Центральная и Восточная Европа в Средние века. История возникновения славянских государств

Оттон I значительно усовершенствовал обычай, давший ему такую власть, изъяв церкви и аббатства из-под юрисдикции графов и поместив их под надзор своих специальных представителей. Все это помогло ему сделать из церкви Reichs-kirche, организацию, абсолютно преданную королю и императору. Заметим, что епископов Оттон I в основном выбирал из своих капелланов, которые, являясь членами королевской канцелярии и занимаясь составлением королевских грамот, хорошо разбирались в политических вопросах.

В одном аспекте Оттон I особенно выиграл благодаря теории империи, созданной Карлом Великим и его преемниками. Речь идет о всеобщей вере в то, что главной обязанностью императора является распространение христианской веры среди язычников. У Оттона I был заранее готов план продвижения своей власти и влияния на восток. Мы уже видели, какое внимание он уделял славянским территориям, покоренным его отцом. Надзор за ними он поручил двум своим лучшим графам, Герману Биллунгу и Геро. Задачу Биллунга на правом берегу Эльбы не облегчала поддержка, которую славянские племена вагиров и ободритов, сопротивлявшихся германскому господству, получали от данов, и их периодические набеги на германскую территорию. Маркграфу потребовалось четыре года упорного труда, прежде чем он сумел подавить их сопротивление и умиротворить регион, порученный его заботам. Даны стали платить дань Оттону, а чтобы не пустить германцев в Данию, король Харальд Синезубый построил стену вдоль своей границы с рейхом.

Не желая лазить по стенам, Оттон придумал альтернативный путь проникновения саксонского влияния в Данию – распространение христианской веры. Для этой цели он нашел прекрасного исполнителя в лице Адальдага, архиепископа Гамбурга-Бремена, весьма предприимчивого прелата, отлично разбиравшегося и в церковных, и в политических вопросах. Его интерес к этому предприятию стимулировала перспектива расширения сферы собственного влияния путем присоединения новых епископств.

Внутренние проблемы Германии, помимо всего прочего, усилили сопротивление славянских племен, сделав задачу графа Геро даже более трудной, чем та, что стояла перед Германом Биллунгом. Но граф не был привередливым в выборе средств. Говорят, что однажды он пригласил тридцать славянских вождей на дружеское пиршество и убил их всех. Тем не менее борьба продолжалась, и саксонский хронист Видукинд сообщает немало интересного о затянувшемся противостоянии и непреодолимом упорстве славян. «Тем не менее они предпочитали войну, а не мир и пренебрегали любым бедствием ради дорогой свободы. Ибо это такой род людей: грубых, способных переносить лишения, привыкших к самой скудной пище, и то, что для наших обычно представляется тяжелым бременем, славяне считают неким удовольствием. В самом деле, прошло много дней, а они сражались с переменным успехом, те ради славы, за великую и обширную державу, эти за свободу, против угрозы величайшего рабства». В этом неуклюжем подражании Саллюстию Видукинд дает понять, что славянским племенам пришлось пережить от рук Геро.

Все изменилось в 939 году. Если верить тому же Видукинду, «был некий славянин по имени Тугумир, оставленный королем Генрихом… господином тех, которых называют га-волянами. Этот человек, получив большие деньги и поверив в большие посулы, дал обещание, что предаст [свою] страну. Поэтому, сделав вид, что тайно бежал, он прибыл в город под названием Бранибор; когда народ принял его и признал своим господином, он в скором времени выполнил то, что обещал. Он пригласил к себе своего племянника, который один оставался из всех князей племени, и, захватив его хитростью, убил, а город со всей областью передал во власть короля. Когда это произошло, все варварские племена, вплоть до реки Одер, равным образом подчинились и стали платить дань королю». Но это был еще не конец противостояния между саксонцами Геро и славянами. Только когда Оттон I сумел подавить восстания герцогов, германцы смогли подчинить, по крайней мере временно, мятежных сербов и велетов.

Чтобы принудить к миру покоренные регионы востока, Оттон I решил использовать метод, доказавший свою эффективность с данами, – евангелизацию. Но вместо того чтобы сначала послать священников для обращения язычников и подготовить почву для церковной административной структуры, он начал с основания епископств. Эта процедура была не похожа на методы, используемые и примитивной, и римской церковью для обращения новых поселенцев западных провинций Римской империи, но она соответствовала германскому менталитету и хорошо встраивалась в структуру обновленной христианской Римской империи, какой ее видел Оттон.

Он не мог обойтись без помощи папы. Принятие императорского титула давало ему явное преимущество для ведения восточной экспансии, полезный фактор влияния на папу и – в глазах христиан – юридическое и религиозное оправдание натиска на восток.

