Самая умная собака в мире

Только бы не как того. Поднимут, подержат, опустят. Поднимут, подержат, опустят. Ох.

Ну, нет же. Бережно несут. Значит, нужен зачем-то. Ох. Только бы не на опыты. Хуже ничего нет. Что? Описался? А кто бы не.

Течет желтое по пальцам с синими картинками, по стеклянному кругляшку с запертым жуком на запястье и дальше – под рукава. А много как. Ну, извиняйте.

И ведь извиняют. Ругаются, но держат бережно. Очень они странные.

Глупо-то как. Думал, страшно будет, а нет. Только тошно очень. А этого, черного, отпустили. Счастливчик. Но дурак. Нет бы бежать колбасу отыскивать – рядом цокает, блаженный. А может, шок.

Никогда вверх лапами не ходил. Не получалось как-то. А жаль. Вот же он, прямо перед глазами. Уходит в небо отвесными стенами, сверкает там золотыми луковицами… А может, и впрямь, слезы. И пахнет, главное, чистотой, богатством и теплым хлебом. Ах, как пахнет! Рай песий. Но не успел. Быстрее надо было бежать. А теперь нам в другую сторону.

Суббота. Пятью минутами позже

– Оно точно не дохлое? Поставьте.

Чарли кое-как ставят на подгибающиеся лапы и расходятся в стороны. Недалеко. Так, чтобы успеть, если.

Чарли по-быстрому осматривается.

Дверь, конечно, закрыта. Стены далеко, а потолок и не разглядишь. Под ногами теплый деревянный лед с узорами и вмерзшим солнцем. И никто. Никогда. Не ходил по этому полу босиком. Чарли первый. А посередине стол. Прямо площадь. Оказываются, бывают такие. Это же сколько Чарли разом можно разделать? То-то и людей набилось: больше, чем ног у собаки, сильно больше. И все смотрят. А чего смотреть-то? Чарли один. На всех не хватит. Хотя… Что-то с ними не так. Вроде есть, а вроде и нету. С виду много, а на деле один. Вот этот, плешивый. Вот уж альфа так альфа. И кто ж это ему рискнул кипятком на голову… Бывают же люди.

Ну, ясно, ему и принесли. Подходит, садится на корты.

– Хороший выбор, – скалится. – Ну да ладно. Какая страна, такие и собаки. Наденьте на него ошейник.

В дверях возня. Во как. Черненький, оказывается, тоже здесь. Что-то там с ним делают, с бедолагой. Но вроде жив. А теперь ко мне. И веревку в руках вертят. Значит, все-таки вешать.

Что ж они так вешать любят? Где ты, собачий бог? Чарли на всякий случай смотрит вверх. Нет там бога. Только тихонечко, прямо под гроздьями теплого желтого света, покачивается на веревочке грустный и смирный Чарли. И отказывают задние ноги. И мир валится набок.

***

– Бобик! А, Бобик? – нервничает премьер и неловко похлопывает Чарли по морде. – Ну давай, собачка, приходи в себя. Суббота, время позднее, все устали. Во-от, молодец. Давай-давай. Вставай. Потихонечку… Вот так. Умничка. Не бойся, никто тебя не обидит. Скажи нам что-нибудь, а?

Чарли осматривается. Петля уже на шее. Последнее слово, значит? Ну, что тут скажешь?

– Да и хуй с ним, – устало говорит Чарли.

– Хуй! – вкратце повторяет ошейник.

Премьер вздрагивает и бледнеет. Главный ржет. За ним спешно разевают рты остальные.

Премьер через силу улыбается и придвигается к Чарли.

– Я понимаю, Бобик, ты расстроен. Мы оторвали тебя от дел… Возможно, от семьи, от ужина… Но мы компенсируем, правда. Тебе чего нужны? Еды? Конечно, еды. Смотри, какой тощий. Надо больше есть, Бобик.

И у Чарли сдают нервы. Истерика. Звуки из ошейника такие, что присутствующие зажимают уши. Вой, визг, плач и скрежет зубовный. Человек в новом плохо сидящем костюме спешно подскакивает и крутит что-то в ошейнике, снижая громкость до минимума.

Главный пристально смотрит на премьера.

– Я даже спрашивать не буду, во что это обошлось бюджету. Но сил моих больше нет. Просто идите на…

Он стискивает зубы.

– Вот куда собачка сказала. И прямо сейчас.

Дождавшись, когда дверь за премьером закроется:

– Ну, хоть что-то хорошее сделали сегодня для страны.

Поворачивается к Чарли. Склонив голову набок, внимательно его рассматривает.

– В принципе, правильно все сказал-то.

И через плечо секретарю:

– Пишите. Премьер-министра с должности снять. Временно исполняющим назначить вот этого.

Тыкает пальцем в Чарли.

– Хуже точно не будет. Написали? Давайте на подпись.

Заносит ручку над документом, что-то вспоминает и оглядывает собравшихся.

– Возражения?

Ждет секунд пять, морщится и подписывает.

– Нет возражений. Прекрасно. Прямо как в старые добрые времена. Значит, так. Премьер-министра накормить, помыть и постричь. Выделить комнату, обустроить. И смотрите, чтоб не сбежал. Добермана этого вот к нему приставьте. И да, приказ опубликуйте. Порадуем защитников меньшинств. Заодно глянем, что там нынче с протестными настроениями.

Воскресенье. Утро

Живой! Чудеса. А что на шее удавка, так это, может, ошейник. Как у домашних. А день-то какой! Неужели конец холодам? Воздух вкусный, не пожалели начинки. Солнце положили, снежинки положили, все что под снегом было – тоже положили. И речной лед не забыли. Молодцы. Непонятно даже, как уместилось. Так, наверное, желе изнутри выглядит… Или холодец?

Чарли откусывает на бегу кусочек и жмурится. Холодный. Значит, холодец. Оглядывается: заметили? Нет. Слишком заняты, чтобы не обогнать. А ведь могли бы, запросто. Этот Тридцать Третий точно. Кажется, еще прибавилось? Вот этих двух раньше не было. И откуда берутся?

На бегу не оглядываются: столбы же. Очень больно, если. И вот, пожалуйста. Не столб, конечно, но так еще хуже. Невысокая, стройная, вся в кудряшках. Похоже, блондинка. Очень нехорошо могло выйти: косточки-то, поди, хрупкие, что у котенка. Хорошо, что ушла: сейчас точно что-нибудь сломал бы. А ушла минут пять назад, не больше. Чарли поднимает лапу и черкает пару линий поверх. Остальные тоже отмечаются, но сильно поодаль. Интересно.

Чарли еще раз вглядывается и решительно сворачивает направо. Где-то по краю сознания крутятся страшные черные резиновые круги, прыскают в стороны редкие утренние люди, кричит от злобы, страха и боли багровый толстяк с опустевшим теперь поводком, и вот она уже рядом, улыбается ему всем своим тонким и ладным телом.

– Так это вы наш новый премьер-министр? Я вас сразу узнала по фотографии в газете. Все только о вас и говорят.

Чарли улыбается.

– Какое счастье, что я вас встретил. Какая досада, что это случилось до ветеринара и парикмахера.

– Какие все пустяки! – отвечает. – Я этих ваших блох однажды уже видала. И ничего в них страшного нет. А прическа ваша мне даже нравится. И знаете что? Зовите меня Люси.

***