Учение о бытии

Различие одного и многих определилось, как различие их взаимного отношения, которое разложилось на два отношения – отталкивание и притяжение, из коих каждое сначала стоит самостоятельно вне другого, но так, что они в существе связаны вместе. Еще неопределенное единство их должно быть выяснено ближе.

Отталкивание, как основное определение одного, является первым и непосредственным также, как и его хотя произведенные им, но вместе с тем непосредственно положенные одни, и потому безразлично относительно притяжения, которое привходит к нему, так предположенному, внешним образом. Напротив, притяжение не предполагается отталкиванием, вследствие чего первое не должно иметь никакого участия в положении и бытии последнего, так что отталкивание в себе самом не есть отрицание себя самого, одни в них самих не суть отрицаемые. Таким образом мы имеем отталкивание отвлеченно для себя, равно как притяжение по отношению к одним, как сущее, имеет сторону непосредственного существования и привходит к ним само из себя, как другое.

Если мы поэтому возьмем отталкивание так просто для себя, то оно есть рассеяние многих одних в неопределенность, вне сферы самого отталкивания; ибо оно состоит в отрицании взаимного отношения многих одних; безотносительность есть его, взятого отвлеченно, определение. Но отталкивание не есть просто пустота, одни, как безотносительные, не отталкиваются, не исключают одно другое, что требуется их определением. Отталкивание есть, хотя отрицательное, но по существу своему отношение; взаимное отстранение и разлет не есть освобождение от того, что отстраняется и разлетается, исключающее остается в связи с тем, что им исключается. Но этот момент отношения и есть притяжение, стало быть притяжение в самом отталкивании; притяжение есть отрицание того отвлеченного отталкивания, при котором одни были бы лишь относящимися к себе, а не исключающими сущими.

Но поскольку исходным пунктом служит отталкивание существующих одних, а тем самым и притяжение полагается внешним образом привходящим к нему, то при всей их нераздельности оба они удерживаются одно вне другого, как различные определения; причем однако оказалось, что не только отталкивание предполагается притяжением, но что также имеет место и обратное отношение отталкивания к притяжению, и первое равным образом предполагает второе.

По этому определению они неразделимы и вместе с тем определены в противоположность одно другому, как долженствование и предел. Их долженствование есть их отвлеченная определенность, как сущих в себе, которые, однако, вместе с тем, выходят сами за себя, и одно относится к другим так, что каждое имеет бытие через посредство других, как других; их определенность состоит в том, что в этом своем опосредовании они положены одно для другого, как другое определение. Отталкивание есть положение многих, притяжение положение одного, последнее вместе с тем – отрицание многих, а первое – отрицание их идеализации в одном так, что притяжение есть притяжение лишь посредством отталкивания, а отталкивание есть отталкивание посредством притяжения. Но что тем самым опосредование через другое с самим собою в сущности скорее отрицается, а каждое из этих определений есть их опосредование с самим собою, это оказывается из их ближайшего рассмотрения и приводит их обратно к единству их понятия.

Во-первых, уже во взаимном отношении первоначально еще относительных отталкивания и притяжения, каждое уже предполагает само себя и в этом предположении относится лишь к себе самому.

Относительное отталкивание есть взаимное отстранение имеющихся налицо многих одних, которые должны предварительно находить одно другое, как непосредственные. Но самое отталкивание состоит в том, что есть многие одни; предположение, на котором оно основывается, есть лишь его собственное положение. Далее предположение бытия, присущее одним сверх того, что они положены, и вследствие которого они суть предварительно, также принадлежит отталкиванию. Отталкивание есть то, чрез что одни обнаруживают и сохраняют себя, как одних, чрез что они суть, как таковые. Их бытие и есть самое отталкивание; поэтому оно не есть относительное к другому существованию, но относится лишь к самому себе.

