Позывные «Соты». С красной строки. Книга I

4 кусочка сахару и чашечку чая – и пачку сахару он слопал

* * *

У Фазу были отличные волосы. Она скручивала их на затылке в большой жгут. Однажды мы, девчонки, закрылись в аудитории, и Фазу распустила свои черные чудные косы. Ей пришлось встать на стул, потому, что волосы освободившись от шпилек, упали до пят, накрыв ее ноги, как покрывалом. Мы обалдели. Такой красоты я не видела никогда.

У Фоусат Балкаровой тоже была коса, но она в косу вплетала фальшивые волосы. Вот ведь как. И Фазу ее поддразнивала. Смешно: вроде бы совсем взрослые мудрые – и Фазу и Фоусат, они были лет на 7 старше нас, а в глубине души так и остались девчонками. А дело-то в том, что одна была из Дагестана, а другая из Кабарды. И тут соперничество! Дагестанки краше кабардинок! И волосы длинней! И глаза черней! И серьги блестят ярче!

У Фоусат Балкаровой тоже была коса, но она в косу вплетала фальшивые волосы. Вот ведь как. И Фазу ее поддразнивала. Смешно: вроде бы совсем взрослые мудрые – и Фазу и Фоусат, они были лет на 7 старше нас, а в глубине души так и остались девчонками. А дело-то в том, что одна была из Дагестана, а другая из Кабарды. И тут соперничество! Дагестанки краше кабардинок! И волосы длинней! И глаза черней! И серьги блестят ярче!

На первый же гонорар и та и другая озолотили свои ушки. Золото в ушах восточной женщины – свидетельство ее жизненной стабильности! И у Фазу и у Фоусат с этим всегда было все в порядке!

ИГОРЬ ЖДАНОВ

Игорь Жданов

Выпуск 55 года поступления. Последний в правом нижнем углу Игорь Жданов. По центру чуть левее Ахмадулина, Галина Лебедева рядом.

Светлов

В 1958, в конце июля, относил письмо Михаилу Светлову – дом напротив телеграфа – от Максимовича (тот жил в Рязани, сидел в « Приокской правде» – после реабилитации, пил и острил). Светлов долго не открывал, что-то грохотало в квартире, звякало. Потом открыл, полотенцем промокал фингал под глазом. Дверь – прямо напротив входной – была закрыта на щетку. – Мое правительство приветствует ваше правительство, – сказал он, – В антракте между военными действиями. Дверь затряслась, Светлов покосился на нее, пожал плечами…

* * *
В первосрочном бушлате приличном
Ветеран восемнадцати лет,
Я шагаю – несбывшийся мичман
И ещё никакой не поэт.
Еле-еле нащупавший слово,
Не томим, не терзаем виной,
Ошарашен соседством Светлова
На газетной странице одной.
Что случится – загадывать рано,
Что запутал – распутывать лень,
– У меня ещё есть Марианна
И с тяжёлою бляхой ремень.
Как пылали склонённые лица,
Как в стекле пламенела «Гамза!»
Уличённо метались ресницы,
Виновато сияли глаза.
А в стихах – первозданная сила,
Так под током искрят провода.
«Мой единственный» – правдою было
И присягой – «твоя навсегда…».
Вот бреду я, седой и помятый,
И твержу, спотыкаясь, одно:
Если время уходит куда-то,
Значит где-то всё то же оно.
В обе стороны дали и дали,
Всяких встреч не запомнить, не счесть;
Если люди прошли и пропали,
Значит, всё-таки были и есть.
Я читал, я порой понимаю,
Постигаю сопя и скорбя:
Бесконечность – совсем не прямая,
А замкнулась сама на себя.
Что случится – загадывать рано,
В мире много нетраченных слов,
– Я живу, и жива Марианна,
И живёт стихотворец Светлов.

    1982 год.
Расстроенный смертью Луговского, еще кого-то, встретил Светлова в вестибюле ЦДЛ. Согнутый, с палочкой. – Михаил Аркадьевич, хоть вы —то поживите… Не делайте ничего, ходите просто вот так. Светлов засмеялся. – Лично вам, молодой человек, я это одолжение сделаю.

– Почему я должен писать языком, каким говорят в деревне Малые Мочалки? – возмущался Светлов на встрече с молодыми поэтами в Литинституте в мае 1964 года, смертельно больной. Это он возражал какому-то псевдо-парадному стихоплету. Из Литинститута его «ушли» в 1957 году – не ко двору пришелся. Я его снимал портретно в тот день. Пленка цела – кажется, последние его снимки. Один портрет, увеличенный Женей Синицыным, долго висел у Л. И. Левина.

На бюро секции поэзии, где меня принимали в союз, вошел с опозданием Ярослав Смеляков. – Не знаю такого поэта… Не желаю слушать… Принимают тут всяких! В. Туркин его успокоил. Я еще читал, кажется, «Мужчины» и «Траур в ЦДЛ». Смеляков молча поднял руку: я – за.

МУЖЧИНЫ
В такую рань летят одни мужчины
Им так привычны рокоты турбин.
Их поднимают разные причин.
С диванов, раскладушек и перин.
Хрустя ледком, поскрипывая хромом,
Прищурятся – погодка хороша!..
Ревущие поля аэродромов
Окидывают взглядом не спеша.
Здесь все другие краски пересилил,
Заполнил и промоины,
и рвы Защитный цвет – осенний цвет России,
Поблекшей, помороженной травы…
У женщины смятение во взоре,
Ей боязно и так в груди щемит!
За Белым морем Баренцево море
Загадочно и медленно шумит.
– Не улетай!.. – Мужчины к просьбам глухи,
Их стриженые головы в огне,
На лбы накинув кепки и треухи,
Им гнать плоты по Северной Двине.
Выносливы их плечи и покаты,
Ремни скрестились на квадратах спин.
Геологи, пилоты и солдаты —
Великое сословие мужчин.
Их жажда жгла и нарты уносили
По белому полярному кольцу.
Защитный цвет – осенний цвет России —
Терпению и мужеству к лицу.
Не надо огорчаться, домочадцы,
Судьбою неустроенной стращать.
Есть правило мужское – возвращаться