Развод не дам. Точка

В спальне сажусь на кровать, беру телефон – написать Юльке. Она в крупной компании эйчаром работает, хоть с резюме поможет.

– Я не понял, Агат, это что за спектакль? – Марат заполняет собой спальню, возвышаясь надо мной скалой. Упирает руки в бока. Взгляд утыкается в его подтянутый живот. Медленно веду глазами выше, к лицу.

– Что не так? – Сердце барабанит, кровь приливает к щекам. – Я сказала, что ищу работу, проблему в этом видишь только ты.

Он раздражённо цыкает. Закатывает глаза.

– Как меня бесит этот тон, ты бы знала!

Я так оторопела, что не нахожу слов. Несколько раз моргаю, а потом выдаю тупое:

– Что?

– Тон, Агат! Говоришь снисходительно, как с идиотом!

– Не ори, разбудишь Каринку, – говорю холодно. – Я говорю так, как всегда. И оденься уже, хватит расхаживать голым.

Начинаю писать Юльке, как проснётся – прочитает. Чувствую: Марат смотрит. На плечи давит тяжесть взгляда. Но вот он сдаётся, громко выдыхает и начинает одеваться. До его отъезда между нами не произнесено ни слова.

Отвожу Каринку в садик, подруга зовёт пообедать, на улице солнечно и настроение странно приподнятое. Хотя, скорее, истеричное, когда хочется мелко и дробно смеяться без причины. Нервы на пределе, успокоительное не помешает.

– Женщина, ты меня поразила, – заявляет Юлька, когда мы садимся за столик у окна. – Сто лет не звала где-то вдвоём посидеть. Что-то в лесу сдохло?

– Можно и так сказать. – Глубоко вздыхаю. Сказать? Если скажу, это окончательно станет реальностью. Как будто сейчас не так. Ребёнок от другой очень даже реален.

– Агат, не пугай, говори. – Юлька подбирается. – Что случилось? Что-то с родителями? Опять Джон сорвался?

– Марат, – выдыхаю. Ну всё, назад дороги нет.

– Что «Марат»? – не понимает Юлька. – Стоп. С ним что-то случилось?

– Можно и так сказать. – Истерика пузырится в горле и рвётся наружу весёлым хмыканьем. Смотрю на Юльку, прямо в тёплые ореховые глаза. Говорю медленно и раздельно: – Он мне изменил, Юль. У него другая семья.

Несколько секунд она смотрит, не мигая. Совсем. А потом начинает смеяться.

– Ну ты даёшь! Сегодня вроде не первое апреля! Что-то более правдоподобное придумать не могла?

Пока она смеётся, я делаю заказ. Странно, сказала и немного легче стало. Словно крохотный камушек от валуна на груди откололи. Юлька резко обрывает смех. Смотрит на меня пристально. Поражённо тянет:

– Подожди, ты не шутишь?..

– Нет. – Смотрю в окно, вижу своё отражение. Пожимаю плечами и снова поворачиваюсь к подруге. – А ещё у него есть сын. Лет пяти. Очень на него похож.

На этот раз Юлька молчит дольше. Переваривает. Сглатывает и выплёвывает:

– Вот, блядь, мудак!

Вместо тысячи слов. Совершенно с ней согласна.

– И что? Надеюсь, ты его уже выгнала? Жаль, мне ещё работать, сейчас бы накатить от таких новостей.

– Пока нет, – опускаю глаза на руки, лежащие на столе.

– Подожди. Нет-нет, подожди, только не говори, что хочешь его простить! Агат? – угрожающе тянет Юлька.

– Нет, конечно, – начинаю мямлить. Знаю, какая жалкая сейчас. – Просто… Я скажу, и он же уйдёт, понимаешь?

– Скатертью дорога, пусть валит, пока ветер без камней! – Юлька откидывается в плюшевом кресле, скрещивает руки на груди. – Блядь, откуда в некоторых бабах столько говна в голове? Ну, ты же нормальная вроде, не терпила!

– Не терпила, – повторяю эхом. Юлька как всегда права, но сказать проще, чем сделать. Тем более, сказать, наблюдая со стороны. Мне не просто от мужа уйти надо. Это общий быт, общие друзья, общие планы. Это отпуск, который полгода планировали. Сотни, тысячи мелочей, который вдруг исчезнут или станут неважны. Это полная перекройка мира.

– Прости, Агат, – неожиданно удивляет Юлька и накрывает ладонью мою. Пожимает. – Ты как вообще?

– Честно? – смотрю на неё. – Пока не поняла. Давай мы об этом потом как-нибудь. С вином, слезами и соплями. Сейчас мне от тебя помощь нужна. С резюме.

– На работу решила выйти? Одобряю. Только я бы с твоего мудня ещё по массе бабла стрясла, чтобы жизнь мёдом не казалась. Кстати, как ты узнала, что он потрахивает кого-то на стороне?

– Долго рассказывать.

Не сейчас, не здесь. Если не хочу позорно разрыдаться. Юлька понятливо кивает. Расстаёмся через час, когда её телефон начинает накаляться от звонков. Подруга обещала устроить собеседование к себе, им как раз нужен помощник специалиста. С моим отсутствием опыта на большее пока рассчитывать не приходится, но компания хорошая, да и Юлька, опять же, рядом будет. Не так страшно. Первый шаг сделан. Постепенно я отойду от Марата настолько, что уходить будет не больно.

