Логика Существ

– Смотри, как бы твой вол не осквернил святыню,– Анбу остановился, оценивая размеры сооружения.

– Не волнуйся,– Вард слегка улыбнулся,– вероятно, укротить детское любопытство невозможно, борг… Это место не так священно, как магические монументы,– он поднялся и вытянул перед собой руку. В ней сконцентрировались потоки энергии и сплелись в энергетический шарик, осветившийпуть в пучину древнего города,– это место… Просто очень значимо для истории.

– Никогда не заходила так далеко… Да ну? Вот это эхо!– усмехнулась Эдей, играясь голосом с местной акустикой.

Хватило и пары шагов, чтобы их накрыла тьма и холодный бетон: внутри не было ни деревца, ни тростинки, ни даже жалкой травинки. Человек здесь властвовал настолько, что природа была неспособна пробиться сквозь фундамент колоссальных залов.

Великаны-небоскрёбы образовывали нечто, похожее на наслоение кристаллов железа: хаотичное сборище параллелепипедов, шпилей и башен, пересекающихся и лежащих друг на друге.

Все здания были лишены архитектурных изысков: брутальные своды не содержали в себе даже намёка на искусство или красоту. Город делился на площади колоннами по углам, между которыми изредка была стена с лифтами, вдоль которых шли дома.

Пространство иссечено дорогами, вдоль которых шли фонари, некоторые из которых чудом работают до сих пор… Эта картина отдалённо напоминала пещеру со сталактитами и сталагмитами; а трубы, провода и оптические кабели – лозы. Словно люди закончили свою историю там, где начали, а исток оказался концом…

И чем глубже они погружались в темноту, тем чётче ощущался ржавый запах костей цивилизации и влажный металл истории на языке…

Анбу надавил на кожу за ухом и два небольших цилиндра на его ободе из шестерни обратились двумя мощными прожекторами, разрезающими черноту. В этот момент, он увидел, как на его второй руке проступил зелёный заряд.

Безжизненное место наполнено потоками энергии, исходившими из его глубины. Они, словно стоячая вода в болоте, заполонили это место, закипая и бурля.

Вард остановился, сжав свою вторую руку, и молнии стеклись в его кулаке. Разжав же его, он увидел синие частицы и языки огоньков. На секунду этим сиянием он осветил высокие рисунки и барельефы, детали которых Анбу не успел разглядеть. Кудесник стал тяжело дышать и переместил энергетический шарик к плечу, заставив следовать за собой:

– Хотите знать… Что здесь изображено?..

– Было бы интересно послушать,– Эдей прищурилась в темноту,– никогда не видела подобных мифов…

– Дети Эвдемонии, не видавшие мирного неба,– он прикрыл глаза,– вот-вот и тысячелетие, как мой народ стоит фронтом в войне с машинами,– и когда Вард убрал руку, то они вспыхнули яркими синими звёздами,– именно тогда, тысячу лет назад, мы показали им зубы, как в начале многовековой вражды… И небо содрогнулось от нашей напасти, и машины познали, что значит истекающий кровью хищник… На долгие годы…

Анбу отступил в сторону и почувствовал пьянящее знакомое чувство, от которого покосились ноги. Оно напоминало погружение в воду, проход в портал, засасывание в воронку. Голова закружилась, всё вокруг стало мутным и ели уловимым как призрак.

Эдей зевнула и резко стала уставшей, а постукивания ног вола служили барабаном, вводящим в транс. Вардагар заметил духов, смотрящих на них из окон: и чем дальше они шли, тем более размытыми становились бетонные конструкции. Чем слабее была их сила, тем меньше у них было власти в глубине разрушенного города.

– К нам спустилась сила, словно не из этого мира, и мы обрели неистовство,– Вард выпрямился и заговорил уверенней, сжав разряды в кулак,– но в следующий раз машины вновь оказались сильнее. Видимо, весы природы склоняют чашу то туда, то сюда, пытаясь прийти к балансу. О, Эвдемония… Однажды ты расцветёшь, словно хризантема, но не сейчас, когда тебя топчут солдатские сапоги,– голос его стал возвышенным и трепетным, а лицо серьёзным и хмурым,– раз в сто пятьдесят лет машины приходят и превращают в пыль человечество и тебя! Вечные муки моего народа не должны быть напрасны, думал я, когда шёл с вами. Ибо всякий раз после великой победы шло великое поражение! Однажды весы склонятся не в нашу пользу и мы будем уничтожены. Не хочу, чтобы новое тысячелетие оказалось для нас последним. Поэтому я буду до последней капли крови стоять во время войны…

Борг отошёл в сторону от рассказа и почувствовал странное жжение, словно сердце сжалось до предела. И Эдей устало осматривалась по сторонам вместе с ним, слыша тысячи голосов Эвдемонских бойцов, погибавших в пустынях и джунглях. Детский смех обращался криками львов, треском заклинаний и криком арен. Эфир, вытекающий из барельефов и мифов, заставлял воздух содрогаться.

