Свет погасших звезд. Люди, которые всегда с нами

После того как творческий тандем Гребенщиков – Науменко распался, Майк перебывал еще в нескольких группах. В основном это были группы-однодневки из разряда «кабацких» – они собирались только на определенный период (летом), чтобы заработать денег на танцах. Был даже момент, когда Майк работал диск-жокеем в международном лагере. Что касается постоянного места работы Майка, то оно находилось в Ленинградском Большом театре кукол, где наш герой трудился в качестве радиста.

Свою единственную жену Майк повстречал в конце 70-х. Девушку звали Наташа Кораблева, и к рок-н-роллу она имела лишь опосредованное отношение – любила его слушать и только. А с Майком девушку познакомил ее двоюродный брат Вячеслав, который на тот момент играл вместе с Науменко в рок-группе «Капитальный ремонт». Потом молодые люди встретились на свадьбе Вячеслава, и там их знакомство из шапочного переросло в более серьезное. А затем Майк раздобыл где-то альбом Дэвида Боуи, и Наташа, узнав об этом, сама напросилась к нему в гости. По ее словам, это было самое целомудренное свидание в ее жизни: они слушали пластинку и разговаривали о рок-н-ролле. После этого события развивались стремительно. Летом 80-го Наташа устроилась работать в «Теплоэнерго», и ей выделили отдельное жилье – комнату в коммуналке на Боровой. Спустя пару месяцев Майк переехал туда жить. Весной следующего года они официально поженились. Свадьбу справляли в трехкомнатной квартире друзей, где не было вообще никакой мебели. Жених встречал гостей в пиджаке, при галстуке и внешне был сильно похож на молодого Пола Маккартни. Хотя в реальной жизни творчество экс-битла Майка не заводило – ему больше был по нраву покойный Марк Болан из «Ти Рекс». Поэтому своего первенца, который родился вскоре после свадьбы, Майк хотел назвать именно Марком. Но друзья его отговорили: мол, имя еврейское, и у сына могут быть в будущем определенные трудности. В итоге сошлись на имени Евгений.

В тот самый год, когда Майк стал мужем и отцом, свет увидел его второй магнитоальбом под названием «Сладкая N и другие». Как считают многие, по насыщенности хитами и новыми идеями этот альбом стал одним из самых интересных в русском роке. А песня «Дрянь» какое-то время была визитной карточкой Науменко. Как писал питерский самиздатовский журнал «Рокси»: «Майк возвышается над всем остальным рок-потоком, как рабочий, вылезающий из канализационного люка. Единственный из всех он реально поет о том, что реально происходит здесь и сейчас с каждым из нас, и тем языком, в терминах которого мы привыкли думать». В питерских кругах за Науменко закрепляется прозвище «ленинградский Боб Дилан» (у Майка была такая же манера говорить немного в нос).

После выхода «Сладкой N…» слава Науменко шагнула за пределы Питера. Он начинает гастролировать по крупным городам, в частности, приезжает с Гребенщиковым в Москву, где выступает на «квартирниках» (подпольные концерты на квартирах). Именно тогда на свет и появилась собственная группа Майка «Зоопарк». По стилю игры это было нечто похожее на панк-рок, хотя и не чистый. А поскольку большая часть публики была воспитана на более изящных стилях (в начале 80-х в Советском Союзе в большом фаворе была британская группа «Смоки», игравшая в стиле «мягкий рок»), «Зоопарку» приходилось подстраиваться под эти вкусы. Одно время на концертах музыкантам «Зоопарка» приходилось вслед за песнями собственного сочинения исполнять шлягеры «Бони М» и даже «Поворот» группы «Машина времени». Но чуть позже все эти компромиссы были отброшены в сторону, и «Зоопарк» чуждые ему шлягеры уже не играл. Сам Майк отзывался о музыке своей группы следующим образом: «Мы играем нарочито грязный рок-н-ролл, не заботясь чрезмерно о чистоте звучания и тому подобном. Главное – это общий кайф, интенсивность звука, энергия, вибрации…»