Глава 8

Алёна

Не могу понять, нравится мне Москва, или нет. Ночью выхожу на балкон покурить и пытаюсь осознать, где я и что я. Странное ощущение неопределённости. Дома всё было знакомо. Хотя друзья в основном в интернете, и можно сказать, что я взяла их с собой, в Сочи было спокойнее. Сейчас тревожно. Не страшно, нет: а чего тут бояться? Это мой выбор, осознанный. Если что, всегда можно обратно вернуться. Котёнка, правда, жалко. У него в садике друзья остались, на улице тоже. Вздыхаю. Порыв ветра уносит пепел, ярко вспыхивает кончик сигареты. Марик пытается ворчать за дым. Говорит: девочки не должны курить. Лесом пусть идёт, мои лёгкие, что хочу, то и делаю. Курю только на балконе или на улице, и никогда при Котёнке.

С садиком уже разобрались. Удивительно просто – взяли почти сразу, попросили только анализы свежие принести. Медкарта в порядке, конечно, но я не думала, что будет так быстро и просто. Поразительно гибкая психика у детей: достаточно было объяснить, что мы будем жить рядом с папой, и Котёнок засветился восторгом. Иногда, конечно, по друзьям грустит, но скоро новых заведёт. Мне бы сейчас в пять, чтобы всё было также просто.

Моя работа была на удалёнке: оформление сайтов, презентации. Руководству нравится, как с цветом играю, уделяю внимание деталям. Платят неплохо, на жизнь хватает, а то, что от Марика капает – приятный бонус. Вот только офис-то головной тут, в Москве находится. Может, попробовать себя в офисном планктоне? А что, не сидеть же целыми днями одной, когда даже выйти некуда и не с кем. Обратно на удалёнку всегда можно вернуться, но если хочу тут остаться, надо людьми обрастать. Не циклиться же только на Марике с сыном.

У нас с ним никогда не было длинных переписок, секс-чатов или долгих созвонов. За почти шесть лет правила не менялись ни разу: он пишет за сутки до вылета. Всё. Теперь как будет? В последний раз неделю назад виделись, за это время Котёнок в садик пошёл, а я списалась с эйчаром по поводу личного собеседования и возможности перевестись в офис. Не скучаю по Марику – просто скучаю.

Знаю, он думает, что у меня по-любому есть кто-то на стороне. Пусть. Пусть боится потерять. Банальное женское: привязать, даже если особо не нужен. Хотя Марик нужен, ни прибавить, ни отнять. Иногда думаю: любовь. Хрен знает, как она на самом деле выглядит. Нам хорошо вместе, секс – огонь, но мне и сравнивать особо не с кем. До Марика было трое всего.

Первый – одноклассник Самвэл. Из тех, которыми мамы пугают прилежных дочек. Он, кстати, курить и научил. И не только курить. Секс с ним был грубый, напористый. Я до Марика думала, что так и должно быть. Когда дерут как не в себя, пока не кончат. С тех пор грубость люблю, да, но только Марик показал, как от неё кайфовать, а не считать минуты, когда всё прекратится.

Второй… Второй даже не знаю, как в жизни появился. После Самвэла хотелось другого. Толик был мягким маменькиным сынком. Влюбился по уши, в рот заглядывал. До сих пор думаю, что была у него первой, хотя он утверждал, что нет. Секс с ним… просто был. Ни рыба, ни мясо, ни член, ни вялая морковка. Смеяться над ним не смеялась – жестоко. Но надолго он в моей жизни не задержался.

Третий. Хм. У третьего были все шансы занять главный приз. Даже платье свадебное примерять начала, хотя бабушка причитала, что в девятнадцать рано, можно бы и погулять пока. К Игнату у меня было то, что больше всего подходит к определению «любовь». Хирург, как же он меня обхаживал! Десять лет разницы, но уверял, что родители наоборот только за будут. Не кабаки и шашлыки: рестораны, дорогие подарки, комплименты… Он поднимал мою уверенность в себе до заоблачных высот, только рядом с ним почувствовала себя особенной. Пока ему не позвонила «Настюша Любимая». Сказал, что забыл переименовать. Поверила. Стал пропадать: дежурства, ночные операции, надо заменить коллегу… А потом я набрала его вечером, и трубку взяла женщина. Сказала, что он уже спит, и попросила по поводу работы, если не срочное, звонить утром.

Нет, не плакала. Бабушке рассказала, она философски так: бывает. Бывает. В жизни всё бывает, похлеще, чем в закрученных турецких сериалах. И измена Игната не стала чем-то из ряда вон. Отдельная трагедия отдельно взятой наивной дурочки. Потоптались? Отряхнулась и пошла. Не он первый, не он, наверное, последним будет.

Вывод для себя сделала: пользоваться муднями надо. Для секса держать, а в душу не пускать. Обойдутся. С Мариком поначалу так и было, и если бы не Котёнок, так бы и осталось. Не помню, что на меня нашло, когда оставить решила. Навалилось одно на другое: смерть бабушки, ссора с родными… Казалось тогда, что одна осталась. Совсем-совсем одна. Захотелось кого-то рядом. Кого-то, кому буду нужна просто потому что это я. И когда Марик не ушёл, внутри щёлкнуло.

Я тогда ревела, наверное, впервые за долгое время. Даже на похоронах бабушки не плакала, а тут прорвало. Он обнимал, гладил и говорил ласково:

– Ну, ты чего, Ляль, это же не конец света. Наоборот – начало.