Притяжение есть положение одного, как такового, реального одного, относительно которого многие определяются в своем существовании, лишь как идеализованные и исчезающие. Таким образом, притяжение тотчас же предполагает само себя, именно в идеализации других одних, которые иначе должны бы были быть отталкивающими, сущими для себя и для другого, следовательно, также для какого-либо притягивающего. Против этого определения отталкивания они сохраняют идеализацию не только чрез отношение к притяжению, но оно предположено, есть сама по себе сущая идеализация одних, поскольку они, как одни, включаемые в представление, как притягивающие и неотличающиеся одно от другого, суть одно и то же. Это предположение самого себя, свойственное обоим определениям каждому для себя, далее таково, что каждое из них содержит в себе другое, как момент. В одном предположение себя есть вообще положение себя, как отрицательного, – отталкивание, а то, что в нем предполагается, есть то же, что и предполагающее, – притяжение. То, вследствие чего каждое из них в себе есть лишь момент, есть переход каждого из себя самого в другое, отрицание себя самого и положение самого себя, как другого. Поскольку одно, как таковое, есть выход из себя, оно само состоит лишь в том, чтобы полагать себя, как свое другое, как многое, а многое также состоит лишь в том, чтобы совпадать в себе и полагать себя, как свое другое, как одно, и вследствие того относиться лишь к самому себе, продолжать себя в своем другом; тем самым выход вне себя (отталкивание) и положение себя, как одного (притяжение), даны нераздельно. Но это положено в относительных отталкивании и притяжении, т. е. предполагает непосредственные, существующие одни, так что то и другое есть это отрицание себя самого в себе, а потому также продолжение себя в своем другом. Отталкивание существующих одних есть самосохранение одного через взаимное отстранение других так, что 1, другие одни отрицаются в нем, – это есть сторона его существования или его бытия для другого; но она есть тем самым притяжение, как идеализация одних; и 2, одно есть в себе, без отношения к другим; бытие в себе не только вообще уже давно перешло в бытие для себя, но и в себе, по своему определению, одно есть это становление многих. Притяжение существующих одних есть их идеализация, и положение одного, посредством которого оно вместе, и как отрицание, и как произведение одного, само себя снимает, как положение одного, есть его отрицание в себе, есть отталкивание.

Тем самым развитие бытия для себя завершается и приходит к своему результату. Одно, как бесконечное, т. е. как положенное отрицание, относящееся к самому себе, есть опосредование в том смысле, что оно отстраняет себя от себя, как свое абсолютное (т. е. отвлеченное) инобытие (многие), и поскольку оно относится к этому своему небытию отрицательно, снимая его, тем самым есть лишь отношение к самому себе; и одно есть лишь это становление, в котором исчезает то определение, что оно начинается, т. е. что оно положено, как непосредственное, сущее, и вместе с тем, что оно восстановлено, как результат, снова в качестве одного, т. е. также непосредственного, исключающего другое одно, – процесс, который и составляет его, полагает и содержит его постоянно, лишь как снятое. Что снятие определяется лишь как относительное снятие, как отношение к другому существующему, которое тем самым есть порознение отталкивания и притяжения, это видно также в бесконечном отношении опосредования через отрицание внешних отношений непосредственного и существующего, в переходе и в результате именно того становления, которое есть погружение в неустойчивость его моментов или правильнее совпадение с собою в простую непосредственность. Это бытие по тому определению, которое оно теперь получает, есть количество.

Если обозреть вкратце моменты этого перехода качества в количество, то окажется, что качественное имеет своим основным определением бытие и непосредственность, в которых граница и определенность настолько тожественны с бытием нечто, что последнее с его изменением само исчезает; положенное так оно определяется, как конечное. По непосредственности этого единства, в которой исчезло различие, причем последнее имеется однако, налицо в себе там, в единстве бытия и ничто, это различие оказывается инобытием вообще, вне сказанного единства. Это отношение к другому противоречит непосредственности, в которой качественная определенность есть отношение к себе. Это инобытие снимается в бесконечности для себя, которая реализует различие, свойственное ей в отрицании отрицания в нем и в нем самом, в одно и многие одни и их отношения и повышает качественное к единству истинному, т. е. уже не непосредственному, а положенному, как совпадающее с собою.