Здесь мы затрагиваем важную проблему, которая в течение нескольких десятилетий волновала немецких историков: вдохновлялась ли экспансия Германской империи – после ее энергичного начала – имперской идеей или она черпала силы из внутренней мощи Regnum Teutonicorum, которая оказалась выше, чем у соседей, и она возрастала пропорционально их неспособности противостоять постоянному давлению? С римских времен имперская идея служила для обозначения мирового господства, а со времен Карла Великого она символизировала универсальное христианское сообщество, отлитое в форме града Божьего на земле под руководством императора и при поддержке папы. Став императорами, германские короли руководствовались указанными выше мотивами и черпали из них главные стимулы для своей политической экспансии. Обязанные по должности распространять христианство и находя в новых обращенных народах податливые материалы для строительства всеобщей христианской империи, германские короли позиционировали себя императорами и наследниками Карла Великого и находили расчищенным путь для своего политического возвеличивания. Такую теорию приняли большинство немецких историков – Генрих фон Зибель, Вильгельм фон Гизебрехт и другие.

Но сторонники «имперской» теории нашли достойного противника в лице Франца Ксавьера Вернца, который искал причины, объясняющие средневековую германскую экспансию в природе и могуществе Regnum Teutonicorum. За ним последовали Д. Шефер, Ф.Л. Гансхоф и другие. Они утверждали, что имперская идея слишком слаба, чтобы объяснить германскую экспансию. Разногласия будут продолжаться, пока будет невозможно провести четкую разграничивающую линию между двумя взглядами истории средневековой Германии. Были императоры, искавшие политическое вдохновение исключительно в имперской идее, и были короли, проводившие чисто немецкую национальную политику экспансии. Тем не менее не может быть сомнений в том, что христианский империализм повлиял на политическую эволюцию Германии, и даже короли, которые отказывались интересоваться этой идеологией и верили только в национальную экспансию, извлекли из нее выгоду.

Все это следует помнить, если мы хотим понять важность миссионерской деятельности, которую вели германские короли, и отдельно взятого метода, применяемого Оттоном I и его преемниками в попытках обратить в христианство народы, граничившие с Германией. Миссионерская деятельность была их личной инициативой, епископы – их тщательно отобранные агенты – представляли их интересы. А новые религиозные учреждения в каком-то смысле были их собственными церквями. Легко понять, как от этой системы выиграла Германия, но, к сожалению, она в значительной степени уничтожила свободное сотрудничество между народами – будущими христианами. Местная знать видела только опасности, и только на более поздней ступени развития христианства отдельные аристократы разглядели экономические преимущества, которые им давала система собственных церквей.

У Оттона I, судя по всему, уже в 946 году были готовы планы создания епископств в Дании и покоренной Славонии, поскольку уже в следующем году он послал аббата Фульды в Рим, чтобы получить согласие папы Агапета II. План был претворен в жизнь в 947 году в Дании и в 948 году – в Славонии после синода, собранного в присутствии папского легата в Ингельхайме. Датские образования Оттона открывали его намерение получить контроль над Данией. Для этого и расширялись диоцезы. Только один из новых датских диоцезов, а именно Шлезвиг, был расположен на территории, которую можно было отнести к королевству Оттона, а еще два – Рибе и Орхус – определенно располагались за пределами Германии. Тем не менее эти три диоцеза были отданы под юрисдикцию властей Гамбурга и Бремена, а эти города находились, разумеется, под властью Оттона. Король Харальд, скорее всего, видел политико-религиозные уловки Оттона и чувствовал опасность, которой следовало уделить самое серьезное внимание. Вероятно, по этой причине он решил стать христианином, и в итоге Оттон был вынужден ослабить хватку и отказаться от налогов, которые ему должны были платить датские епископы. Будучи христианином, король Дании мог, согласно существующей практике, заявить о правах на церковь в своей стране. Он продолжал платить дань Оттону I до самой смерти последнего, но отпор, полученный Германией в Дании, ослабил ее контроль над датской церковью.

На славянских землях ситуация была другой, однако Оттон рассчитывал, что церковная организация станет достаточно прочной нитью, привязывающей славян к Германии. Он основал диоцез Бранденбург для территории современной Нижней Лужицы, Хафельберг – для территории воинственного клана редариев и Ольденбург – для ободритов и вагиров, по неясным причинам не включив территорию между рекой Черный Эльстер и Богемией. Поскольку германское влияние в этом регионе прочно укоренилось и едва ли существовали какие-то сложности в отношениях с Богемией, представляется, что самой вероятной причиной такого решения, как предположил И. Кирхберг, были расхождения во мнении между королем и архиепископом Майнца относительно будущего этой территории.

Между тем в тот момент Оттон не мог воспользоваться всеми преимуществами своих трудов, потому что внутренние проблемы Германии, усиленные мадьярскими набегами, дали славянам стимул для мятежа. Сын Вихмана, обиженного графа, так и не простившего Оттону предпочтения, отданного им Герману Биллунгу, унаследовал обиды отца и подбил ободритов на восстание. Ситуация выглядела отчаянной, но Оттон остался твердым и отказался принять предложение славянского вождя, который выразил желание признать верховную власть Германии в обмен на административную автономию. Он настаивал на безоговорочной капитуляции. И здесь снова победа при Лехфельде изменила положение. Оттон, в сопровождении чехов, прямо от реки Лех выступил против славян и разгромил мятежников. Вихман бежал во Францию, снова попытал счастья в 957 и 958 годах, но в конце концов с радостью принял предложение Геро о посредничестве и получил прощение Оттона. Нам известно о еще одной экспедиции Оттона против славян – и это все. Они были основательно усмирены, и, когда Вихман, слишком недисциплинированный даже для саксонца, нарушил слово и опять учинил беспорядки, он не получил поддержки от славян. После категорического отказа короля Харальда организовать совместные действия против Германа Биллунга и ряда бессистемных столкновений Вихман снова нашел убежище при дворе Геро.