Вардагар схватился за лицо и скрючился от боли в улыбке, а посмотрев наверх… Увидел конечности, свисающие на верёвках из темноты… Среди них была и голова белокурой короткостриженной женщины, от вида которой Эвдемонец удивился и собрался с силами:

– Какая тяжёлая ноша падает на плечи наших потомков!– онсловно стоял на выступлении перед толпой и распахнул перед ними руки, искрящиеся молниями,– но даже в настолько кровавых условиях, Эвдемония не упускает науки и философии! Позвольте же рассказать вам, что две тысячи лет назад всё было иначе.

Они увидели перед собой вспышками картинки фабрик, в которых перед мониторами сидели люди; руками-манипуляторами, конвейерами и подъёмниками управляли рабочие; а автомобилями рулил человек.

– Чудо рождения! С болью происходит нечто удивительное – всё появляется из ничего, душа вылезает из утробы! Но прежде, чем полноценно выйти на свет, младенцу нужно обрубить пуповину…

И когда вспышки угасли, Анбу и Эдей увидели те же картины… Да только корпусы компьютеров были выпотрошены, конвейеры сломаны, а машины – кучей металлолома.

– У машин было своё младенчество. Они сосуществовали вместе с людьми в мир, служа им верой и правдой. Стальные богатыри с каждым витком становились всё крепче в этой гармонии с собственной матерью!– Маг подсветил шаром огромный барельеф на стене одного из домов.

Когда борг и инженервзглянули на него, то слова и рисунки становились перед взором и проникали внутрь через кожу. Их формы были сложнее того, что Анбу видел ранее, но светящиеся краски здесь не использовались. И всякая форма, стоило её узреть, оживала, усложнялась и обращалась вспышкой в сознании.

Человек в белых шароварах и капюшоне летал и превращал горы в поля, а за его спиной шёл огромный комбайн, чем-то напоминавший дракона. Люди поднимали серпы и мотыги, встречая рассветы покосом полей ржи, уходящих за горизонт.

Вард распахнул руки и разряды молнии проникли в самое сердце. Двери разума распахнулись: их тела стягивались внутрь разворачивающейся картины.

– Подобно волнению матери, творцы боялись будущего своих созданий, ибо не знали, что создают. Машины и технический прогресс причиняли им дикую боль… Это было подобно предродовой схватке – человек разумный готов вот-вот породить новую жизнь на этот свет!.. Но все мы знаем, что этот процесс сопровождается невыносимой болью и страданием,– Вард не сопротивлялся этой тяге к сюжетам и постепенно растворялся в них, обращаясь разноцветным силуэтом.

Под каждой фазой Затмения изображались война и погибель. Люди, живущие в городах, падали на колени, хватались за головы, неистово кричали, сходили с ума. Поля, ранее засеянные людьми и машинами, огромные серые города: всё это, подобно Асгарду падало и обращалось прахом в огне.

Таинственная энергия проникала в подкорки серого вещества. Эдей уже не видела привычной реальности: с неё спадал верхний слой пылинками и оголял переливающийся силуэт её души. Анбу был последним, кто с трудом растворялся и ещё чувствовал пятками холодный бетон.

Он стал слышать восхищение и тут же глянул на Эдей, чьи мерцающие бесформенными фигурами глаза сияли им. Он почувствовал трепет оратора и увидел Вардагара, распахнувшегосвою духовную грудную клетку, открыв сердце для этого разноцветного водопада мифа. Энергия теперь оказалась для них чем-то вроде феромонов для муравьёв, и их души постепенно стягивались в этом пространстве в одну точку.

Города уничтожались под натиском людей, а затем уже машинами и лазерами. Перед высшей фазой Затмения огромные зарева и смертельные сияния стёрли абсолютно всё в пустыню. Они почувствовали эту мощь всем сердцем, каждой клеточкой тела, и этот обжигающий ветер, и разрушительную ударную волну. В уничтожающем пламени в прах обращалось всё: люди, леса, дома и машины… Взрыв, обратившийся пылающим Солнцем, даже песок превращал в стекло.

– Чем больше творцы становились рациональными, тем сильнее они отрывались от чувств. Тем больше они сходили с ума, тем сильнее их разрывала мука от попыток освободиться от горна изобилия опыта предков.

Тень Варда распахнула руки перед этим взрывом. Это уже говорил и не он вовсе, потому что голос стал потусторонним, словно духи вплетали свои полутона в его низкий бас. Звук перемещался из правого уха в левое и наоборот. Анбу и Эдей почувствовали, трепет и восхищение друг-друга, в которую красной краской примешивалась безудержная энергия, исходящая от мага.