Это единство есть тем самым ?, Бытие, лишь как утвердительное, т. е. опосредованная сама собою через отрицание отрицания непосредственность; бытие положено, как некоторое чрез свои определенности, границу и т. д. проходящее единство, которые положены, как снятые в нем; – ?, Существование; оно по такому определению есть отрицание или определенность, как момент утвердительного бытия, но это отрицание есть уже не непосредственное, но рефлектированное в себя, относящееся не к другому, а к себе; попросту бытие, определенное в себе (das Ansich-Bestimmt-Seyn), – одно; инобытие, как таковое, есть само бытие для себя; – ?, Бытие для себя, как то продолжающееся через определенность бытие, в котором одно и определенное в себе бытие сами положены, как снятые. Одно определено вместе, как выходящее за себя и как единица, и тем самым одно, просто определенная граница, положена, как граница, которая не есть граница, которая есть в бытии, но безразлична к нему.

Примечание. На притяжение и отталкивание, как известно, обыкновенно смотрят, как на силы. Надлежит сравнить это их определение и связанные с ним отношения с полученными о них понятиями. При таком представлении они понимаются, как самостоятельные, так что они по своей природе не соотносительны, т. е. каждое из них не есть лишь переходящий в свою противоположность момент, но сохраняется прочно одно против другого. Далее они представляются, как существующие вместе в некотором третьем, в материи, но так, что эта совместность в некотором одном не считается их истиною, но каждое из них, напротив, есть первое и сущее в себе и для себя, а материя или ее определения положены и произведены ими. Когда говорится, что материя имеет силы внутри себя, то под этим их единством разумеется некоторая связь, причем они вместе предполагаются, как сущие в себе, свободными одна от другой.

Как известно, Кант построил материю из сил отталкивания и притяжения или по крайней мере, как он выражается, установил метафизические элементы этого построения. Будет не безынтересно ближе рассмотреть это построение. Это метафизическое построение такого предмета, который, по-видимому, не только сам, но и в своих определениях принадлежит лишь опыту, замечательно, с одной стороны, тем, что оно, как попытка образования понятия, дало по меньшей мере толчок новой философии природы, философии, которая кладет в основу науки не восприятие чувственно данного, но познает определения из абсолютного понятия; а с другой стороны также тем, что на этом кантовом построении еще и теперь часто останавливаются и считают его за философское начало и основание физики.

Такое существование, как чувственная материя, правда есть столь же мало предмет логики, как пространство и пространственные определения. Но в основе сил притяжения и отталкивания, поскольку они понимаются, как силы чувственной материи, лежат рассмотренные здесь чистые определения одного и многих одних и их взаимные отношения, которые я назвал отталкиванием и притяжением, так как эти названия ближе всего.

Прием Канта при выводе материи из этих сил, который он называет построением, при ближайшем рассмотрении не заслуживает этого названия, если только не называть построением всякого рода рефлексии, даже анализирующей, как, например, позднейшие натурфилософы называли построением даже наиболее плоское резонирование и неосновательнейшее употребление произвольного воображения и бессмысленнейшей рефлексии, при помощи которой употреблялись и постоянно предлагались так называемые факторы силы притяжения и отталкивания.

Прием Канта в основе своей именно аналитический, а не построительный. Он уже предполагает представление материи и спрашивает только, какие требуются силы для получения ее предположенных определений. Так, с одной стороны, он требует силы притяжения потому, что при действии одного отталкивания, без притяжения, не может собственно существовать никакой материи (Anfangsgr. d. Naturwiss. S. 53 и сл.). С другой стороны, отталкивание он выводит также из материи и приводит ему то основание, что мы представляем себе материю непроницаемою, так как она представляется под таким определением чувству осязания, чрез которое она нам обнаруживается. Таким образом, отталкивание мыслится вместе с понятием материи, так как первое дано во втором непосредственно; притяжение же, напротив, привносится в это понятие чрез умозаключения. Но и в основе этих умозаключений лежит сказанное выше, именно, что материя, которая обладала бы только силою отталкивания, не исчерпывала бы того, что мы представляем себе, как материю. Это, очевидно, прием познания, рефлектирующего над опытом, которое сначала воспринимает определения в явлении, кладет их в основание и для объяснения их принимает соответствуемые основные материи или силы, долженствующие производить эти определения явлений.

Ввиду указанного различия в способах, посредством коих познание находит в материи силы отталкивания и притяжения, Кант замечает далее, что сила притяжения также принадлежит понятию материи, хотя не содержится заранее в нем (gleich darin). Кант подчеркивает это последнее выражение. Но не усматривается, в чем тут различие, так как определение, принадлежащее понятию вещи, должно по истине заключаться в нем.

