– Дай мне полотенце, – едва вымолвила женщина.
Он принес с кухни смоченное водой полотенце, осторожно отер ее губы, пот со лба. Неожиданно Глеба пронзили щемящая жалость и нежность.
– Дурочка, я так люблю тебя, – пробормотал он, прикладывая мокрое холодное полотенце к ссадинам на животе.
– А я тебя не-на-ви-жу, – по слогам еле выговорила Саша. – Ты извращенец, садист… Тебя расстреляют, – добавила она в полном отчаянии.
Он вскочил:
– Извращенец? Прекрасно! Ненавидишь? Замечательно! Мы, садисты, любим, когда нас ненавидят. Но я, хоть и садист, забочусь о тебе! О том, чтобы удовлетворить твою ненасытную похотливую утробу. Я принес тебе подарок, моя радость!
Он склонился к сумке и вытащил огромный резиновый фаллос.
– Какова штучка, а? Надеюсь, тебе понравится!
Саша взвизгнула. Ремень, превращенный в петлю, крепко охватил ногу, обвился вокруг металлического каркаса кровати. Он навалился на женщину, ухватил свободную, отчаянно дрыгающуюся ногу, придавил ее коленом и, потрясая над нею резиновым чудовищем, захохотал:
– Ну что, начнем? Тебе будет хорошо! Я удовлетворю тебя на всю катушку!
Турецкий появился в приемной Меркулова ровно в девять утра. Преподнес Клавдии букетик игольчатых астр, за что был вознагражден обворожительной улыбкой.
– На месте? – кивнув на дверь, спросил он.
– Да, Константин Дмитриевич уже ждет вас, Александр Борисович. А уж мы-то как заждались! – понизила она голос и одарила Александра еще одной улыбкой.
Турецкий послал девушке («девушка», как известно, понятие весьма относительное) воздушный поцелуй и исчез за дверью кабинета.
– Прибыл? Хорошо. Проходи, садись, – телеграфным стилем проговорил Меркулов.
– Ну-с, что тут у вас произошло, в ваших палестинах?
– Палестины, положим, у нас общие. На ночные «Новости» успел?
– Да.
– Значит, в курсе.
– В курсе чего? Разбился самолет. Это, конечно, весьма прискорбно, но не такая уж редкая вещь в наш век техногенных катастроф.
– Это так, это так… Это правда, но не вся.
– Ну, как я понял, в катастрофе погиб гендиректор «Аэрофлота» Сомов. Это точно или утка?
– Это точно. Владимир Сомов был на борту. Это подтверждают работники Шереметьева.
– Что значит «подтверждают»? Он что, без билета летел? И вообще, хозяин «Аэрофлота» обычным рейсом на Кипр, с кучей отдыхающих? Не томи, Костя, рассказывай.
– Сейчас расскажу. Хотя все равно друга твоего поджидаем. Грязнов должен вот-вот подъехать. И Самойлович из ФСБ. Еще Левин подойдет. Пока их ждем, я дам вводную. Так вот: буквально за два дня до катастрофы сюда, в Генпрокуратуру, ко мне на прием пришла жена Сомова. Вернее, теперь уже вдова.
– И старшая дочь…
– И старшая дочь. Если помнишь, мы ее вызывали как свидетеля по делу «Анклава». С тех пор знакомы.
Турецкому – да не помнить про «Анклав»?!
Эта швейцарская фирма была учреждена еще в бытность Кирпичникова, бывшего гендиректором до Сомова. Правда, отмашку заняться «Анклавом» следственный отдел Генпрокуратуры получил гораздо позже, уже при Сомове. Это дело шло в ряде других, призванных свалить всенародно «любимого» олигарха Сосновского. В борьбе роковой пал тогда человек, похожий на генерального прокурора, а дело «Анклава» было спущено на тормозах.
– И что же ей понадобилось?
– А вот послушай диктофонную запись, чтобы мне не пересказывать.
Меркулов нажал кнопку стоявшего на столе магнитофона. С пленки слышались шорохи, вздохи, масса невнятных звуков.
– Волнуется женщина, – пояснил Меркулов.
"– Константин Дмитриевич, – послышался наконец действительно взволнованный женский голос. – Я понимаю, вы удивлены моим визитом… Не знаю, с чего начать…
– А вы начните с главного, – мягко прознес с пленки Костя.
– Спасите моего мужа! – выпалила она.
– То есть? Объясните, не понял.
– Ну… Как объяснить? – отчаянно вскрикнула женщина. – Вы ведь помните дело «Анклава»?
– Как не помнить! – Меркулов даже голос слегка повысил, отметил Александр. Что, впрочем, совершенно понятно. – Фирма зарегистрирована в девяносто шестом году в Лозанне еще при Кирпичникове. На счета «Анклава» поступала практически вся валютная выручка зарубежных представительств «Аэрофлота». Вопреки требованиям валютного законодательства.
– Да, но Владимир был ни при чем! – жарко воскликнула Сомова. – Вы же сами в этом убедились во время следствия.
– Ну да. Учредителями фирмы оказались Сосновский и один из заместителей вашего супруга, Голушко.
– Это он до девяносто восьмого года был заместителем. Владимир его убрал.
– Так что вас ко мне привело, я не понимаю? Когда мы вели следствие, из вас слова было не вытянуть. Что же теперь случилось?
– Теперь в стране другой президент.
– Я в курсе.
– Вы еще не в курсе, я думаю, что президент в личной беседе обещал Владимиру всяческое содействие в возвращении «Анклава» в состав «Аэрофлота». А у нас в стране реалии таковы, что то, что сказано в самом секретном месте в самое секретное время, тут же становится известно Сосновскому. Несмотря на то что он уже полгода в этой стране не проживает.
– Что вы говорите? И кто же нам этого Сосновского вырастил, грудью, так сказать, вскормил?
– Зачем вы так, Константин Дмитриевич? Я же к вам сама пришла. Пришла за помощью… – Голос женщины дрогнул.
– А почему вы, Елизавета Бориславовна, не обращаетесь за помощью к своему папе? – жестко спросил Меркулов.
– К папе? – Женщина на мгновение задохнулась. Молчание. Легкий металлический щелчок".