Тем временем зримо менялось отношение властей к рок-движению. С середины 60-х власти пытались обуздать это явление с помощью репрессий и контрпропаганды (то же движение ВИА было инспирировано властями для борьбы с роком), но десятилетие спустя стало окончательно ясно, что все эти меры положительного эффекта не имеют. Чем сильнее борешься с рок-н-роллом, тем популярнее он становится. Тогда властями был избран иной метод: приручение рок-кумиров. В итоге самая популярная рок-группа страны «Машина времени» была официально разрешена и влилась в государственнную организацию «Росконцерт». Ей разрешили концертировать по стране (с утвержденным «наверху» репертуаром) и даже сняли про них фильм «Душа», где бывшие короли рок-н-ролла играли на подпевках у мега-звезды советской эстрады Софии Ротару. Так вместо рок-н-ролла на свет появился новый гибрид – рокопопс по-советски (на Западе было то же самое, только с опережением на двадцать лет).

Точно такая же кампания началась и в Ленинграде, где было сосредоточено большинство рок-групп, игравших самый опасный для властей рок-н-ролл – социальный. Там власти придумали более изощренный способ борьбы: по прямому указанию из КГБ в Питере был создан ленинградский рок-клуб, который под вывеской Межсоюзного дома самодеятельного творчества объединил под своими знаменами чуть ли не всех тамошних рокеров. Так питерский рок был взят «под колпак». Не избежал этой участи и «Зоопарк». Официальные власти разрешили Майку зарегистрировать свою группу в рок-клубе и даже «залитовали» (то есть разрешили к исполнению на концертах) его концертную программу. Правда, песни были отобраны самые идеологически невинные (ту же «Дрянь», к примеру, запретили).

И все же кампания властей по приручение рокеров так и не сумела принести желанных результатов. Даже находясь «под колпаком», те же «Машина времени» и «Зоопарк» умудрялись в паузах между официальными концертами писать довольно смелые магнитоальбомы, которые молодежь отрывала с руками. И свой самый знаменитый альбом «Уездный город N» группа «Зоопарк» записала в 1983 году, когда в Кремле уже сидел новый генсек – бывший шеф КГБ Юрий Андропов. Этот альбом некоторые критики назвали «энциклопедией нашей жизни», а год спустя на 2-м фестивале рока в Ленинграде Науменко был назван чуть ли не главным «рок-сатириком» в Союзе.

В 1984 году официальные власти отбросили в сторону всякую деликатность по отношению к рокерам. Вышло это не случайно. Дело в том, что именно тогда западные спецслужбы активизировали атаки на советскую идеологию, что потребовало от советских властей ответных мер. На свет явился список более сотни советских и зарубежных рок-групп («Документ 75–39»), которым запрещалось выступать в Москве, а также не разрешалось проигрывать их магнитоальбомы и пластинки. Из числа советских в этот «черный список» угодили такие группы, как: «Браво» (их вокалистку Жанну Агузарову власти выслали из Москвы), «Кино», «Аквариум», «Наутилус Помпилиус», «ДДТ» и др. А вот группы «Зоопарк» в этом списке не было, хотя больше всего групп в нем фигурировало из Ленинграда – целых 17 (Москва была представлена четырнадцатью группами). Почему власти отнеслись столь снисходительно к детищу Майка Науменко, сказать трудно.

В 1985 году, после воцарения в Кремле Михаила Горбачева, в стране задули новые ветры. И рок-музыка стала постепенно выходить из подполья, становясь важным идеологическим оружием в борьбе с «чуждым прошлым». И если каких-нибудь несколько лет назад рокеров называли «наймитами Запада», то теперь они в одночасье стали героями. Еще бы: боролись с застоем, терпели лишения. В итоге именно рок-н-ролл стал одним из тех мощных таранов в руках «перестройщиков», с помощью которого они сумели разрушить страну. Рокеры тогда чувствовали себя настоящими героями, хотя на самом деле были всего лишь пешками в руках циничных и расчетливых политиканов, которые использовали их в своей хитроумной игре по развалу коммунистической державы.