То, что составляет здесь затруднение и приводит к этой пустой уловке, состоит в том, что Кант с самого начала односторонне присоединяет к понятию материи определение непроницаемости, которое мы должны воспринимать через ощущение, вследствие чего сила отталкивания, как отстранение от себя другого, оказывается данною непосредственно. Но так как далее материя без притяжения не должна иметь возможности существовать, то в основе этого признания лежит почерпнутое из восприятия представление материи; следовательно, определение притяжения также должно быть найдено в восприятии. Но также подлежит восприятию и то, что материя кроме своего бытия для себя, которое снимает бытие для другого (разрешает противоречие), обладает еще взаимным отношением сущих для себя, пространственными протяжением и связностью, и имеет весьма прочную связность в косности и сцеплении. Объясняющая физика требует для разрыва и т. д. тела силы, которая превосходит взаимное притяжение его частей. Из этой истины рефлексия может столь же непосредственно вывести силу притяжения или принять ее, как данную, как она поступает с силою отталкивания. В самом деле, если рассмотреть кантовы умозаключения, при помощи которых выводится сила притяжения (доказательство того предложения, что возможность материи требует, как второй основной силы, силы притяжения и т. д.), то в них оказывается только, что при одном отталкивании материя не может быть пространственною. Поскольку материя предположена наполняющею пространство, ей приписывается непрерывность, основанием которой признается сила притяжения.

Хотя такое так названное построение материи имеет только аналитическую ценность, которая притом умаляется еще вследствие неясного изложения, но во всяком случае следует высоко оценить ту основную мысль, что материя познается из этих двух противоположных определений, как из ее основных сил. Задача Канта состоит главным образом в изгнании обычного механического способа представления, которое останавливается на одном определении, на непроницаемости, на сущей для себя точечности (Punktualit?t), a противоположное определение, взаимное отношение материи внутри себя или многих материй, опять-таки понимаемых, как отдельные одни, превращает в нечто внешнее; способ представления, который, как говорит Кант, не допускает никаких движущих сил, кроме давления и толчка, т. е. воздействия извне. Эта внешность познания предполагает, что движение всегда привходит к материи извне, и не думает о том, чтобы понять его, как нечто внутреннее, понять его само внутри материи, которая при отсутствии такого понимания признается для себя неподвижною и косною. Эта точка зрения имеет в виду лишь обычную механику, а не имманентное и свободное движение. Хотя Кант снимает эту внешность лишь постольку, поскольку он превращает притяжение, взаимное отношение материй, коль скоро они признаются отдельными одна от другой, т. е. вообще материи в ее бытии вне себя, в силу, присущую самой материи; но все же, с одной стороны, обе ее силы остаются внутри материи внешними и самостоятельными для себя одна в противоположность другой.

Как неосновательно самостоятельное различение этих обеих сил, приписываемое им с точки зрения этого познания, так же неосновательным должно быть признано всякое иное различие, устанавливаемое, как нечто, долженствующее быть постоянным ввиду их определения по содержанию; так как они, как они были выше рассмотрены в их истине, суть лишь моменты, переходящие один в другой. Я рассмотрю эти дальнейшие определения различения, как их устанавливает Кант.

А именно, он определяет силу притяжения, как проникающую силу, посредством которой одна материя может действовать непосредственно на части других даже сквозь поверхности прикосновения, силу же отталкивания напротив, как силу поверхностную, так как при помощи ее материи могут действовать одна на другую лишь в общей им поверхности прикосновения. Основание, приводимое в пользу того, что последняя есть лишь сила поверхностная, есть следующее: «Взаимно соприкасающиеся части ограничивают каждая пространство действия другой, и сила отталкивания не могла бы двигать никакой более отдаленной части без посредства лежащих между ними; пересекающее их непосредственное действие одной материи на другую посредством сил расширения (так называются здесь силы отталкивания) было бы невозможно» (см. там же, Erkl?r. und Zus?tze, стр. 67).