Эти успехи укрепили германскую власть на правом берегу Эльбы, откуда германское влияние распространилось до Одера, постепенно приведя Германию на территории, которые веками были предоставлены сами себе. Их заселяли славянские племена, относящиеся к одной лингвистической группе и появившиеся в истории под названием одного из своих подразделений, племени, которое со временем стало главным, – поляков (полян).

Поляков обнаружил знаменитый Геро. Двигаясь к Одеру, он столкнулся с польским князем Метко (962–992), который также намеревался завоевать части территории, занятой полабскими славянами и другими славянскими племенами балтийского побережья. Он даже совершил скрытый марш против германского графа, который, к своему немалому сожалению, был вынужден признать, что германское движение на восток, после первого стремительного броска за Эльбу и победоносного покорения славянских земель, наткнулось на препятствие и остановилось.

Для многих историков появление Мешко на исторической сцене стало необъяснимым явлением. Он был первым правителем польских племен, носившим такое имя, и его достижения зафиксированы современными историками и хронистами, в то время как имена его предшественников – Земомысл, Лешек, Земовит и Пяст, легендарный основатель первой польской национальной династии, – едва упоминаются древнейшим польским хронистом начала XII века, известным как Аноним Галл. Единственным негерманским современным автором, давшим нам некоторые сведения о Мешко и его славянском соседе, чешском князе Болеславе I, является Ибрагим ибн Якуб, еврейский арабский путешественник, который в процессе своих торговых экспедиций посетил славянские страны и в 965 или 973 году провел некоторое время при германском дворе Мерзебурга. На Ибрагима, вероятно, произвело большое впечатление все то, что он слышал о Мешко, поскольку он назвал его государство самым крупным из всех славянских земель, где много меда, пшеницы, рыбы и мяса. По его утверждению, регулярная армия Мешко состояла из трех тысяч хорошо вооруженных человек, которые получали жалованье чеканными монетами.

Последнюю деталь многие историки посчитали признаком происхождения правящей польской династии Пястов от германцев, норвежцев или викингов. Они решили, что регулярная армия Мешко состояла из скандинавов, которые вместе со своим вождем держали в покорности завоеванные славянские земли. Однако для такого утверждения нет весомых оснований. Нет никаких указаний, позволяющих нам идентифицировать армию Мешко с викингами и завоевателями. Мешко, судя по всему сильная личность, был абсолютным лидером своих людей, выплачивал им жалованье и заботился о семьях. Хотя нельзя исключить, что польский вождь привлек на службу отряд наемников-викингов. Скандинавы, в то время совершавшие частые набеги вдоль побережья Англии и Франции, едва ли обошли своим вниманием побережье Балтийского моря, которое было к ним ближе. Там они обосновались не только на землях, которые впоследствии назвали землями русов – Новгородской и Киевской Русью, – но также у Волина – в устье Одера.

Страна, которой управлял Мешко, не была завоевана ни им, ни его воинами. Его империя не была основана на завоеванной территории – в манере викингов. Скорее она была сформирована в результате длительного периода перемежающихся стадий войны и мира, которые остались для нас неизвестными, поскольку предки Мешко не установили контакта ни с одной цивилизованной страной, где были хронисты, готовые зафиксировать процесс построения Польского государства династией Пястов. Не следует также забывать, что польские племена в течение многих десятилетий были защищены от всех возможных германских нападок славянами Богемии и славянскими племенами, жившими вдоль Эльбы, и их объединение могло быть достигнуто иными средствами – не только военными. Ранним моравам тоже повезло иметь очень способных правителей – Моймира, Растислава, Святополка, – но никто не утверждает, что их правящая династия имела германское или скандинавское происхождение. Поэтому нет причин утверждать, что династия Пястов была менее славянской, чем династии моравов.

Заметим, что историки, которые отказывают польским славянам в возможности порождать государственных деятелей масштаба Мешко на столь раннем этапе своего развития, находятся под влиянием устаревшей теории, которая помещает место обитания примитивных славян в бассейн Припяти. Неблагоприятные условия на этих заболоченных землях не благоприятствовали культурному развитию живущего на них народа. А значит, неожиданное появление выдающегося правителя среди поляков, не имевших никаких контактов с цивилизованным миром, трудно объяснить, тем более что славяне пришли в этот регион только несколько веков назад и оставались в стагнации. Однако, как уже говорилось, эта теория нерациональна. Проблема перестает казаться трудной, если признать, что первоначальное место обитания славян располагалось на тех землях, которые составляли империю Метко. Их культура находилась на высоком уровне, и они поддерживали торговые связи с цивилизованным миром. Хотя их не миновало германское и особенно готское влияние, нет никаких оснований полагать, что после нескольких столетий жизни на своих землях из рядов славян не мог выйти компетентный государственный деятель. Мы также можем предположить, что, хотя предки Метко не находились в прямой зависимости от империи Каролингов, она все же могла оказать на них какое-то культурное влияние. Поляков вполне могли вдохновить франкские методы построения государства.

