сожалению, не входит.

Вскоре Муарова увидела, как Василиса выходит из кабинета ее супруга, поправляя платье и прическу. Приме сделалось так дурно, что она ушла из театра, не дожидаясь конца репетиции. Татьяна бесцельно бродила по улицам, ничего не видя перед собой. Она так отчетливо и ясно представляла, как начнут полоскать их грязное белье по всем ток-шоу, будто это всё уже произошло. Во рту стоял противный кислый вкус, и женщина остановилась у какого-то магазина, чтобы выкурить сигарету. Затянувшись, она посмотрела в витрину – это был книжный магазин. Блуждающий взгляд Татьяны Александровны зацепил знакомую фамилию автора популярных детективов. Лет двадцать тому назад читала она его книжку, в которой довольно подробно описывался рецепт приготовления яда из вполне безобидных компонентов. Тогда еще Татьяна пошутила, что стоит взять на заметку такую полезную информацию. Чем дольше Муарова смотрела на книжную обложку, тем светлее становилось у нее на душе. Бросив окурок на асфальт, Татьяна Александровна толкнула дверь и зашла в магазин с таким спокойным сердцем, словно проблема с ненавистным лягушонком уже разрешилась. И впереди ее ждала долгая и счастливая жизнь.

Эпизод 4

Семен Федорович Линец

Работал Семен редактором журнала «Литературный Олимп 21 век». Под таким длинным и многообещающим названием скрывалась второсортная публицистика с претензией на нечто великое и новое. Но, невзирая на старательные потуги редакционной коллегии, претензии так и оставались претензиями.

Семен Федорович обладал приятной внешностью, носил костюмы приглушенных тонов, а с его чисто выбритого лица, как правило, не сходило выражение доброжелательной скуки. За всем этим Линец тщательно скрывал все свои неврозы и психозы, нажитые за годы творческой жизни. Также, глядя на него, сложно было представить, сколько загубленных талантов за спиной Линца за времена его работы в разнообразных редакциях и писательских союзах – чисто вырубленный лес, в котором с упоением и страстью выкорчевывал он любое, пусть малое совсем сверканье божьей искры.

После второго развода он четко уяснил для себя, что семейная жизнь не его стихия, и вот уже несколько лет числился в завидных женихах у вечно молодых и вечно подающих надежды писательниц. И поэтесс, которых Линец любил особенно люто. Очертив вокруг себя невидимый круг, он никого не подпускал к себе и сам за пределы этих границ выходить не желал.

То и дело Семен принимался за написание нового масштабного романа, непременно увядающего после пяти-шести глав, после чего Линец погружался в задумчивую меланхолию и созерцание домов из окна своего кабинета. Вместе с ним в одном рабочем пространстве размещалось еще два стола – с критиком Травкиным и поэтом Тонкошкуровым. Их Линец обозревал издали, откуда-то из своих, одному ему известных миров. Критик с поэтом были сравнительно молоды, перед Линьцом робели и лишний раз старались не нарушать его творческого процесса. Они не знали, что конкретно написал и издал Линец, но задавать ему подобные вопросы считали неприличным, а своим домочадцам говорили шепотом, с придыханием, что работают в одном кабинете с самим Линьцом!

Каждое утро, приходя на работу, Семен Федорович усаживался за свой стол, наугад выбирал из стопки папку с рукописью и принимался быстро листать. Закончив прочтение, он сдвигал брови к переносице и что-то долго писал, помечал на листе бумаги. Травкин с Тонкошкуровым, затаив дыхание, украдкой наблюдали за головокружительной работой профессионала, не решаясь выпивать в такие моменты.

В обед Линец мчался в буфет так, будто ему дорога каждая секунда, и также стремительно возвращался обратно. Домой же уходил с умиротворенным видом человека, не напрасно прожившего свой день. И жил бы он так себе не одну, а все десять жизней, но стали происходить с Семеном Федоровичем престранные вещи. А началось всё с одного автора очень противной наружности. Вошел этот субъект к Линьцу незадолго до обеда, когда Семен Федорович уже мысленно вожделел котлету с картошечкой пюре и соленым огурчиком, да бутылочку пивка к сему пиршеству… как вдруг, сквозь эти грезы проступил такой лик, при виде которого, Семен Федорович вздрогнул и очнулся. У его стола, одетый в черный мокрый от дождя плащ и шляпу, высился атлетически сложенный человек непонятного возраста с лицом нездорового бурого цвета. Большие навыкате глаза, испещренные красными прожилками, не мигая, смотрели на Линьца; нос его казался длиннее всех допустимых норм, а под ним виднелись плотно сжатые в узкую белую полоску губы. В руках с длинными желтыми ногтями он держал картонную папку с зелеными атласными тесемками. Пожалуй, впервые в жизни Семену Федоровичу сделалось настолько не по себе, что он даже не высказался о том, что неприлично находиться в головном уборе в помещении. Глядя в немигающие буркалы, Линец вдруг с отчаянием подумал, что напечатает всё, что принес этот автор, лишь бы остаться в живых и больше никогда не видеть монстра в своем кабинете.

– Семен Федорович Линец? – сказало чудовище неожиданно приятным, даже красивым голосом.

– Да, – хрипло каркнул Линец и откашлялся. – Что у вас, рассказы? Повесть? Стихи?

– Повесть, – визитер положил папку на стол и немного смущенно добавил: – Небольшая, она у меня первая, я до этого ничего никогда не писал. И вот, набрался храбрости, принес вам в надежде на публикацию. Ведь это же такое счастье подержать в руках собственную книгу.

– И чем вы занимались раньше, до того, как решили податься в писательство? – Линец пристально рассматривал тесемки и папку, силясь разобрать мелкую карандашную надпись на ней.

– Ну… – замялся новоиспеченный автор, – всяким разным, нетворческим. Будучи наслышан о вашем особо взыскательном литературном вкусе, я постарался довести текст до совершенства. Очень старался и повесть однозначно засверкала.

Линец поспешно кивнул, как бы заранее не сомневаясь в совершенном сверкании повести.

– Вы прочтите, вам понравится, – вдруг отчего-то уверенно сказал посетитель. – Я зайду через недельку.

– Я прочту, вы заходите. – Линец рывком пододвинул папку и заставил себя посмотреть на автора.