Азъ есмь Софья. Государыня

– Звать тебя как?

– Андрейка. Воробей.

Софья кивнула, появляясь из-за ширмы. Что-то непривычное было в ее облике сейчас, но Андрей так и не понял – что? Да и откуда ему разбираться в дамских модах?

А просто сарафан под летником был очень просторный, не стесняющий никаких движений, и сам летник сшит так, что скинуть его Софья могла в единый миг. Рукава короткие, шелк тонкий, по подолу клинья вшиты, чтобы ноги свободно двигались, ни камней лишних, ничего.

Вроде бы и простое одеяние, но сам цвет какой…

Алый с золотом. Как царская одежа. На голову – венец. Простенький, но царевна ведь.

– Сонюшка!

Вбежала в светлицу царевна Анна. Софья посмотрела на нее остановившимися глазами:

– Тетя, кажется, царь кончается.

Тетка схватилась за горло, другой рукой вцепилась в дверной косяк. Софья подошла к ней, встряхнула:

– Не время! Тетя, найди мне пана Володыевского! Срочно!

Анна закивала и исчезла за дверью.

Софья вздохнула и принялась отдавать приказания. Может, и преждевременные, да ведь потом их уже не отдашь. Поздно будет.

Погрузить, привезти, отправить гонца… Срочно!

Пан Ежи долго ждать себя не заставил. Даже в двери стучать не стал.

– Государыня?..

– Ежи, – Софья тоже не церемонилась. – Государь, похоже, умирает. Выдвигай всех, кого можешь, к Москве, ежели бунт поднимется – идите к Кремлю. В бунтовщиков стрелять, давить их, на месте раскатывать, на заборах вешать – ты понял? И чем жестче, тем лучше. Потом все спишется, Богом клянусь, никто тебя тронуть не посмеет. Но что такое бунт – ты сам знаешь. Никому не уцелеть, на месте школы пустошь останется…

Ежи кивнул.

– А ты, государыня?

– А я вперед поскачу.

– Одна?

– Двоих с собой возьму…

– Невместно сие!

– Плевать!

Софья и сама удивилась, как из нее это вылезло, ан, жива оказалась девчонка закалки девяностых.

– Ежи, бунт все спишет. А коли нет… Перед отцом я сама отвечу. Богом клянусь…

Пан Володыевский и сомневаться не подумал. Будь на месте Софьи кто иной – не пошел бы. Но царевну он уже успел оценить, еще как успел. Эта ни кричать, ни плакать не станет. А вот выстрелить в лицо может. В упор.

И сокрушаться не о жизни человеческой будет, а о том, что ей кровью платье заляпало. И все же не спросить еще раз не мог:

– Вы уверены, государыня?

И наткнулся на тяжелый взгляд темных глаз. Уверенность? Нет. Сама смерть.

– Я сейчас в Москву. Там разберемся. Ежели от меня кто – тебе зеленую ленту покажут и приказ передадут, остальным не верь.

– Хорошо, государыня.

Ежи сорвался с места. Софья тоже ждать не стала.

На конюшню! И пусть коня седлают!

Да, пусть и кое-как, но верхом она ездила. Умела – и сейчас продержится в седле, что бы ни случилось. Пусть по-мужски, пусть не подобает, но в карете она черт знает когда в Москву поспеет! Казаки уже седлали для царевны коня, еще пару для ее спутниц – не одной же ехать…

Через пять минут на дороге только пыль столбом взметнулась. Царевна, две девицы с ней да десяток казаков – все наметом скакали к Москве, загоняя коней.

То самое шестое чувство, не покидавшее Соню в лихие девяностые, било внутри набатом.

Успеть!

Ус-петь, ус-петь…

Только бы успеть!!!

* * *

Любава сидела возле мужа, стискивая его холодную руку в своих горячих ладонях.

Неужели?

Как же теперь?..

Мысли скакали испуганными зайцами. Было страшно, тоскливо и очень больно. Неужели этот человек уходит?

Рядом мелькали чьи-то лица, кто-то что-то говорил… женщина сосредоточилась.

Блюментрост с таким лицом, что смотреть не хочется – тут и горе, и осознание своей беспомощности, и ожидание наказания.

А еще Лукиан Кириллов – спрашивает что-то… что?!

Не стоит ли государю чин принять?

Значит…