В начале правления Метко два больших польских племени – поляне и мазовшане – жили под управлением династии Пястов, столицей которой был город Гнезно. Поляне занимали центральное положение среди польских племен. Они жили на территории от среднего течения Одера вдоль всей длины Варты в направлении Вислы и Пруссии. А мазовшане селились в среднем течении Вислы и низовьях Буга до прусской территории на севере и русской – на востоке. К югу от них располагалась территория вислян – в среднем и верхнем течении Вислы. Вероятно, после краха Моравской империи Пясты сумели получить верховную власть над большей частью ее территории с центром в Сандомире. Остальные висляне, жившие вокруг Кракова, были включены, как мы еще увидим, в государство чешских Пржемыслидов. Последние также сумели навязать свое правление многочисленным кланам польского племени слензанов. Славянское племя померанов (поморов), которое занимало территорию современной Померании на побережье Балтийского моря между нижними течениями Одера и Вислы, балтийским побережьем, реками Варта и Нотец, также относилось к польской группе и оставалось независимым. В задачу Мешко входило включить в свою империю те польские племена, которые или сохраняли независимость, или жили под властью другой династии. Высокая цель вдохновила всю политическую деятельность этого великого поляка, и именно в ходе борьбы за Померанию Мешко стал крупнейшей польской исторической фигурой.

Мешко ввел в историю Центральной Европы Видукинд Корвейский, впервые упомянувший о нем в «Деяниях саксов» в связи с вооруженным конфликтом между ним и графом Вихманом в 963 году. Согласно Видукинду, «маркграф Геро, не забыв о принесенной присяге, видя, что Вихман обвинен, и узнав о существе дела, отпустил его к варварам, от которых его ранее принял. Охотно принятый ими Вихман частыми нападениями стал беспокоить варваров, живших дальше. В двух сражениях он нанес поражение королю Мешко, под властью которого были славяне, которые называются лицикавики, убил его брата и захватил при этом большую добычу».

Отсюда напрашивается вывод, что Геро осознавал возможный риск, оставляя среди своих людей мятежника, который нарушил клятву королю. Поэтому Геро отослал его обратно в славянское племя, на территории которого он находился после отступничества от Оттона I. Это было племя ратариев, самое могущественное из всего племенного союза велетов. Они были балтийскими поморами, жили в окрестностях современного Щецина, на западной стороне устья Одера. Взяв под командование ратариев и, вероятно, призвав на помощь другие племена, Вихман разгромил Мешко в бою и получил большую добычу. Брат Мешко был убит в одном из двух сражений. Это сообщение Видукинда дополняется другим саксонским хронистом, Титмаром, который утверждает, что в том же году Мешко покорился графу Геро, что он остался преданным императору и уже в 972 году платил дань за земли до реки Варта, которыми владел. Значение этих отрывков вызвало противоречия между германскими и польскими историками. Что они означали и где именно располагались земли, за которые Мешко платил дань?

Рассказ Видукинда о столкновении между Мешко и ратариями под командованием Вихмана предполагает, что экспансия Мешко была направлена к устью Одера и балтийского побережья, где жили помераны. Этой экспансии ратарии, заселившие левый берег нижнего течения Одера и высоко ценившие независимость и свободу, естественно, противились. Поэтому они блокировали продвижение Мешко мощным контрударом и на какое-то время остановили его натиск к устью Одера.

Неудача, очевидно, расстроила планы великого поляка, поскольку он обнаружил, что объединению польских племен, живших по соседству с велетами, угрожают ратарии и другие племена конфедерации велетов. Видукинд указывает, что атака Вихмана была направлена на одно из них – лицикавики. Но Мешко не мог не понимать, что Геро мог относиться к его продвижению к устью Одера только с большим подозрением. Сам Геро, безусловно, жаждал того же приза, чтобы обеспечить германский контроль над эстуарием. Но обстоятельства в тот момент не благоприятствовали ему. Мешко знал, что Геро послал Вихмана к славянам с определенной целью. Он желал не только помешать Вихману беспокоить Саксонию. Зная, что ратарии опасаются приближения Мешко, Геро мог ожидать, что Вихман может создать для Мешко большие неудобства и позволить воинам Геро завершить покорение других славянских племен.

Оценив все эти факты, Мешко принял решение, типичное для его государственного ума. Он предложил Геро объединить силы и заключил с ним соглашение, детали которого нам остались неизвестными. Однако эпизодические ссылки на него Видукинда и Титмара позволяют составить представление о его основных положениях.