«Зоопарк» в те годы тоже находился на гребне славы. Фестивали следовали один за другим, гастрольные города мелькали перед глазами с калейдоскопической быстротой. Однако репертуар у группы практически не обновляется, и Науменко только и делает, что исполняет свои старые песни. До новых руки не доходят. Сначала по причине бешеного гастрольного ритма, а потом и вовсе из-за природной лени. Сказывалась сибаритская натура Науменко – больше всего в жизни он любил полежать на диване, почитать или попить винца. Однажды к нему домой привели двух девушек-голландок, которые захотели воочию поглядеть на лидера русской панк-группы, а Майк даже не поднялся со своего любимого дивана – так и пролежал всю встречу.

Майк Науменко был звездой рок-н-ролла на протяжении десяти лет. Но это были разные годы. Если первые пять лет он активно трудился – писал новые песни и успешно гастролировал, то остальные пять лет он уже только гастролировал. На новые песни его уже не хватало. Хотя время тогда было самое что ни на есть рок-н-ролльное – конец 80-х, перестройка. Но Майку, чуть ли не единственному из всех рок-н-ролльщиков, именно в это время стало почему-то скучно. Может быть, потому, что он никогда не был бизнесменом и продавать свое творчество за деньги просто не умел. А именно этим тогда и занимались большинство его коллег. Ведь если в начале 80-х рокеры писали свои песни по большей части бескорыстно, то теперь это все превратилось в товар, на котором зарабатывались большие деньги. Причем свой навар с этого товара имели все: как рокеры, так и власти предержащие, которые умело вели рок-н-ролльщиков в нужном для них направлении.

Науменко шагал в стройных рядах своих коллег недолго. И если его бывшего приятеля Виктора Цоя унесла из жизни автомобильная авария, то Науменко умер по более прозаической причине – из-за пьянства, которое с каких-то пор стало самым верным способом для Майка избавиться от вселенской скуки, которая его окружала. И Цоя он пережил всего лишь на год и две недели.

Науменко скончался в питерской коммуналке на глазах у своих соседей. Те подобрали его в коридоре, где он упал, и положили на диван. А когда Майк внезапно захрипел, вызвали «Скорую». Но первая бригада врачей заявила, что пациент нетранспортабелен, и оставила хрипевшего Майка в покое. Через несколько часов другая бригада констатировала смерть Михаила Науменко «в результате кровоизлияния в мозг».

Говорят, за несколько месяцев до своей смерти Науменко пришел в себя и даже заявил, что готов снова взяться за написание новых песен. Но этому заявлению так и не суждено было осуществиться. Помнится, Джон Леннон тоже пять лет пребывал вне рок-н-ролла, а потом встряхнулся и родил на свет очередной альбом. После которого заявил, что возвращается в музыку. Но пуля маньяка поставила крест на этих надеждах. Науменко погиб не от пули, однако сути дела это не меняет: возвращение не состоялось.

28 августа – Константин СИМОНОВ

В советские годы этого писателя числили по разряду классиков. Официальная биография этого человека выглядела довольно гладкой, хотя на самом деле в ней было множество моментов, некоторые из них могли поставить крест не только на видимом благополучии этого человека, но и на его жизненном пути.

Кирилл Симонов (именно таково настоящее имя писателя) родился в 1915 году в Петрограде в интеллигентной семье. Его отец, Михаил Симонов, будучи офицером царской армии, в годы Гражданской войны принял сторону белых и воевал против большевиков. Мать, Александра Леонидовна, происходила из старинного рода Оболенских-Шаховских и закончила Институт благородных девиц, что находился в Смольном.

