Корабль-призрак

– Через неделю… кхе-кхе… всего через неделю, а это семь дней, чтобы все успеть.

– Более чем достаточно. – Филип поднялся с кушетки. – Передайте капитану, что я буду вовремя. Ступайте. Амина, нам нужно поспешить.

– Конечно, – отозвалась Амина, – но радушие прежде всего. Минхеер, не хотите подкрепиться после дороги?

– Неделя с этого дня, – сказал Шрифтен, обращаясь к Филипу и словно не слыша Амину.

Филип кивнул, гость развернулся и покинул комнату. Вскоре он скрылся из виду.

Амина присела на кушетку. Короткое семейное счастье закончилось слишком неожиданно, слишком резко и жестоко для этой искренне любящей, пускай и отважной женщины. В словах и манере держаться одноглазого вестника улавливалось нечто зловещее. Казалось, он знает больше, чем говорит, и это смущало и тревожило Амину и Филипа.

Нет, Амина не расплакалась, но закрыла лицо руками, а Филип, чьи колени подгибались, принялся расхаживать взад и вперед по комнате. Перед его мысленным взором вдруг возникли во всей своей отвратительной неприглядности давно забытые картины. Вот он проникает в запертую комнату, вот шарит во мраке, вот натыкается на вышивку у ног, вот вздрагивает, обнаружив на полу под нею роковое письмо…

Их обоих вырвали из блаженства повседневной жизни, и они теперь со страхом смотрели в жуткое будущее. Впрочем, Филипу хватило нескольких минут, чтобы вернуть себе привычное самообладание. Он присел рядом с Аминой и крепко обнял жену. Оба молчали, ибо вполне догадывались о мыслях друг друга. Вдобавок, сколь бы мучительным ни было усилие, они набирались мужества и готовились признать непреложную истину: возможно, им больше не суждено увидеться никогда, по крайней мере на этом свете.

Амина заговорила первой, разорвав объятие. Она положила ладонь мужа себе на сердце, как будто для того, чтобы тот ощутил, сколь часто оно бьется, а потом произнесла:

– Сдается мне, Филип, это был посланец с того света. Ты же почувствовал, какой от него исходит холод, когда он подсел к тебе? Я сразу ощутила, когда впускала его в дом.

Филип, который думал о том же, но не хотел пугать жену, ответил, с трудом подбирая слова:

– Нет, Амина, тебе почудилось… Это внезапность его появления и странное поведение внушили тебе такую фантазию. Для меня он всего-навсего человек, причудой природы ставший изгоем в обществе. Он лишен семейного счастья, лишен улыбок противоположного пола, ибо какая женщина захочет улыбаться такому вот уродцу?.. При виде твоей красоты в объятиях другого мужчины в нем взыграла желчь, и он нашел постыдное удовольствие в том, чтобы издевательски преподнести нам весть, которая наверняка лишит нас наслаждений, коими обделен он сам. Вот так, любимая, и не нужно ничего придумывать.

– Даже если мой вывод справедлив, какая теперь разница? – горько заметила Амина. – Больше не будет ничего, Филип, и ничто уже не сделает твое положение менее отчаянным, менее тяжким. Как жена я сейчас боюсь сильнее, чем когда давала согласие стать твоей навеки. Не знаю, какая участь нам уготована, но будь уверен, что вот здесь, – она прижала руку к груди, – я горжусь тем, что именно моего мужа избрало Провидение. – Амина помолчала. – Ты ведь не ошибся, Филип?

– Нет, Амина, не ошибся. Ни в том, что призвал все свое мужество, ни в том, какую жену себе выбрал. – Филип печально ее обнял. – Такова воля Небес.

– Значит, нужно ее исполнить, – сказала Амина, вставая. – Первая боль прошла. Мне уже лучше, Филип. Твоя Амина помнит свои обязанности.

Филип не ответил, и спустя мгновение Амина продолжила:

– Всего одна короткая неделя…

– Я бы предпочел один день, – отозвался он, – и того будет довольно. Этот посланец явился чересчур скоро…

– Не говори так, Филип. Я благодарна за эту неделю, ведь и в столь короткий срок можно отвыкнуть от счастья. Конечно, начни я изводить тебя своими слезами и причитаниями либо требовать, чтобы ты никуда не уходил, как поступают другие жены, одного дня, Филип, было бы вполне довольно для такого проявления слабости с моей стороны – и для того, чтобы ты измучился. Но не беспокойся, Филип, твоя Амина знает, что нужно делать. Ты, подобно рыцарям в старину, отправляешься в опасный поход, чреватый гибелью, но Амина поможет тебе собраться и выкажет свою любовь тем, что тщательно проверит все твое снаряжение, дабы оно не подвело в самый неподходящий миг, а проводит тебя в надежде и уверенности, что однажды ты вернешься к ней. Недели мало, Филип, чтобы сделать все то, что я намечаю, – чтобы вдосталь наговориться, чтобы наслушаться твоего голоса, чтобы запомнить твои слова, каждое из которых навеки запечатлеется в моем сердце, чтобы обдумать их и питать ими свою любовь в твое отсутствие, изнывая от одиночества. Нет, Филип, слава Всевышнему, что у нас есть хотя бы целая неделя.