Титмар Мерзебургский (973—1018) утверждает, что в 963 году Геро привел лужичан, племя из Сельпули на реке Шпрее, и Мешко с его подданными под власть императора. По еще одному упоминанию, приведенному ранее, в связи с событиями 972 года, о выплате Мешко дани за земли, протянувшиеся до реки Варта, одно время существовало общее мнение, что Титмар имел в виду земли, примыкающие к левому берегу реки. И получается, в свете этой ссылки, что Мешко платил дань рейху за огромную территорию от Одера до Варты. На первый взгляд эта трактовка, к которой благосклонно отнеслись все германские и даже некоторые польские ученые, казалась единственно возможной. Но более детальное изучение показывает, что проблема не так проста, как кажется.

Прежде всего, если Мешко платил дань за все свои земли от Одера до левого берега Варты, он, должно быть, потерпел сокрушительное поражение от Геро или, по крайней мере, опасался нападения с этой стороны. Ничто другое не могло заставить его пойти на такую жертву. Титмар намекает на такое поражение, но представляется в высшей степени удивительным, что Видукинд, современный хронист, труды которого являются лучшим источником истории этого периода, не упоминает ничего подобного, хотя такое сенсационное событие не могло пройти мимо внимания автора, целью которого было прославление саксонцев. Это правда, что Геро планировал продвинуться как можно дальше на восток за Одер, но Геро был не в том положении, чтобы этот план можно было осуществить, и уж тем более не мог он начинать серьезный натиск за Одер. Сербы, жившие между Заале и Эльбой, еще не были окончательно усмирены; в это самое время Мешко сражался с Вихманом, Геро готовил новую экспедицию против лужичан, самого сильного сербского племени. Экспедиция оказалась не легкой прогулкой, поскольку, как утверждает Видукинд, Геро лишился собственного племянника и многих представителей знати, да и сам был серьезно ранен. После этого Геро не мог являть собой большую угрозу для поляков – разве что после полного усмирения славянских племен, живших между Заале и Эльбой.

Мешко не мог не знать, каков расклад сил. Он также знал, что защищен от любых германских нападений – после поражения сербов чехами, которые в это время удерживали под своим влиянием всю Силезию. Граф Герман Биллунг в это время, если верить Видукинду, был занят попытками разобраться с ваграми и ободритами, его подданными. Хуже того, на сцене снова появился неугомонный Вихман, на сей раз в роли союзника вагров. Учитывая изложенное, тем более непонятно, почему Мешко, не потерпев никакого поражения, вдруг оказался низведенным до положения вассала, покорно выплачивающего дань за очень большую территорию, простирающуюся от Одера до Варты, то есть почти до сердца польских владений и колыбели польского народа. Нельзя забывать, что Геро был не в том положении, чтобы всерьез ему угрожать, не говоря уже о том, чтобы тревожить его подготовкой экспедиции. Иными словами, должна существовать какая-то другая причина, объясняющая покорность Мешко.

Все указывает на вывод, что переговорщики имели одну цель: найти способы и средства, чтобы дать отпор общему врагу – велетам. Если так, Мешко, вероятно, предложил сдержать их, покорив их соседей на правом берегу нижнего течения Одера. А чтобы уменьшить беспокойство со стороны Геро, а также защитить свой фланг от любой возможной германской атаки, пока он занят в другом месте, Мешко решил платить дань империи за страну, которую он намеревался завоевать, впоследствии известную как Западная Померания. Это была не такая уж плохая сделка, даже для немцев. Территория, о которой идет речь, обладала стратегической важностью, позволяя своему владельцу сдерживать велетов. Так как ни Герман Биллунг, ни Геро не имели возможности их подчинить, самым разумным было позволить кому-нибудь другому выполнить эту работу. А тут нашелся некто, готовый даже заплатить за это дань. Дань могла рассматриваться как компенсация империи за «списание со счетов» территории, о которой идет речь.

Такое объяснение лучше согласуется с рассказом Титмара. Видукинд упоминает Мешко только как друга императора, предполагая существование некоего союза между ними. В другом отрывке он также пишет о другой экспедиции, возглавляемой графом Вихманом, против Мешко в 967 году. Вихман в то время был союзником и лидером волынян – славянского племени, обосновавшегося на балтийском побережье, на правом берегу нижнего течения Одера. Возможно, его поддерживали ратарии. Это предполагает, что Мешко не отказался от плана завоевать померанскую территорию, и его медленное проникновение в направлении устья Одера встревожило жившие там племена. С помощью сторонников Вихмана и под его командованием они возобновили попытку преградить путь польскому князю.

Мешко обратился за помощью не к германцам, своим союзникам, а к чешскому князю Болеславу I, который дал ему, согласно Видукинду, два отряда кавалерии. На этот раз Мешко сопутствовал успех. С помощью чехов он победил волынян и убил графа Вихмана. Можно предположить, что после этой победы устье Одера оказалось в руках поляков, и вскоре было завершено покорение всей Померании. Восточная Померания, от Данцига, что в устье Вислы, вероятно, была завоевана до 963 года. Начиная с этого года Мешко, как уже говорилось, старался продвинуться к устью Одера. Эта попытка была бы тщетной, если бы его правый фланг находился под угрозой непокоренных померанских племен.