Отца своего Симонов помнил плохо, поскольку тот погиб, когда ему было около пяти лет (по другой версии, он уехал в Польшу после поражения белых). Вскоре после этого его мать вновь вышла замуж, и воспитывал будущего советского писателя отчим А. Иванишев, который тоже был военным, но уже не царской, а Красной Армии. По собственному признанию Симонова, его отчим оказал сильное и благотворное влияние на его жизненные и житейские принципы и привычки. Он же привил ему любовь к армии, которая осталась у него на всю жизнь.

Именно благодаря отчиму Кирилл Симонов вскоре стал Константином. Согласно семейному преданию, вышло это по недоразумению. Шестилетний мальчик, подражая отчиму, решил «побриться». А поскольку делал это неумело, поранился – чиркнул себе по кончику языка. И с этого момента у него образовался дефект речи: он не мог произносить букву «р». А так как эта буква присутствовала в его имени, мальчику трудно было произносить собственное имя. Однако носил он его довольно долго. И только в конце 30-х, когда Симонов стал журналистом, он окончательно сменил имя – стал Константином.

Военная служба отчима предполагала частые переезды с места на место, поэтому долгое время семья жила в разных городах: в Рязани, потом в Саратове. Там Константин закончил семилетку и в 1930 году поступил в фабзавуч учиться на токаря. Причем решил это самолично, не посоветовавшись с родителями. Но когда те узнали об этом, препятствовать не стали: понимали, что сын увлечен атмосферой тех лет – в стране началась индустриализация и рабочий человек выходил на первый план. Еще одним побудительным мотивом для Симонова было желание самостоятельно зарабатывать. Ведь Симоновы жили скромно, в обрез, и 37 рублей получки, которые Константин стал приносить домой на второй год фабзавуча, были существенным вкладом в их семейный бюджет.

В 1931 году Симонов приехал в Москву, и здесь начались его трудовые университеты: он работал сначала на авиационном заводе, потом на «Межрабпомфильме» техником. Однако уже в те годы он вовсю упражнялся в литературном творчестве – писал стихи – и мечтал свою будущую жизнь связать именно с литературой. Его мечта сбылась в 34-м, когда его с первого же захода приняли в Литературный институт. А когда он учился на четвертом курсе, свет увидела его первая поэма – «Павел Черный», посвященная строителям Беломоро-Балтийского канала. Выбор темы неслучаен. По тем временам это было одно из самых грандиозных и пафосных строительств, когда в кратчайшие сроки построен стратегически важный водный путь. Строили канал в основном заключенные, для которых это была своеобразная перековка: из изгоев в нормальные граждане. Правда, для многих эта перековка закончилась трагически – они погибли. Однако атмосфера тех лет отнюдь не располагала к жалости: считалось, что чем больше жертв, тем быстрее будет построено светлое будущее. Стоит отметить, что эту поэму впоследствии Симонов никогда не перепечатывал и в собрание сочинений не включил ни единой строчкой. Хотя уже в этой поэме проявились сильные стороны симоновского дарования – историзм, близкая к разговорной естественность интонаций, романтический пафос долга, мужской дружбы.

В начале осени 1939 года Симонов отправляется на свою первую войну – он назначен корреспондентом в газету «Героическая красноармейская» на Халхин-Гол. Именно там он прошел первую «обкатку» войной. Там сложился фундамент военного писателя и журналиста, каким Симонов останется на всю жизнь: преклонение перед военным профессионализмом, уважение к храбрости врага, милосердие к поверженному, верность воинскому долгу, подчеркнутое гусарство по отношению к женщинам.