– Тогда и я так скажу, Амина. В конце концов, мы оба знали, что этот день наступит.

– Верно, но любовь была столь горяча, что прогнала воспоминания.

– Увы! Но в разлуке она будет жить именно воспоминаниями.

Амина вздохнула. Разговор прервало появление минхеера Путса, который, подметив хмурое выражение лица дочери, обыкновенно радостной и счастливой, воскликнул:

– Во имя Пророка! Что у вас стряслось?

– Ничего такого, чего мы не предвидели, – ответил Филип. – Мне предстоит уйти, корабль отплывает через неделю.

– Ого! Через неделю?

На лице врача промелькнула странная гримаса, которую он поспешил спрятать от Амины и ее мужа. Не следовало столь откровенно радоваться скорому отбытию Филипа. Кое-как справившись с собой, Путс добавил:

– Скверные новости, что и сказать.

Ему не ответили. Филип и Амина вместе вышли из комнаты.

Пропустим эту неделю, наполненную приготовлениями к уходу Филипа. Не станем описывать мужество Амины, которая старательно скрывала свои истинные чувства, хотя внутри у нее все болело при мысли о скорой разлуке с возлюбленным мужем. Не станем описывать противоречивые чувства самого Филипа, которому предстояло отринуть покой, счастье и любовь ради опасностей, одиночества и возможной гибели.

Временами он почти убеждал себя в том, что должен остаться, а временами ему просто не терпелось уйти. Амина же, засыпая в объятиях мужа, считала последние часы до разлуки – либо, если ей не спалось и она слушала завывания ветра, заранее пугалась тех опасностей, какие выпадут на долю Филипа.

Словом, неделя оказалась долгой для них обоих, и, хотя поначалу они думали, что срок истечет быстро, утро расставания принесло некое облегчение. До сих пор из уважения друг к другу они прятали свои подлинные чувства, а теперь можно было выплеснуть все то, что накопилось в душе, и прогнать сомнения, радуясь надежде, которая ободряла и хоть отчасти рассеивала мрак грядущего.

– Филип, – сказала Амина, когда они сели вдвоем, взявшись за руки, – я не буду сильно страдать, когда ты уйдешь. Я помню, что ты предупреждал меня обо всем до нашей свадьбы и что я сама согласилась принять это бремя. Любящее сердце уверяет меня, что ты непременно вернешься, но оно может обманывать. Не исключено, что ты вернешься неживым. В этой комнате я буду ждать тебя, на этой кушетке, которую переставлю туда, где она стояла раньше. Если не сможешь вернуться живым, молю, не отказывай мне в такой малости, вернись ко мне хотя бы мертвым! Я не испугаюсь ни бури, ни распахнувшегося окна, я возрадуюсь даже твоему призраку. Лишь позволь мне увидеть тебя снова, удостовериться, что ты мертв, и тогда я буду твердо знать, что мне незачем длить пустые дни на этом свете, тогда я поспешу соединиться с тобой в вечном блаженстве. Пообещай мне это, Филип.

– Клянусь исполнить все, о чем ты просишь, Амина, если попустят Небеса. – Губы Филипа дрогнули. – Я не могу… Боже милосердный! Я пытался… Амина, мне нельзя больше задерживаться.

Она пристально смотрела на мужа, не в силах вымолвить ни слова, лицо ее искажало страдание, сдерживаться долее было против природы. Амина пала в объятия Филипа и замерла. Филип, намеревавшийся поцеловать бледные губы жены на прощание, осознал, что она лишилась чувств.

– Хорошо, что все так вышло, – проговорил он, кладя жену на кушетку, – и пусть бы так и оставалось, ибо слишком скоро она очнется и будет терзаться.

Он позвал минхеера Путса из соседней комнаты и попросил помочь дочери. Надел шляпу, запечатлел последний жаркий поцелуй на челе Амины, выбежал из дому и скрылся из виду задолго до того, как жена его оправилась от беспамятства.

Глава 8

Прежде чем последовать за Филипом Вандердекеном по его изобилующему опасностями пути, надлежит кратко напомнить читателям обстоятельства, которые побудили голландцев стремиться на Восток, в те края, что ныне приносят им богатство, каковое они полагают неистощимым.

Начнем с самого начала. Карл Пятый, покорив бо?льшую часть Европы, отошел от мирских дел – по причинам, ведомым ему одному, – и разделил свою империю между братом Фердинандом и сыном Филиппом[10 - Брат Карла унаследовал титул императора Священной Римской империи и зе?мли в ее составе, тогда как сын, Филипп Второй, стал королем Испании и всех ее заморских владений.]. Первому достались Австрия и подвластные ей территории, второму же – Испания; но, чтобы этот раздел был более приемлемым для его сына, Карл вдобавок отдал ему Нижние Земли (Нидерланды), заодно с теми несколькими миллионами человек, что добывали на них пропитание. Устроив таким вот образом судьбы других смертных к собственному удовлетворению, Карл удалился в монастырь, причем сохранил за собою лишь малый доход, дюжину слуг и пони. Неизвестно, чем он занимался впоследствии, ездил ли верхом, – мы знаем только, что два года спустя он скончался.