К сожалению, хроника Видукинда обрывается буквально на полуслове в 973 году. В последней главе, в которой говорится о периоде с 968 по 973 год, автор повествует только о деяниях императора Оттона I в Италии и о его смерти. Об этом остается только сожалеть, поскольку информация Видукинда была, как правило, надежной. Титмар Мерзебургский, наш главный информатор о следующем периоде, в сравнении с Видукиндом неточен, во всяком случае относительно событий 963 года. Нам известно, что Мешко был разбит не Геро, военачальником императора, как утверждает Титмар, а мятежником Вихманом. Эта разница важна, и уж точно неверно делать вывод, как это часто происходит со ссылкой на Титмара, что Мешко был данником императора наравне с побежденными сербами.

Другое упоминание о делах Мешко более точно и дополняет наши знания о продвижении Мешко к устью Одера. В 972 году маркграф Ходо, который после смерти Геро в 965 году получил часть его территории, а именно Северную Тюрингию, атаковал Мешко, «преданного вассала и данника императора за территорию, протянувшуюся до реки Варта». Но это нападение, вначале успешное, завершилось катастрофой. Германская армия потерпела поражение в районе города Цеден (современная Цедыня), и все офицеры были убиты.

Цеден располагался на правом берегу Одера, почти на полпути между устьем Варты и Щецином. А значит, Мешко к этому времени покорил большую часть территории Западной Померании. Сражение велось к северу от река Варта. Нападение Ходо доказало мудрость Мешко, заключившего союз с германцами еще в 963 году, до начала завоевания Западной Померании. Также очевидно, что германцы, как и Мешко, хотели получить контроль над дельтой Одера. Повествуя о событиях, Титмар не скрывал своего сожаления, хотя его отец сражался на стороне Ходо, о том, что маркграфу пришлось вступить в бой с fidelis и данником императора.

При рассмотрении событий в этом свете представляется, что дань, выплаченная за территорию до реки Варта, касается страны, где имело место сражение и которую Ходо желал подчинить себе. Получается, что Мешко, друг императора, платил дань за страну, расположенную к северу от Варты, на которую вторгся Ходо. Вторжение, таким образом, было не только неоправданным, но и бесполезным, поскольку император не признал завоевание, да и хозяином страны был преданный друг и союзник императора. В этом отношении Титмар смотрел на Варту со стороны не Мерзебурга, а Западной Померании, где его отец сражался бок о бок с Годо, и с севера, где германским армиям сопутствовал успех до разгрома на Цедене. Судя по всему, дело было так: Ходо, не удовлетворенный данью Мешко, попытался привлечь эту территорию в сферу прямого влияния германцев и, убив одним выстрелом двух зайцев, увеличить собственные владения. Поражение должно было убедить его, что граф Геро знал ситуацию лучше, когда, удовлетворенный обещанной данью, дал Мешко свободу в управлении покоренной территорией, которую он в тот момент не мог удержать сам.

Некоторые польские историки ограничивают территорию, за которую Мешко платил дань Германии, землями племени лицикавики, где в 963 году имел место конфликт между польским князем и Вихманом, но с этим утверждением согласны далеко не все. Немецкие ученые уверены, что Мешко платил дань за все земли на левом берегу Варты, обосновывая это тем, что, согласно немецким текстам XIII века, Варта называлась Нотец – от места, где в нее впадал Нотец, до слияния с Одером. Это свидетельство тоже не убеждает, потому что в биографии святого Оттона начала XII века эта часть Варты имеет свое обычное название. Разные названия реки в последующие годы могли объясняться притоком начиная с конца XII века колонистов, не знакомых с местной топографией.

Что касается протяженности территории, за которую Мешко обещал платить дань Германскому королевству, я склонен понимать Титмара более буквально, чем это делали до сих пор специалисты, занимавшиеся этой проблемой. Я помещаю ее между Балтийским морем, нижним течением Одера до устья Варты и самой Вартой до места, где она резко поворачивает на зюйд-зюйд-вест. От этой излучины граница территории следует в направлении Балтийского моря вдоль линии, которая впоследствии отделила Восточную Померанию от Западной. Возможно, именно благодаря тому, что Мешко платил императору только за часть Померании, эта страна в процессе последующей эволюции разделилась на две.

Единственное возражение против этой географической реконструкции заключается в следующем: считается, что граница Померании шла вдоль реки Нотец на юг, а значит, территория между реками Нотец и Варта составляла часть собственно польской территории. Но ведь нельзя исключить, что во времена Мешко граница еще не шла вдоль реки Нотец, а территория между этими реками была аннексирована Польшей намного позже. Мы знаем, что граница между Померанией и Польшей с годами постоянно менялась, и польские князья и короли удерживали, по крайней мере, территорию между Нотецем и Вартой, когда Польша в XI веке потеряла Померанию. Если так, утверждение Титмара становится более доступным для понимания, и весь инцидент приобретает большую важность. Территория была желаемым владением, и Титмар имел причины подчеркивать этот факт.

При такой трактовке наши источники также помогают нам понять события, имевшие место в стране Мешко после его поражения в 963 году. Общаясь с германцами, Мешко, должно быть, заметил роль, которую играло распространение христианской веры в покорении языческих славянских племен. Он определенно имел какое-то представление о планах, которые вынашивал Оттон I к выгоде Магдебурга, который император собирался превратить в важный культурный центр всех земель за Эльбой и аванпост для культурного и политического завоевания славянских земель к востоку от реки.