Симонов был мужчиной видным и всегда нравился женщинам. И первая его серьезная любовь случилась еще в начале учебы в Литературном институте. Его возлюбленной тогда стала дочь знаменитого эстрадного режиссера Виктора Типота Наталья. Однако среда, в которой вращалась девушка, быстро наскучила Симонову, и он ушел от Натальи к женщине из другой среды – литературной. Евгения Ласкина была сестрой писателя-сатирика и стала первой официальной женой Симонова. В 1939 году у них родился сын Алексей. Увы, но рождение первенца не спасло молодую семью от развода. Спустя год после появления на свет сына Симонова угораздило влюбиться в женщину, которая стала его Главной любовью на многие годы. Это была популярная киноактриса Валентина Серова.

Слава пришла к Серовой в том же 39-м году, после того, как она сыграла задорную девушку Катю Иванову в комедии «Девушка с характером». Однако этот же год обернулся для нее трагедией: 11 мая, при совершении испытательных полетов на самолете «УЧИ-4», разбился ее муж – прославленный летчик, Герой Советского Союза Анатолий Серов. Спустя несколько месяцев после этой трагедии, в сентябре, Валентина родила сына, которого в честь погибшего отца назвала Анатолием.

О том, как Симонов познакомился с Серовой, существует несколько версий. Согласно первой, их знакомство произошло 12 мая 1939 года в доме Серовой, куда Симонов пришел как журналист, чтобы написать некролог о погибшем летчике. По второй версии, это случилось в Ленкоме, где Симонов присутствовал на спектакле «Зыковы» по пьесе М. Горького, в котором Серова играла роль Павлы. Молодая актриса произвела на поэта такое впечатление, что в течение нескольких недель он приходил на каждый ее спектакль и неизменно садился в первый ряд с букетом цветов. После спектакля цветы обычно вручались ей. Валентина их принимала, но не более – как мужчина Симонов ей не нравился. К тому же она знала, что он женат, что недавно у него родился сын, и не хотела разбивать семью. Отсюда и ее холодность к нему. Однако Симонов отступать не думал и продолжал свои ухаживания. Тогда Серова прилюдно его оскорбила, видимо, надеясь, что это отвадит наконец его от ухаживаний.

В тот день Симонов принес в Ленком свою пьесу «История одной любви», которую театр принял к постановке. На главную роль назначили Серову. Но когда после одной из первых репетиций автор пьесы подошел к актрисе и поинтересовался, как ей нравится пьеса, та ответила: «Дерьмовая пьеса! И роль дерьмовая!» Любого другого после подобных слов должно было передернуть. Но Симонов только улыбнулся и на следующий день как ни в чем не бывало снова пришел в театр с букетом цветов для Серовой. Вот тут многие из тех, кто наблюдал этот роман вблизи, поняли, что он действительно без ума от актрисы. И, как бы в подтверждение этих разговоров, Симонов вскоре подал на развод с Ласкиной. Говорят, все там было без скандала. Симонов честно признался жене, что полюбил другую женщину, и Евгения Самойловна отпустила его. С болью в сердце, но отпустила. Причем поступила благородно и в другом: не стала чинить препятствия в общениях Симонова с сыном.

Серова сдалась весной 1940 года. Судя по всему, из жалости к чувствам Симонова. Он снял комнату на Арбате, где и проходили их встречи. В те дни Симонов наверняка видел, что Серова его не любит, но, видимо, мечтал растопить лед ее сердца своей страстью к ней и добрым отношением к ее ребенку. Когда он приходил в ее дом на Никитской, первое, что делал, – играл с Анатолием. Он сажал его себе на плечи и, изображая слона, громко трубил на всю квартиру, вызывая шумный восторг у мальчишки. Глядя на их игры, постепенно смягчалась и Серова. Она понимала, что, если человек любит ребенка, значит, любит и ее.

В те годы Симонов был еще мало известен и зарабатывал не так много, как это будет позднее. К тому же изрядная доля его заработков шла на содержание единственного сына. Поэтому, встречаясь с Серовой, он не мог покорить ее широтой размаха и брал исключительно другим – добрым отношением. И Валентина это оценила. Был даже случай, когда она пришла ему на выручку. В тот день Симонов пригласил ее в ресторан, но не рассчитал с заказом – дорогих блюд оказалось больше, чем могли потянуть его финансовые ресурсы. И когда к ним подошел официант, чтобы принять расчет, Симонов побледнел. Серова тут же поняла, в чем дело, и незаметно сунула ему под столом пачку купюр, которые лежали в ее сумочке. В благодарность за это Симонов на следующий день заявился в Ленком с огромным букетом цветов.