По этому поводу следует тут же напомнить, что, поскольку принимаются более близкие или более отдаленные части материи, по отношению к притяжению также возникает то различие, что один атом, правда, действует на другой, но что третий, более отдаленный, между которым и первым притягивающим находится другой, вступает в сферу притяжения лежащего между ближайшим атомом, и что следовательно первый не производит непосредственного простого действия на третий, вследствие чего для силы притяжения получается такое же опосредованное действие, как и для силы отталкивания; далее истинное проникновение силы притяжения должно состоять только в том, что все части материи притягиваются в себе и для себя, а не в том, что известное количество их относится пассивно, и только один из атомов – активно. Непосредственно же и по отношению к самой силе отталкивания следует заметить, что в приведенной выписке о соприкасающихся частях предполагается самостоятельность и непрерывность готовой материи, которая собственным давлением не допускает отталкивания. Но эта самостоятельность материи, в которой части соприкасаются и оказываются уже не разделенными пустотою, уже предполагает снятие силы отталкивания; соприкасающиеся части по господствующему здесь чувственному представлению об отталкивании должны считаться такими, которые уже не отталкиваются взаимно. Поэтому получается совершенно тожесловное заключение, что там, где признается небытие отталкивания, никакое отталкивание не может иметь места. Но отсюда не вытекает никакого дальнейшего определения силы отталкивания. Но если сообразить, что соприкасающиеся части соприкасаются лишь постольку, поскольку они находятся одна еще вне другой, то тем самым сила отталкивания признается существующею не только на поверхности материи, но и внутри той сферы, которая должна быть лишь сферою притяжения.

Далее Кант принимает то определение, что «посредством силы притяжения материя лишь захватывает пространство, не наполняя его» (там же); «так как материя не наполняет пространства посредством силы притяжения, то последняя может действовать через пустое пространство, причем ей не ставит границ никакая материя, лежащая между». Это различение приблизительно таково же, как и вышеприведенное, при котором определение должно принадлежать понятию вещи, не заключаясь в нем: материя должна здесь лишь захватывать пространство, но не наполнять его. Ранее полагалось, что это относится к отталкиванию, если только мы остановимся на его первом определении, в силу которого одни взаимно отталкиваются и относятся между собою лишь отрицательно, т. е., как объясняется здесь, через пустое пространство. Теперь же сила притяжения определяется пустым пространством; она не наполняет пространства через устанавливаемое ею отношение атомов, т. е. она оставляет атомы в их отрицательном взаимоотношении. Мы видим, что Кант приходит здесь бессознательно к тому, что заключается в природе вещей, что он приписывает силе отталкивания именно то, что по первому определению он приписывал противоположной силе. Путем остановки на различении обеих сил произошло то, что каждая из них перешла в другую. Вышло, что через силу отталкивания материя наполняет пространство так, что ее действием исчезла та пустота пространства, которую оставила за собою сила притяжения. В самом деле она тем самым, поскольку она снимает пустое пространство, снимает и отрицательное отношение атомов или одних, следовательно их отталкивание, т. е. отталкивание определяется, как противоположность себя самого.

К этому сглаживанию различия присоединяется еще смешение, состоящее в том, что, как уже было замечено в начале, кантово изложение противоположных сил аналитическое, и во всем этом изложении материя, которая должна еще быть выведена из своих элементов, является уже готовою и образованною. В определении поверхностной и проникающей силы обе они принимаются, как силы двигательные, чтобы посредством коих материи могли действовать тем или другим способом. Таким образом они здесь изображаются, не как такие силы, через которые образуется материя, а лишь как такие, которыми уже готовая материя только приводится в движение. Но поскольку идет речь о силах, посредством которых различные материи взаимодействуют и двигают одна другую, то получается нечто совсем иное, чем те определение и отношение, которые они должны иметь, как моменты материи.

