Навонял советский мат.
Прелесть песни соловьиной
Облита теперь уриной.
Романтичная луна
Тою ж влагою пьяна.
Слово «лик» звучало гордо,
А теперь нужна нам морда.
Ходит шкет под кустик роз,
Чтоб оставить там навоз.
Да, не любим мы шаблона,
Не хотим читать Надсона.
Этот чахленький Надсон
Уж навеки посрамлен,
И его мы кличем Надсон,
Чтоб покрепче надругаться.
7(20) декабря 1926
«И породисты, и горды...»
И породисты, и горды,
В элегантных сюртуках,
В лакированных туфлях,
Лошадиные две морды
Ржут в саду Шато-Гуляй,
Жрут котлеты де-воляй.
А кокотка-мазохистка
Твердо линию ведет,
Меньше тысчи не берет.
– Я, друзья, специалистка.
Оля, Вера – сущий клад:
Так накажут, – что там ад!
11 (24) декабря 1926
«Фараон, фельдфебель бравый...»
Фараон, фельдфебель бравый,
Перекресток охранял.
И селедкой очень ржавой
Хулиганов протыкал.
Слава, слава фараону!
Многа лета ему жить!
Уважение к закону
Всем умеет он внушить.
19 декабря 1926 (1 января 1927)
«Из детства Клара мне знакома...»
Из детства Клара мне знакома.
Отца и мать я посещал,
И, заставая Клару дома,
С нее портреты я писал.
Достигнул я в моем искусстве
Высокой степени, но здесь
В сентиментальном, мелком чувстве
Талант мой растворился весь.
Вот эту милую девицу
На взлете рокового дня
Кто вознесет на колесницу
Окаменелого огня?
А мне ль не знать, какая сила
Её стремительно вела,
Какою страстью опьянила,
Какою радостью зажгла!
– Вы мне польстили чрезвычайно! —
Остановясь у полотна,
С какою-то укорой тайной
Вчера сказала мне она.
О, эта сладостная сжатость!
И в ней жеманный ореол
Тебе, ликующая святость,
Я неожиданно нашел.
Светло, торжественно и бело,
Сосуд, где закипают сны,
Невинно-жертвенное тело
Озарено из глубины.
22 декабря 1926 (4 января 1927)
«Хоть умом не очень боек...»
Хоть умом не очень боек, —
Ведь не всем умом блистать, —
Но зато уж очень стоек,
Если надо не зевать.
Всё, что надо, держит память,