Всё рифмуется

На сестру я без зависти, в общем, смотрю.
Пусть она, а не я, вдохновляя поэтов,
всякий раз повторяет испытанный трюк:
привлекать к себе взор не весною и летом,

а когда уже красок не будет иных,
ярко-огненной вспышкой, печальною ноткой.
Но никто не возьмёт в свой пронзительный стих
неказистую, с пыльной ногой, черноплодку.

По плодам, по плодам… Но ты ценишь меня?
От давления, верно, советует доктор.
И продавшего кустик злосчастный кляня,
выжимаешь из ягод оборванных сок мой.

Хлещет густо-рубиновой кровью мой сок!
Как обманчива внешность: красотки-то пресны.
Но ты шепчешь: «Разборчивей буду я впрок
и куплю ярко-алую».
Глупый мой… честный.

    2007

Что в улыбке твоей…

Что мне в этой улыбке? Смущенья напрасный итог.
Всё чужое в тебе, всё ненужное, всё – под запретом.
Ни закон обойти, ни поверить невнятным приметам:
что не путь – то тупик, всё неправильно, больно, не то.

Чей-то профиль мелькнёт за автобусным тёмным стеклом,
кто-то мимо пройдёт, кто-то глянет в глаза ненароком…
Что мне в этой улыбке? Сомнений сплошная морока,
будто что-то могло… Не могло… не могло, не могло!

Твой растерянный взгляд: самому не понятно, на кой
я мерещусь тебе на дорогах не найденных общих?
– То досадливо лоб так серьёзно, по-взрослому, морщишь,
то не можешь сдержать этой детской улыбки нагой.

Словно брошен пятак в постоянно пустую казну,
но к улыбке твоей никогда не бываю готова.
Даже если локтём прикоснёмся нечаянно снова —
проходи! Я сама, словно тень по стене, проскользну…

Будь же щедрым пока и разменных монет не жалей.
Пусть истрачу их все, не найдя очевидной разгадки,
не подсовывай сердцу украденным золотом взятки —
лишь умножит печаль то, что скрыто в улыбке твоей.

    2008

*** (бабье лето…)

Бабье лето. Сентябрь. И туман по утрам.
Доставать ли забытое летнее платье?
Если верить глумливым кривым зеркалам,
лоск мой только годам набегающим кратен.

Нарушая все правила, скачут листки
под колёса, на красный – за осенью новой,
как мышата весёлые, прочь от тоски,
друг за другом, смешинками, слово за словом.

Их недолгая резвость, бессмысленный фарт,
всё не впрок. И, устав притворяться живыми,
затихают, уткнувшись носами в асфальт,
на обочине, в сизом забвении, в дыме.

Ну и ты, разумеется, не виноват.
Мне самой не нужны – ни закваска чужая,
ни шутливый намёк, ни настойчивый взгляд.
Просто зря ты сказал: «Я тебя уважаю».

    2010

Детсадовская история

Ты в этот день дружить со мной решил,
вручая дар – никчёмный, хрупкий, детский.
а я его прижала сразу к сердцу —
стеклянный шар – от щедрости души.
И бережно несла его домой,
и любовалась света преломленьем,
из рук не выпуская на мгновенье,
шептала грустно-ласково: «Ты – мой».

Нет толку возмущаться и ворчать…
Но и сейчас, как прежде, непонятно,
за что ты рассердился и обратно
потребовал свой шарик сгоряча.
«Не отдавай, – сказали мне друзья. —
Соври, что потеряла». Неуместно
подарки забирать. Но только честной
тогда ещё была зачем-то я.

Проплакав целый вечер, поутру,
не проглотив на завтрак даже крошки,
тебе я протянула на ладошке