Таинственный дом на Монмартре

Столкнувшись с этой живой загадкой, следователь понял, что попал в тупик.

Человек он был молодой и по молодости лет весьма усердный. Закон наделил его столь многочисленными и эффективными инструментами расследования уголовных преступлений, что он решил задействовать сразу все предоставленные ему возможности.

Начал он с того, что вызвал из Тулона надзирателей из тамошних мест заключения, полагая, что его подопечный есть не кто иной как обычный беглый каторжник.

Но надзиратели заявили, что незнакомец никогда не был их «клиентом».

Тогда следователь направил запросы во все прокуратуры Франции и Италии. Он сообщил прокурорам приметы незнакомца и просил их ответить лишь на один вопрос: совпадают ли они с приметами беглых преступников, разыскиваемых соответствующими прокуратурами. Все полученные ответы были отрицательными.

Затем следователь направил запросы во все соседние порты побережья с требованием предоставить сведения о случаях угона подобных шлюпок.

Но ни в одном сообщении об угоне судна не содержалось сведений, совпадающих с характеристиками шлюпки, на которой прибыл задержанный.

Тогда следователь решил прибегнуть к помощи парочки негодяев, которых на тюремном жаргоне именуют «наседками». Обычно подобных персонажей подсаживают в камеру к какому-нибудь бедолаге с поручением шпионить за ним и дают им задание разговорить его и вытянуть нужные сведения.

Подсадные агенты старательно вели пространные беседы со своим сокамерником.

Но вышло так, что сокамерник охотно поддерживал разговоры на любые отвлеченные темы, но буквально, как вода, ускользал сквозь пальцы при малейшей попытке хоть что-то узнать о его похождениях.

Наконец решили прибегнуть к крайнему средству. Составили список преступников, сбежавших из мест заключения или находящихся в розыске, чьи приметы хоть в чем-то совпадали с внешними данными незнакомца, и по ночам, когда задержанный крепко спал, принялись внезапно будить его, обращаясь к нему по имени кого-либо из этих преступников.

Надежда следователя строилась на том, что, услышав свое настоящее имя, незнакомец от неожиданности не сможет совладать с собой.

Но его ни разу не удалось застать врасплох.

Тайна незнакомца так и оставалась нераскрытой, дело не сдвигалось с мертвой точки и уже грозило перерасти в войну самолюбий между следователем и упрямым подследственным.

Но все это не могло тянуться бесконечно, да и держать человека в предварительном заключении до тех пор, пока он не соблаговолит заговорить, тоже было невозможно.

В конце концов служителям правосудия надоела эта бессмысленная борьба, и незнакомец, обвиненный в бродяжничестве, предстал перед судом по делам об уголовных проступках.

На судебное заседание явились все проживавшие в городке: и местные жители, и приезжие, проводившие осенние месяцы в Провансе.

Среди последних был виконт Анри де Сервон, школьный товарищ следователя, к которому он приехал на месяц погостить в его доме. Эта история заинтересовала Сервона из чистого любопытства, вполне характерного для мающегося бездельем парижанина.

Он навещал незнакомца в тюрьме, а в зале суда занял место в первом ряду.

Понятно, что на судебное заседание подсудимый явился не в том скудном одеянии, в которое он был облачен в своей шлюпке. Ему выдали тюремную одежду, состоящую из фуфайки и штанов из грубой шерстяной ткани.

Подсудимый был человек среднего, и, пожалуй, даже высокого, роста. На вид ему было от сорока пяти до пятидесяти лет. В его черных волосах и обширной бороде еще не было заметно седины. Черты лица незнакомца были неправильные, но довольно приятные, а в карих глазах светились ум и доброта.

От сильного загара кожа подсудимого приобрела темно-бронзовый оттенок. Это свидетельствовало о том, что профессия незнакомца сродни профессии охотника или моряка и связана с пребыванием на свежем воздухе.

Руки его не были похожи на руки рабочего, но все говорило о том, что это руки труженика.

Выговор у незнакомца был совершенно правильным, без какого-либо акцента.