В 1940 году Симонов написал пьесу «Парень из нашего города» и принес ее в Ленком. По одной из версий, это произведение он написал… из ревности. Зная о том, что Серова продолжает в душе любить своего погибшего мужа, Симонов посвятил пьесу ему, выведя Серова в образе танкиста Луконина. А его невеста, актриса Варя – не кто иная, как Валентина Серова. Пьеса была немедленно принята к постановке, и главную женскую роль в ней должна была сыграть именно Серова. Но она отказалась, догадавшись об аналогии.

По мнению биографов Симонова, именно любовь к Серовой сделала из него настоящего поэта. Он посвятил ей массу прекрасных стихотворений, которые были шедеврами советской любовной лирики. Вершиной творчества стало стихотворение «Жди меня», которое Симонов написал незадолго до войны и посвятил Серовой. В декабре 1941 года автор прочитал стихотворение по Всесоюзному радио, и оно мгновенно ушло в народ. Месяц спустя его напечатали в «Правде» и «Красной звезде». После чего случился настоящий обвал писем – редакции обеих газет были завалены восторженными отзывами. Рассказывали, что вырезки из газет находили в карманах гимнастерок погибших бойцов, слова «Жди меня» писали краской на броне танков и на бортах грузовиков со снарядами. Солдаты переписывали стихи в свои солдатские треугольники и отправляли домой.

Поскольку люди знали, о ком именно идет речь в «Жди меня», это привело к новому взлету популярности Серовой. В суровые военные годы она стала символом женской верности и красоты. Но реальность оказалась такова, что Серова верной невестой (они с Симоновым тогда еще не были женаты) быть не смогла, без памяти влюбившись в будущего маршала Константина Рокоссовского. Правда, насчет этой любви существуют две версии. Согласно одной, этот роман действительно имел место быть. Согласно другой (на нем настаивают родственники Серовой и Симонова), ничего подобного не было и роман этот существовал только в пылком воображении завистников. Но, как бы ни было, рассказать об этом стоит.

Все произошло в марте 1942 года, когда Серова выступала в госпитале перед ранеными (он располагался в стенах Московской Тимирязевской сельхозакадемии), где Рокоссовский лежал с осколочным ранением, полученным им 8 марта в бою под деревней Сухиничи. Актриса и военачальник понравились друг другу, и у них вскоре начался роман. На тот момент семейное положение обоих было почти одинаковым: Рокоссовский был женат, но его жена и дочь, уехав в эвакуацию, затерялись, а Серову связывали с Симоновым исключительно узы гражданского брака.

Вернувшись из госпиталя домой, Серова не стала ничего скрывать от Симонова и честно ему во всем призналась. Он был потрясен, смят. На следующий день он уехал в командировку на фронт, а Серова с головой окунулась в свой новый роман. Благо делать это было нетрудно: Рокоссовский поселился… на квартире Серовой на Малой Никитской (он жил на верхнем этаже, Серова – на первом, у матери, которая тогда была в эвакуации в Свердловске). По Москве тогда гуляли сплетни, что Рокоссовский катал Серову по ночной Москве в своем открытом автомобиле. Москвичи острили: «Вот и жди ее!»

Роман Серовой с Рокоссовским продолжался месяца три. И завершился по инициативе военачальника: тому сообщили, что его семья нашлась, и он счел за благо не травмировать жену и ребенка. По другой версии, вернуться к жене ему приказал сам Сталин, к которому напросилась жена Рокоссовского. Когда Серова прощалась с военачальником, она подписала ему несколько своих фотографий. Но спустя пару недель эти карточки вернулись обратно к ней: жена Рокоссовского, найдя их у мужа, отослала обратно в Москву.

