Корабль-призрак

– Трудно сказать… Это сразу несколько чувств: признательность, уважение, забота, благодарность… По-моему, вполне достаточно.

– Разумеется. Я рад, Амина, что сумел вызвать у вас эти чувства за столь краткий срок знакомства. Признаться, к вам я испытываю то же самое – и даже больше. Что ж, тогда тем более постарайтесь убедить вашего отца покинуть сей уединенный дом сегодня же и переселиться под мой кров.

– А вы сами где будете жить?

– Если ваш отец откажется приютить меня на несколько дней, я найду себе пристанище в другом месте, но надеюсь, что он согласится, – если вы, конечно, не возражаете против моего недолгого присутствия.

– Почему я должна возражать? Тут оставаться небезопасно, а вы предлагаете нам укрытие. Будет нечестно и несправедливо прогонять вас из вашего собственного дома.

– Убедите отца, Амина. Платы я не прошу, пусть считает это свидетельством моего расположения к вам. Если я не избавлю вас от угрозы, это отяготит мою душу. Обещаете с ним поговорить?

– Обещаю, что приложу все усилия. Погодите! Я сразу говорю, что мы принимаем ваше предложение. Отец мне не откажет. Вот моя рука в залог. Годится?

Филип осторожно сжал руку девушки, протянутую к нему, и, поддавшись внезапному порыву, поднес ее ладонь к своим губам и поцеловал. Потом вскинул голову, желая убедиться, что Амина не рассердилась. Девушка пристально глядела на него, как и прошлой ночью, словно силясь прочесть мысли, – но руку не отняла.

– Амина, вы можете мне верить, – сказал он, снова целуя ее пальцы.

– Надеюсь… Думаю, да… Да, могу, – откликнулась она.

Филип отпустил ее руку. Амина присела на стул и некоторое время задумчиво молчала. Филип тоже хранил молчание, поскольку ему было о чем поразмыслить. Наконец Амина заговорила:

– Помнится, мой отец упоминал, что ваша матушка чрезвычайно бедна, что она слегка тронулась умом и что в вашем доме есть комната, которую не открывали много лет.

– До вчерашнего дня.

– Это там вы отыскали деньги? Ваша матушка о них не знала?

– Нет, знала. Она поведала мне о них на смертном одре.

– Выходит, у нее были какие-то весомые причины не отпирать эту комнату?

– Верно.

– Что это за причины, Филип? – спросила Амина негромко.

– Я не должен вам рассказывать. Могу только сказать, что она боялась призраков.

– Каких призраков?

– Утверждала, будто видела в той комнате призрак моего отца.

– По-вашему, Филип, ей привиделось?

– Я уверен, что он приходил на самом деле. На другие вопросы я не стану отвечать, Амина. Ныне комната открыта, а призрак больше не придет.

– Призраков я не боюсь, – произнесла Амина. – Эти события как-то связаны с вашим решением уйти в море?

– Отвечу так: они убедили меня в этом. Прошу, не задавайте больше вопросов. Мне неприятно вам отказывать, но долг запечатывает мои уста.

Несколько минут оба молчали, потом Амина сказала:

– Вы так усердно стремились вернуть ту реликвию… Думаю, она имеет отношение к тайне. Я права?

– Амина, это последний вопрос, на который я вам отвечу. Да, имеет. На сем закончим.

От девушки, разумеется, не ускользнула резкость Филипа, граничившая с грубостью.

– Вы настолько поглощены своими заботами, Филип, что не желаете видеть искреннее участие за моими расспросами.

– Увы, это правда. Я благодарю вас, Амина. Простите, если был груб, но прошу учесть, что это не моя тайна – во всяком случае, я не считаю ее своей. Господь свидетель, я нисколько не стремился ее узнать, но теперь она со мною – и разрушила все мои надежды в жизни.

Филип помолчал, а когда поднял голову, то обнаружил, что Амина неотрывно глядит на него.

– Пытаетесь прочесть мои мысли? Хотите вызнать тайну?

– Прочесть мысли – может быть, а вот тайна меня не привлекает. Мне очень жаль, Филип, что она с такой силой вас гнетет. Должно быть, она поистине страшна, если способна подчинить себе столь предприимчивый ум, как ваш.

– Где вы набрались подобной отваги, Амина? – поинтересовался Филип, меняя тему разговора.

– Обстоятельства жизни делают одних людей храбрецами, других – трусами. Тот, кто привычен к тяготам и опасностям, их не боится.

– И где же вы обрели такую привычку?

– В той стране, где родилась, уж всяко не здесь, среди болот и грязи.

– Не поделитесь со мною своей историей? Обещаю никому не рассказывать.

– Да, вы уже сполна доказали, что из вас слова не вытянешь, сколько ни старайся. – Амина улыбнулась. – Что ж, у вас есть право узнать кое-что о той, чью жизнь вы спасли. Многого я не открою, но кое о чем рассказать могу.

Моего отца, когда он служил юнгой на торговом корабле, захватили мавры и продали в рабство некоему Хакиму, тамошнему врачу. Тот выяснил, что мой отец смышлен не по годам, и сделал его своим помощником; именно у этого мавра отец и обучился премудростям лекарского дела. Через несколько лет он уже сравнялся в умениях со своим хозяином, но, оставаясь невольником, трудился отнюдь не на себя.

Вы сталкивались с алчностью моего отца, ее трудно скрыть. Он стремился превзойти хозяина в достатке и откупиться от кабалы. Он принял магометанскую веру, обрел свободу и стал самостоятельным врачом. Взял в жены девушку из арабской семьи, дочь вождя, чье здоровье сумел поправить, и поселился в тех краях. Родилась я, отец становился все богаче, к нему стекались страждущие, но потом умер сын бея, которого вверили его попечению, и это стало поводом и предлогом для преследований.

За голову отца объявили награду, но он ускользнул; правда, ради спасения ему пришлось пожертвовать всем нажитым добром. Забрав с собою нас с мамой, он ушел к бедуинам, среди которых мы прожили несколько лет. Именно тогда я привыкла к скорым походам, яростным схваткам, поражениям, бегству и нередкой беспощадной резне. Но бедуины скверно оплачивали услуги моего отца, а золото было для него кумиром.

Прослышав, что бей умер, он возвратился в Каир и снова стал врачевать людей. Ему позволили заново разбогатеть – настолько, что это богатство привлекло алчный взор нового бея.

По счастью, на сей раз отец заблаговременно узнал о дурных помыслах правителя. Он уплыл с толикой нажитого богатства на крохотном суденышке и достиг испанского побережья. Увы, ему так и не удалось восстановить свое состояние. Прежде чем мы добрались сюда, его ограбили, отобрали почти все, что у него было, и вот уже три года он копит сызнова. Мы прожили около года в Мидделбурге, а оттуда переселились сюда. Такова история моей жизни, Филип.

– Скажите, Амина, ваш отец по-прежнему исповедует магометанскую веру?

– Не знаю. По-моему, он ни во что не верит. Меня он воспитывал вне вероучения. Его бог – золото.

– А ваш?

– Если угодно, можете считать, что я верую в бога, который сотворил сей мир и все, что в нем, в бога природы. Так я думаю, Филип, но хотела бы узнать больше. Вокруг столько разных вероучений, однако мне сдается, что все они разными дорогами ведут на одни и те же Небеса. Вот ваша христианская вера, Филип, – она истинна? Почему всякий называет истинной лишь собственную веру, какой бы та ни была?

– Наша вера – истинная и единственная, Амина. Я бы поведал, будь это в моей власти, сколь ужасны и убедительны доказательства тому…