Король Филипп (подобно многим до него и многим после) считал, что имеет полное право вести себя, как ему заблагорассудится, в своих владениях. Потому он отнял у голландцев большинство свобод, которыми те пользовались, а взамен даровал им инквизицию. Неблагодарные голландцы стали роптать, и Филипп, чтобы прекратить недовольство, повелел сжечь несколько человек. Тут уже голландцы, вообще предрасположенные к прохладной водной стихии, возмутились против вероисповедания, слишком жаркого на их вкус. Если коротко, ересь начала стремительно распространяться. Герцог Альба с многочисленной армией явился внушить голландцам, что инквизиция есть лучшее, на что они могут рассчитывать, и стоит вытерпеть полчаса на костре в этом мире, чтобы потом не казниться вечность в адском пламени.

Это незначительное расхождение во мнениях обернулось войной, которая длилась почти восемь лет, избавив сотни тысяч человек от необходимости умирать в своих постелях, и закончилась провозглашением независимости Семи Объединенных Провинций[11 - Так у автора. Вероятно, речь идет о семи провинциях, вошедших в состав Республики Соединенных Провинций Нидерландов в 1581 году (конфедерация провинций сложилась к 1579 году). Герцог же Альба пытался умиротворить мятежные Нидерланды в 1567–1573 годах, будучи наместником испанской короны. Вообще, следует отметить, что автор достаточно вольно обращается с историческими фактами.].

Такова предыстория, теперь же перенесемся на моря.

На протяжении столетия после того, как Васко да Гама сумел обойти мыс Доброй Надежды, морское господство португальцев никем не оспаривалось. Но в конце концов вмешались англичане, чей предприимчивый дух требовал простора. Португальцы настаивали на том, что путь мимо Капского полуострова принадлежит исключительно им, и были готовы защищать свое право силой.

Долгое время ни одна частная компания не отваживалась бросать им вызов, а обороты торговли были не столь велики, чтобы побудить какое-либо правительство развязать войну за этот водный путь. Потому английские искатели приключений стали разыскивать так называемый Северо-Западный проход в Индию, чтобы не связываться с португальцами, и в тщетных поисках этого мифического прохода минула добрая часть пятнадцатого столетия. В итоге напрасные поиски решено было прекратить, и англичане вознамерились поставить португальцев на место.

После одной или двух неудачных попыток командование новым флотом вручили Дрейку. Этот отважный и опытный мореплаватель достиг такого успеха, какого не ожидали даже записные жизнелюбы. Он возвратился в Англию в сентябре 1580 года, причем его плавание длилось почти три года, и привез несусветные богатства, а также сумел договориться на весьма выгодных условиях с правителем Молуккских островов.

Его примеру последовали Кавендиш[12 - Томас Кавендиш (1560–1592) – английский мореплаватель и пират, в 1586–1588 годах совершил третье в истории (после Ф. Магеллана и Ф. Дрейка) кругосветное плавание.] и другие моряки. Британская Ост-Индская компания, которой тем временем королевским указом были дарованы особые привилегии, принялась с переменным успехом развивать торговлю, чем и занималась пять десятков лет.

Будучи подданными испанской короны, голландцы имели обыкновение приобретать восточные товары в Лиссабоне и далее распространять их по всей Европе, но после ссоры с Филиппом они лишились оптового доступа к индийским товарам. В результате, продолжая требовать независимости и сражаться за нее, они одновременно стали снаряжать собственные экспедиции в Индию. Тут им повезло: в 1602 году по распоряжению парламента негоцианты объединились в Голландскую Ост-Индскую компанию, основанную на тех же правилах и стремившуюся к тем же целям, что и Британская.

В годы, о которых идет речь, англичане и голландцы вели морскую торговлю с Индией уже больше пятидесяти лет, а португальцы почти полностью лишились былого могущества вследствие тех союзов и соглашений, какие их соперники заключали с правителями Востока, изрядно настрадавшимися от португальской алчности и жестокости.

Какова бы ни была сумма обязательств, принятых голландцами по отношению к англичанам, пришедшим им на помощь в борьбе за независимость, было бы ошибочно утверждать, что эти обязательства простирались за мыс Доброй Надежды. Нет, за этим мысом англичане, голландцы и португальцы захватывали и топили корабли друг друга, и там не было иного закона, кроме права грубой силы. Порой звучали призывы вмешаться, обращенные к правительствам, но все обычно сводилось к «бумажной войне», к обмену гневными посланиями, поскольку со стороны было очевидно, что здесь все, как говорится, хороши.