Спустя какое-то время с фронта вернулся Симонов и явился к Серовой. Какой между ними произошел разговор, неизвестно, только после него они снова стали жить вместе. А летом 1943 года они наконец поженились. Свадьба была шумная, на ней присутствовал сын Сталина Василий, с которым Серова давно дружила. Вскоре после этого молодые переехали на Ленинградский проспект. Это Серова поменяла свою квартиру на Малой Никитской на «двушку» в доме архитектора Бурова. Причем молодожены жили отдельно друг от друга: Серова в одном конце коридора, Симонов – в другом.

В том же 43-м на экраны страны вышел очередной фильм с участием Серовой – «Жди меня». Автором сценария был Симонов, хотя картину эту он откровенно не любил. Серова там играла жену летчика Лизу Ермолову. Фильм рассказывал о верности в любви и дружбе, пронесенной сквозь суровые испытания войны.

Пока шла война, Серова и Симонов часто разлучались: она работала в Москве, а он вынужден был выезжать на фронт в качестве военного корреспондента газеты «Красная звезда». Причем его оружием было не только перо, но и настоящее оружие, с которым он никогда не расставался. Симонов ходил на подводной лодке в румынский тыл, с разведчиками – в норвежские фьорды, на Арабатской стрелке – в атаку с пехотой. И войну он закончил не где-нибудь в глубоком тылу, а в самом Берлине.

Именно на этой войне сложился и стиль Симонова – не только литературный, но и стиль жизни вообще, основой которого стали его легендарная работоспособность и целеустремленность. За четыре года войны он выпустил пять сборников очерков и рассказов, написал три пьесы и одну повесть.

Однако и после войны их дороги на некоторое время разошлись: Симонова отправили на Дальний Восток освещать войну с Японией. Затем он съездил в США, Канаду, Францию. Поэтому их роман с Серовой в те годы был больше эпистолярный, чем физический. Симонов написал своей жене гору писем!

Пока мужа нет, Серова играет в театре, снимается в кино. Посещает шумные вечеринки, где все чаще и чаще прикладывается к рюмке. К выпивке она пристрастилась еще во время войны, но если тогда она пила, чтобы снять стресс, напряжение, то теперь пьет от тоски и уныния. Как напишет в одном из своих писем Симонов: «У тебя, я знаю, есть чудовищная русская привычка пить именно с горя, с тоски, с хандры, с разлуки…»

В 1946 году Симонов окончательно оседает дома, получив должность главного редактора журнала «Новый мир». Вскоре на свои литературные гонорары он купил дачу в Переделкине – двухэтажный особняк с бассейном, который был только у него. В последнем, к слову, едва не утонул сын Серовой Анатолий, который не умел плавать. Спас мальчика шофер Симонова.

Летом 1949 года Серова и Симонов сменили место жительства: они сдали свою квартиру в доме на Ленинградском проспекте и переехали в центр, в дом № 19 на улице Горького (где был магазин «Наташа»). Там у них случилось прибавление семейства: 11 мая 1950 года (по злой иронии судьбы, в 11-ю годовщину со дня гибели Анатолия Серова) Серова родила девочку, которую назвали Машей. Однако вскоре с девочкой стало происходить что-то странное. Началось все с того, что Маша перестала брать грудь, плакала. Симонов стал грешить на жену: мол, та втихаря пьет вино. Но Серова категорически заявляла: не пью! Истина вскрылась вскоре. Сын Серовой однажды заметил, как старуха-домработница что-то подсыпает в молоко новорожденной. Мальчик тут же рассказал все отчиму. Тот взял бутылку и обнаружил в молоке… мак. Оказалось, что старуха таким образом усыпляла девочку, чтобы та своим плачем не мешала ей спать.