Такую же противоположность, как силы притяжения и отталкивания, представляют собою в дальнейшем определении силы центростремительная и центробежная. Им по-видимому свойственно существенное различение, так как в их сфере имеет прочное положение единое одно, центр, к которому другие одни относятся, как не сущие для себя, и потому различение сил связывается этим предположенным различением центрального одного от других, как не имеющих относительно него прочного положения. Но поскольку эти силы употребляются для объяснения, для какой цели их, как в своем месте силы отталкивания и притяжения, принимают в противоположном количественном отношении так, что каждая увеличивается с уменьшением другой, то лишь из них должны происходить явление движения, для объяснение которого они признаются, и самое их неравенство. Но достаточно обратиться к любому ближайшему изложению какого-нибудь явление, напр., к неравной скорости, которая свойственна планете в ее пути вокруг ее центрального тела вследствие противоположности этих сил, чтобы признать ту спутанность, которая в нем господствует, и невозможность разъединить их величины, отчего постоянно приходится признавать возрастающею ту силу, которая в объяснении была принята за убывающую, и наоборот; для того, чтобы было сделано сказанное наглядным, потребовалось бы более подробное объяснение, чем то, которое может быть здесь дано; впрочем то, что требуется для этого объяснения, будет дано далее при изложении обратного отношения.

ВТОРОЙ ОТДЕЛ

ВЕЛИЧИНА (КОЛИЧЕСТВО)

Различение количества от качества уже указано. Качество есть первая, непосредственная определенность, количество же – определенность, ставшая безразличною бытию, граница, которая равным образом не есть граница, бытие для себя, которое совершенно тожественно бытию для другого, – отталкивание многих одних, которое есть непосредственно не-отталкивание, непрерывность их.

Так как бытие для себя теперь положено так, чтобы не исключать своего другого, но напротив утвердительно продолжаться в нем, то инобытие, поскольку существование вновь выступает в этой непрерывности, и его определенность вместе уже не состоит в простом отношении к себе, не есть уже непосредственная определенность существующего нечто, но положено, как отталкивающее себя от себя, имеющее отношение к себе, как определенность, в некотором другом существовании (некотором сущем для себя); и поскольку они вместе с тем суть безразличные, рефлектированные в себя, безотносительные границы, то определенность оказывается вообще вне себя, есть просто внешнее и также внешнее нечто; такая граница, безразличие ее самой в себе и к отличному от нее нечто, и составляют ее количественную определенность.

Прежде всего надлежит отличать чистое количество от него же, как определенного количества, Quantum. Как первое, оно есть во-первых, возвратившееся в себя, реальное бытие для себя, которое еще не имеет в нем никакой определенности, как самообоснованное продолжающее себя внутри себя бесконечное единство.

Последнее, во-вторых, переходит в определенность, которая положена в нем, как такая, которая не есть определенность, имеет лишь внешний характер. Оно становится определенным количеством (Quantum). Определенное количество есть безразличная, т. е. выходящая за себя, отрицающая сама себя определенность; поэтому она, как это инобытие инобытия, впадает в бесконечный прогресс. Но бесконечное определенное количество есть снятая безразличная определенность, есть восстановление качества.

В-третьих, определенное количество в качественной форме есть количественное отношение. Определенное количество вообще выходит само за себя; в отношении же оно выходит за себя в свое инобытие так, что последнее, в котором определенное количество имеет свое определение, вместе с тем положено, есть другое определенное количество; тем самым получается его возвращение в себя само и отношение к себе в своем инобытии.

В основе этого отношения лежит еще внешность определенного количества; взаимно относятся безразличные определения качества, т. е. такие, взаимное отношение которых есть такое бытие вне себя; поэтому отношение есть лишь формальное единство качества и количества. Его диалектика есть переход в их абсолютное единство, в меру.

Примечание. Для нечто его граница, как качества, есть по существу его определенность. Но если мы разумеем под границею границу количественную, и если, напр., поле изменяет эту свою границу, то оно остается по-прежнему полем. Если же изменяется его качественная граница, то это изменение касается его определения, как поля, и оно делается лугом, лесом и т. п. Краснота, становясь напряженнее или бледнее, все же остается краснотою; но если она изменяет свое качество, то она перестает быть краснотою, становится синевою и т. п. Определение величины, как определенного количества, как оно дано выше, состоящее именно в том, что в основе лежит бытие, как постоянное, которое безразлично к свойственной ему определенности, подтверждается на любом другом примере.

Под словом величина разумеется, как в приведенных примерах, определенное количество, а не количество, как таковое, именно вследствие чего ее название (Quantum) взято из чужого языка.