Оттон I разработал свой план после основания датского и славянского диоцезов. Его первым желанием было возвысить епископство Хальберштадта до статуса архиепископства, а потом перевести его в Магдебург. Однако противодействие архиепископа Майнца, его незаконнорожденного сына Вильгельма (плода любовной интриги со знатной славянской дамой) заставило Оттона изменить первоначальный план и сделать Магдебург новой митрополией, культурным и деловым центром. Планы императора были тщательно продуманными, являлись плодами многолетних размышлений, и Оттон намеревался претворить их в жизнь. Как уже говорилось ранее, это желание среди прочих причин заставило его стремиться к императорской короне, как необходимому шагу на пути к контролю папства, и основание митрополии Магдебурга было первым взносом, который папе предстояло заплатить за устранение угрозы со стороны Беренгара Иврейского.

Мы располагаем документом, который раскрывает грандиозный план, задуманный императором, – буллой, изданной папой Иоанном XII, датированной 12 февраля 962 года, в которой понтифик санкционирует возвышение аббатства Святого Мауриция (Маврикия), основанного Оттоном I в Магдебурге в 937 году, в архиепископство. Даже не разобравшись с границами новой столицы, папа дал Оттону I и его преемникам право создавать диоцезы на всех славянских землях, где они посчитают удобным, и подчинять их юрисдикции Магдебурга. В свете этого документа Оттон, вероятно, грезил о новой империи, всеобщей и христианской, раскинувшейся на землях старых и новых, вокруг трех центров – Рим, Экс-ла-Шапель и Магдебург. Чтобы торжественно заявить о новом статусе Магдебурга и его роли в построении славянского мира к востоку от Эльбы, Оттон I послал в 961 году миссионера в Киев. Речь идет о епископе Адальберте, монахе аббатства Святого Максимина в Трире, будущего архиепископа Магдебурга. Эту миссионерскую экспедицию до сих пор окутывает завеса тайны. Все предприятие казалось русским историкам настолько экстравагантным, что некоторые из них даже отрицали аутентичность сообщения о нем, тем более что оно встречается только в одном германском источнике – продолжении хроники Регино, автором которого является или сам Адальберт, или кто-то из его ближайших друзей.

Однако нет сомнений в том, что Оттон имел планы на Русь, и никого не должен удивлять тот факт, что германский король X века пытался установить контакт со страной – в своих интересах, естественно, – которая его интересовала. Расстояние между Германией и Русью было очень большим, и, учитывая ограниченные возможности транспорта того времени, оно исключало регулярное общение. Зато информация путешествовала между этими странами намного быстрее, чем это казалось возможным. Прежде чем говорить о русских планах Оттона, давайте вернемся к истокам Русского государства.

В политической организации восточных славян, обосновавшихся между Карпатами и средним течением Днепра, на берегах Припяти и бассейна верхнего Днепра, куда мигрировали последовательными волнами в 1-м тысячелетии до и. э. из славянской колыбели между Эльбой, Вислой и Бугом, главную роль играл германский народ, скандинавы из Швеции. Именно они заменили среди славянских племен, которые впоследствии стали называться русскими, антов, вероятно имевших иранское происхождение, и аваров, разгромивших империю антов. Аварское правление, в свою очередь, тоже потерпело крах, некоторые племена вернулись к независимости, а другие были покорены хазарами. Эти относились к тюрко-татарской ветви. Они, возможно, помогли славянам юга Руси окончательно сбросить аварское иго и сразу заняли позицию, которую освободили авары. Центр Хазарской империи располагался на Нижней Волге и на Дону. Империя простиралась от Черного моря до Аральского, а в северном направлении – до Оки.

Булгары были следующей тюркской нацией, создавшей империю на Средней Волге и Каме, и, поскольку они инстинктивно двигались к западу, существовала серьезная опасность, что границы Европы передвинутся дальше на запад под натиском наступающих азиатских племен. Эту опасность отразили скандинавы, которые появились среди восточнославянских племен как раз вовремя, чтобы объединить их в прочный политический блок, который смог преградить движение на запад азиатских орд. Он даже внес свой вклад, по крайней мере в конечном итоге, в экспансию европейской цивилизации на восток – далеко за Волгу и Уральские горы.

Приход северян к восточнославянским племенам – долгая и захватывающая история. Еще в VIII веке экспедиции по Балтийскому морю привели их к балтам и финнам, жившим на его восточном побережье. Там они, вероятно, услышали о существовании двух процветающих империй, созданных хазарами и булгарами. Хазары в это время вели оживленную торговлю с арабами Багдада. Этот город в те времена процветал и высоко ценил товары с севера, в первую очередь меха, которых было много, и рабов. За это арабы очень хорошо платили, и хазары стали самым влиятельным посредником между внутренними районами будущей России, славянскими племенами, живущими там, и арабами. Волга была уникальной водной артерией, обеспечивавшей связь.