Каждая боль, каждое воспоминание, каждый секрет и каждая тайна друг-друга время от времени проплывала перед ними…

– Человечество вышло на скользкую дорогу и наступил тяжкий процесс рождения. На западе республики, несущие свою «свободу» и ценности в другие страны, превратились в государства боли и одиночества. С востока было не лучше: люди обращались неделимыми частицами, всякий стоял в стороне, а человек не мог помочь другому, поддержать, исцелить душу. Духовные инвалиды, немощные и убогие были не в силах восстановить себя, что уж говорить о других!

Они увидели, как из их переливающихся перламутровых душ вышли энергетические каналы, связавшие их плотной паутиной. Объединившись в треугольник, яркие лучи из их голов полетели в бурлящий космос. И теперь уже не было никакого «Анбу», никакой «Эдей», лишь голос Вардагара и духа вёл их сквозь миф и океаны былых переживаний.

Люди ведут войны в пустынях за чёрное золото, пока скандируются идеалы с высоких трибун. Они утопают в этой чёрной жидкости, которая становилась неестественно тёмной, поглощающей свет, словно огромная пустота. Она проникает щупальцами внутрь людей и превращает их в полые сосуды. На фоне бесчисленных войн и кризисов слышатся вопрошания: «Кто я?», «Кем я являюсь?», «Я существую?», «Это всё настоящее?»…

Жаждущие правды не обращают внимания на других и подобно нежити идут от одной точки к другой. Остальные же либо бьются в конвульсиях и неистовой боли, либо мертвы. Странный огонь в груди обжигает душу, чёрное пламя щупальцами сжимает сердце и рёбра. Страшное разочарование в самом человеке причиняет чудовищную боль, которую нельзя остановить или утешить.

– Те, кому такая ситуация была удобна – взошли на трон и подавили простых людей, возвысились над ними. Не в силах раздать власть и несметные богатства, они начали джихад имени себя. А отрезав пуповину… Они сотворили их…

Происходит то же, что уже они видят ранее – когда затмение оказывается в пике, машины идут насхватку. Однако, здесь нет ни гигантов из света, ни Богов, ни духов, ни хтонических механических чудищ.

Ониплывут через геометрические кристаллические потоки к правде, к чему-то вроде всеобщей памяти, из которой они слышат эхо былых событий. Плоть солдат, идущих на смерть, взрывается. Черепа и части машин разлетаются в щепки. Города и люди превращаются в прах.

– С тех пор душа перестала быть святыней, а дух стал плевательным колодцем. В попытках повторить Чудо Рождения, сотворить Бога, найти спасения, они сделали конец света своими руками, ибо Бога нельзя построить! Поэтому Эвдемония считает магию и взаимопомощь основой существования обществ. На этой земле запрещены машины, а её города построены усилиями провидцев и чернокнижников… Именно поэтому это место священно! Это история, которую наши предки передали, чтобы предупредить. Техножрецы забыли обещё одной вещи, которой Эвдемония неуклонно следует – историческая память.

Теперь уже нет разницы между ними и мифом. Они уже появляются в этих события, участвуют в них, чувствуют каждого его персонажа и его телесный, духовный опыт, будто уже есть там.

Слово «история», которым мы иногда заменяем слово «рассказ», раньше имело другое значение. Тогда это было одной из величественных систем знаний о прошлом. Но однажды, даже эту святыню наши предки решили осквернить, решив, что это не более чем политика, не более чем условность.

Тысячи учёных мужей решают великую загадку, восстанавливая длинную-длинную мозаику без начала и конца. Великий сюжет переливается в свете солнца, а каждая его часть двигалась и меняла форму. Каждый из них повествовал о какой-то части истории, но не был завершён. И чем дальше в прошлое, тем больше в ней было недостающих частей, а на пороге настоящего десятки тысяч людей вселялись в картину и превращались в глиняный кусочек.

Реальности не существует, она исчезла под низкий бас могучего оратора. Они идут вдоль сюжета, переживая его, пока духи вели их перламутровые фигуры за руки всё глубже и глубже.

Потомки красных пролетарских республик после их распада пытались сплотить людей на войны: объединить то, что нельзя объединить. Удобные идеи для людей на тронах не вызывают колебания в сердцах у горожан.

И тогда они решили, что можно сойтись на том, что история у нас одна! И началось великое, долгое, болезненное измывательство над историей. Восточные государства искажали её настолько сильно, что она превращалась в абсурд.

Люди в чёрных угловатых костюмах и мантиях переписывают книги, редактируют фильмы, перематывают плёнки. Ученики внимают лжепророкам в состоянии полного духовного упадка и сумасшествия. Новое учение и сладкая ложь оказывается для них спасительным лекарством.