Определение, которое математика дает величине, касается также определенного количества. Обыкновенно величина определяется, как нечто, могущее увеличиваться или уменьшаться. Но увеличивать значит делать что-либо большим, а уменьшать – меньшим. Тут дано различие величин одной от другой, и таким образом величина определяется, как то, что может изменяться по величине. Определение обнаруживается таким образом не подходящим, так как в нем употреблено, как определяющее, то, что должно быть определено. Поскольку в нем не должно быть употребляемо того же определения, более и менее должны разложиться в некоторой утвердительной прибавке и притом по природе определенного количества, как нечто внешнее, и устранены путем столь же внешнего отрицания. К такой внешности как реальности, так и отрицания предопределяет себя вообще природа изменения определенного количества. Поэтому и в таком несовершенном выражении нельзя не усмотреть того главного момента, в котором все дело, – именно безразличия изменения так, что в его понятии заключается его собственное «более – менее», его безразличие к себе самому.

Первая глава

КОЛИЧЕСТВО

А. Чистое количество

Количество есть снятое бытие для себя. Отталкивающее одно, относящееся к исключенному одному лишь отрицательно, входя в отношение к нему, относится к другому, как тожественное ему, и потому утрачивает свое определение; бытие для себя переходит в притяжение. Абсолютная непроницаемость отталкивающих одних разлагается в это единство, которое однако, как содержащее в себе одни и вместе определяемое через присущее ему отталкивание, есть, как единство инобытия, единство с самим собою. Таким образом притяжение оказывается в количестве моментом непрерывности.

Непрерывность есть следовательно простое, равное самому себе отношение к себе, которое не прерывается никакою границею и никаким исключением; но оно есть не непосредственное единство, а единство сущих для себя одних. Здесь еще сохраняется внеположность множества, но вместе с тем, как неотличаемая, непрерывная. Множественность положена в непрерывности так, как первая есть в себе; многие суть также одни, как и другие, каждое равное другому, и множество поэтому есть простое, неразличимое равенство. Непрерывное есть этот момент саморавенства внеположного бытия, самопродолжение различных одних в отличные от них одни.

Поэтому, величина в непрерывности имеет непосредственно момент дискретности, – отталкивания, поскольку оно есть лишь момент количества. Но непрерывность есть саморавенство многих, которое однако не становится исключающим; лишь отталкивание расширяет саморавенство в непрерывность. Поэтому дискретность есть с своей стороны сливающаяся дискретность, в которой одни связываются отношением не с пустотою, не с отрицательным, но с своей собственной непрерывностью, и не прерывают этого равенства с собою во многом.

Количество есть единство этих моментов, непрерывности и дискретности, но оно есть это единство в форме одного из них, непрерывности, как результат диалектики бытия в себе, которое совпало в форму равной себе самой непосредственности. Количество, как таковое, есть этот простой результат, поскольку еще не развиты и не положены в нем его моменты. Оно содержит их ближайшим образом, положенное, как бытие для себя, каково оно и есть по истине. Оно было определено, как снимающее себя отношение к самому себе, как постоянный выход вне себя. Но отталкиваемое есть оно само; поэтому отталкивание есть то, что производит истечение самого себя. Вследствие тожества отталкивания последнее есть различение, непрерываемая непрерывность; а вследствие выхода вне себя эта непрерывность, не прерываясь, есть множественность, которая также непосредственно остается в своем равенстве с собою самою.

Примечание 1-е. Чистое количество еще не имеет границы, или иначе оно еще не есть определенное количество, но поскольку оно и становится таковым, оно не связано границею, а состоит напротив в том, чтобы не быть связанным границею, обладать бытием для себя, как снятым внутри себя. Что дискретность есть его момент, это может быть выражено так, что количество просто в нем есть постоянно реальная возможность одного, но также наоборот, что одно есть столь же просто непрерывное.