Евреи, которых всегда было много на побережье Черного и Азовского морей, должно быть, играли важную роль в этой торговле. Нам известно, что их деятельность в Хазарии была довольно-таки оживленной и они даже обратили хазарского кагана и большую часть местного населения в свою веру. Но северяне быстро напали на след и обнаружили крупную водную артерию, по которой велась торговля, – реку Волга, но, вероятнее всего, подошли к ней не из Рижского залива, а из Финского залива и из Ладожского озера. Хотя Г. Вернадский в «Древней Руси» утверждает, что скандинавы направлялись от Рижского залива к реке Дон, но не выдвигает убедительных аргументов в поддержку своей теории. Тот факт, что в районах Двинска, Витебска, Ковно (Каунас) и Пскова следов скандинавов очень мало, также не подтверждает его теорию. Ладога дает легкий доступ к Волге через Белоозеро (Белозерск). Был еще и третий маршрут – через озеро Ильмень, которое славяне исследовали в IX веке. На этих маршрутах были основаны две важные скандинавские колонии – в Белоозере и в Новгороде, вероятно Рюриком и его братьями.

Известно, что некоторые арабские авторы (Ибн Руста и Гардизи) помещают колыбель «русов» на лесистый и заболоченный остров – описание указывает на начало водных путей, которыми следовали скандинавы: Ильмень, река Волхов, Ладога. Многочисленные раскопки, проведенные на плато и в местах сближения Невы, Волги, Днепра и Двины, подтверждают это предположение. В арабских текстах говорится об оживленной торговле между скандинавами, булгарами и хазарами, которая могла вестись только по Волге. Булгары были достаточно разумны, чтобы обеспечить викингам свободный проход по своей территории, получая от этого доходы. То, что арабские тексты упоминали сначала хазар, а потом булгар, вовсе не означает, что авторы имели в виду русскую колонию, живущую на берегах Азовского моря, то есть ближе к хазарам, чем к булгарам. Арабы, конечно, рассматривали территории под своим углом и сами были ближе к хазарам, чем к булгарам. И тогда ничто, по моему мнению, не подтверждает теорию Вернадского о том, что арабские авторы имели в виду болота Таманского полуострова, что напротив Керчи в Крыму.

Местное население быстро привыкло к периодическим экспедициям скандинавских воинов и торговцев. Они следовали из Швеции, которая, вероятно, была известна финнам, в это время заселившим балтийское побережье, как Руслаген. Часть Швеции, которая до сих пор носит это название, судя по всем признакам, была первой, которую узнали финны. Финны преобразили скандинавское название в Руотси, арабы – в Рус, а византийцы – в Рос. Так Русь возникла на карте мира. Название «варяг», вероятнее всего, относится к более позднему времени. Варягами византийцы называли скандинавов (арабы переделали это название в «варанги»). Это слово имеет скандинавское происхождение. Эксперты считают его производным от скандинавского Vaeringjar, или союзник. Любопытно, что слово схоже с англосаксонским Waereng, что означает чужак.

Скандинавы, таким образом, были известны булгарам, хазарам и также арабам – многими сведениями о скандинавских экспедициях мы обязаны именно арабским авторам. Скандинавы доходили по Каспийскому морю до самого Багдада. Хазары, должно быть, относились к ним с уважением, и вполне можно предположить, что северяне, которых император Феофил послал к Людовику Благочестивому в 839 году, о чем говорится в Вертинских анналах, были не простыми торговцами, а послами кагана, который принял их на службу. Г. Вернадский считает этот документ свидетельством существования независимого русского каганата с центром на Таманском полуострове, основанного аланами, смесью славян и скандинавов. Однако в документе ничто не указывает на существование подобной политической агломерации. Если русские, о которых идет речь, действительно пришли с Таманского полуострова и из города Тмутаракань, столицы предполагаемого каганата, тогда почему император Феофил не отправил их обратно к месту назначения морем? Ввиду отсутствия враждебно настроенного населения, послам на этом пути ничто не угрожало. У нас нет оснований сомневаться в аутентичности утверждения, но, если предположить, что послы прибыли из Хазарии, все трудности исчезают. Поскольку путь из Итиля, столицы Хазарского каганата, в Сар\кел, что в дельте Дона, или в Херсон был обычной «магистралью» для азиатских орд, рвущихся на запад, он редко был безопасным, а в данном случае главная опасность, судя по всему, исходила от мадьяр. Отправку императором Феофилом послов к Людовику Благочестивому нельзя объяснить тем, что он хотел от них избавиться и помешать им вернуться в каганат. Если бы таково было его намерение, для его выполнения существовали другие способы и средства. Почему русские послы так кротко пошли в ловушку? Если бы император хотел не позволить им вернуться домой, потребовался бы более сильный эскорт, чтобы удержать сильных и смелых скандинавских воинов, которые определенно знали Европу лучше, чем любой греческий посол.

В те времена скандинавы были единственными людьми в Европе, знавшими о возможности возвращения в Хазарию из Константинополя по Средиземному морю и через Германию, и через Балтику и Ладогу по Волге, в то время как намного более короткий путь по Черному морю и Крыму был перерезан новыми захватчиками.