Все ждали, что на судебном заседании случится что-то сенсационное. Но ожидания оказались напрасными.

Подсудимый был спокоен, непроницаем и не произнес ни единого слова.

Его засыпали вопросами, постоянно пытались на чем-нибудь подловить, угрожали, что упрямство не доведет его до добра. Но все было тщетно.

Незнакомец упорно сохранял благодушие и, выслушав решение суда, приговорившего его к максимальному наказанию за бродяжничество – один год и один день тюремного заключения, – показал всем своим видом, что он смиренно соглашается с любым принятым судом решением.

Между тем требовалось дать ему какое-нибудь имя, чтобы, если можно так выразиться, персонифицировать приговор, и его назвали Жаком. Так его уже успели окрестить тюремные надзиратели, испытывавшие затруднения в общении со своим узником.

Через несколько дней человека без имени перевели в арестантский дом, расположенный в соседнем департаменте.

Тем и закончилось это дело, которое так и не смогли довести до окончательной развязки.

Анри де Сервона загадка бессловесного анонима захватила так же сильно, как прежде в игорном клубе захватывали партии с крупными ставками. Он даже оставил в канцелярии суда пятьсот франков, чтобы их передали узнику по окончании срока заключения.

Это была своего рода плата за любопытство.

Виконт думал, что, покончив счеты с правосудием, незнакомец захочет отблагодарить его за проявленную щедрость и расскажет о своих похождениях.

Но его расчет не оправдался.

Через год он узнал, что незнакомец отсидел в тюрьме все двенадцать месяцев, так и не раскрыв своего имени, а выйдя на свободу, уехал на жительство в Марсель под надзор полиции.

На этом все и кончилось. Человек без имени не давал о себе знать. Он даже не написал письма и не поблагодарил виконта, хотя по выходе из тюрьмы деньги ему были выплачены полностью.

А через некоторое время, в феврале 1848 года, в Париже произошла революция, и Анри де Сервон, уже успевший позабыть обо всей этой истории, внезапно оказался участником иных весьма странных и драматических событий.

Глава I

Революционные выступления во Франции в первой половине 1848 года происходили столь бурно, что для каких-либо дел, не связанных с политикой, просто не оставалось места.

Если в прежние времена внимание публики в основном привлекали громкие судебные процессы, то с началом революции общественный интерес переключился на уличные бои и схватки политических оппонентов. В результате весьма необычные дела, творившиеся в тот период в высших кругах парижского общества, остались практически незамеченными.

После февральских событий аристократические клубы в Париже долгое время пустовали. Но уже к концу лета приверженцы жизни на широкую ногу начали возвращаться к привычному парижскому укладу.

Возобновились обеды в «Кафе де Пари», публика потянулась в театры, все опять почувствовали вкус к игре и поздним ужинам.

Но главным образом к игре.

Казалось, что люди хотят вознаградить себя за вынужденное воздержание, и посему игра пошла с невиданным размахом, что, возможно, объяснялось еще и тем, что будущее виделось в весьма неопределенном свете.

Именно так обстояло дело в одном из самых именитых в те годы клубов Парижа, где собирались большие любители игры по-крупному. В салоне клуба, оклеенном красными обоями, был установлен стол для игры в баккара, и каждую ночь люди, сидевшие вокруг стола, проигрывали или выигрывали громадные суммы денег.

Достаточно было взглянуть на груды золота и банковских билетов, вываленных на зеленое сукно, чтобы понять, что стоимость промышленных активов катится вниз, а арендную плату уже давно никто не вносит.

Деньги припрятывали, изымали из оборота, и они всплывали в игорных заведениях, где между часом ночи и пятью часами утра переходили из рук в руки с необычайной легкостью.

Однажды в конце октября в разгар всей этой игорной лихорадки один из самых усердных посетителей клуба внезапно перестал в нем появляться.

Это был молодой дворянин, весьма богатый, родом из Лангедока, приехавший в Париж, чтобы провести в нем зиму. За последний месяц он выиграл очень значительную сумму денег.