Для лишенного понятия представления непрерывность легко становится совокупностью, внешним взаимоотношением одних, причем одно остается в своей абсолютной непроницаемости и исключенности. Но по поводу одного было показано, что оно в себе и для себя переходит в притяжение, в свою идеализацию, и что поэтому непрерывность не есть для него нечто внешнее, но принадлежит ему самому и обоснована в его сущности. Эта внешность непрерывности для одного и есть вообще то, за что цепляется атомистика, и отрешение от чего трудно для представления. Напротив, математика отбрасывает ту метафизику, которая стремится понять время состоящим из моментов, пространство вообще или ближайшим образом линию из точек, плоскость из линий, все пространство из плоскостей; она не признает таких дискретных одних. Если она, например, даже определяет величину некоторой плоскости так, что представляет ее, как сумму бесконечно многих линий, то эта дискретность является моментальным представлением, и в бесконечном множестве линий, поскольку составляемое ими пространство признается все же ограниченным, уже заключается снятие его дискретности.

Понятие чистого количества, как противоположное простому представлению, имеет в виду Спиноза, которому было особенно важно выяснить первое, когда он высказывается о количестве так (Ethicae Р. 1 Prop. XV Schol.).

Quantitas duobus modis a nobis concipitur, abstracte scilicet sive superficialiter, prout nempe ipsam imaginamur; vel ut substantia, quod a solo intellectu fit. Si itaque ad quantitatem attendimus, prout in imaginatione est, quod saepe et facilius a nobis fit, reperietur finita, divisibilis et ex partibus conflata, si autem ad ipsam, prout in intellectu est, attendimus, ex eam, quatenus substantia est, concipimus, quod difficillime fit, – infinita, unica et indivisibitis reperietur. Quod omnibus, qui inter imaginationem et intellectum distinguere sciverit, satis manifestum erit.[11 - Количество понимается нами двояко, отвлеченно и поверхностно, так как мы его воображаем; или как субстанция, что может быть сделано только интеллектом. Если мы достигаем количества, как оно дается воображением, что делается нами обычно и легче, то оно признается конечным, делимым и состоящим из частей: если же постигаем его само, посредством интеллекта, как субстанцию, что очень трудно, то оно признает бесконечным, единым и нераздельным. Это достаточно ясно для каждого, кто умеет различать между воображением и интеллектом. – Прим. переводч.].

Если требуются более определенные примеры чистого количества, то они имеются в пространстве и времени, также вообще в материи, в свете и т. п., даже в я; только под количеством, как уже замечено ранее, не следует разуметь определенного количества. Пространство, время и т. п. суть протяжения, множества, которые суть выход вне себя, течение, не приводящее однако к противоположности, к качеству или к одному, но являющееся, как выход из себя, постоянным самопроизведением его единства. Пространство есть то абсолютное внебытие, которое вместе совершенно непрерывно, ино- и вновь инобытие, тожественное с самим собою; время есть абсолютный выход из себя, произведение одного, момента, теперь, который есть непосредственно его уничтожение и непрерывно вновь уничтожение этого прехождения так, что это произведение небытия есть также простое равенство и тожество с собою.

Что касается материи, как количества, то в числе семи предложений, сохранившихся из первой диссертации Лейбница (стр. 1, ч. I его сочинений), есть одно, гласящее: Non omnino improbabile est materiam et quantitatem esse realiter idem (не совсем невероятно, что материя и количество в действительности одно и то же). В самом деле эти понятия различаются лишь в том, что количество есть чистое определение мысли, а материя это же определение во внешнем существовании. И «я» присуще определение чистого количества, поскольку «я» есть абсолютное становление другого, бесконечное удаление или всестороннее отталкивание ради отрицательной свободы бытия для себя, остающееся однако совершенно простою непрерывностью – непрерывностью всеобщности или бытия при себе, которое не прерывается бесконечно многообразными границами, содержанием ощущений, воззрениями и т. п. Что касается до тех, которые восстают против понимания множества, как простого единства, и кроме понятия, согласно которому каждое из многих есть то же самое, что и другое, именно одного из многих, – причем здесь речь идет именно не об определяемом далее многом, о зеленом, красном и т. д., но о многом, рассматриваемом в себе и для себя, – требуют также представления этого единства, то они найдут его в достаточной мере в тех непрерывностях, в которых выведенное понятие количества дано налицо в простом воззрении.

Примечание 2-е. Свойство количества – быть этим простым единством дискретности и непрерывности – приводит к спору или антиномии бесконечной делимости пространства, времени, материи и т. д.