В июне 1950 года Серова ушла из Ленкома в Малый театр. Поступить так ей посоветовал Симонов, который собирался отдать в Малый свою новую пьесу, где его жена должна была играть главную роль. Но пьесу в театре не приняли, и Серовой пришлось довольствоваться более скромной ролью в другом спектакле. В итоге в этом театре она долго не задержалась и покинула со скандалом. Как-то вечером выпила с приятелем Павлом Шпрингфельдом и отказалась приезжать на вечерний спектакль. По этому поводу в Малом созвали собрание, которое приняло решение уволить Серову из театра. Когда Серова услышала это резюме, она упала в обморок. Домой ее увез сам Симонов, завернув в норковую шубу. На дворе стоял конец января 1952 года.

После этого случая Серова запила. Симонов как мог пытался спасти жену, но у него это плохо получалось. Болезнь пустила слишком глубокие корни. Не спас Серову даже перевод в другой театр – имени Моссовета и постановка специально под нее пьесы «История одной любви», которую она впервые играла в Ленкоме 16 лет назад. Но нынешняя Серова была не чета той, ранней: та была молода и обаятельна, эта – бледна и с отекшим лицом. Окончательно добила Серову история с ее сыном Анатолием: тот в 16 лет угодил в колонию.

К середине 50-х Симонов был уже одним из самых влиятельных людей в Советском Союзе – шестикратный лауреат Сталинской премии, член президиума Советского комитета защиты мира, главный редактор журнала «Новый мир». Естественно, это высокое положение теперь вступало в явный диссонанс с именем Валентины Серовой – закатившейся звезды советского кинематографа. Как итог: в конце 1956 года Симонов уходит от Серовой к другой женщине – вдове поэта Семена Гудзенко Ларисе Жадовой. С ней Симонов познакомился во время отдыха в Кисловодске, у них начался роман, который привел к беременности Ларисы. Как только это обнаружилось, Симонов принял решение уйти из прежней семьи. Говорят, Серова, узнав об этом, попыталась покончить с собой, выбросившись из окна. Ее спасла подруга, которая в самый последний момент успела схватить ее за руку.

Серова не простила Симонову измены и прекратила с ним всяческие отношения. И долго не давала ему развода и не разрешала видеться с дочерью. Когда к ней приходили повестки в суд, она их рвала и приговаривала: «Гуляй сколько влезет, а развода не получишь!» Однако в конце концов Симонов своего добился: 28 января 1957 года суд все-таки развел его с Серовой. Спустя несколько месяцев Лариса Жадова родила Симонову дочку Александру.

Так получилось, что, обретя новое счастье в личной жизни, в общественной деятельности Симонов угодил в опалу. При Хрущеве ему припомнили все его Сталинские премии и высокие посты, постепенно лишив его всех высоких должностей. В 58-м его сняли с редакторства в «Новом мире», год спустя вывели из секретариата правления Союза писателей СССР и, наконец, в 61-м – прекратили его членство в Центральной ревизионной комиссии ЦК КПСС. По одной из версий, все это было местью писателю за то, что он достаточно быстро и легко сменил политическую позицию: от сталинистов переметнулся к либералам.

Стоит отметить, что подобные побеги в те годы совершали многие советские интеллигенты. Свою позицию эти деятели объясняли просто: дескать, раньше мы не знали о преступных деяниях Сталина, а потом прозрели. Но это была хитрая уловка – все они прекрасно знали либо догадывались. Просто страх перед вождем и желание быть поближе к власти заставляли их закрывать глаза на многое из того, что происходило вокруг них или при их непосредственном участии. А когда вождя не стало и Хрущев объявил его преступником, многие интеллигенты тут же отреклись от прежнего кумира и стали петь осанну новому. Впрочем, так поступали далеко не все. Например, Александр Фадеев застрелился, чтобы не участвовать в этом шабаше, а его коллега Всеволод Кочетов до конца своих дней не отрекся от Сталина и продолжал считать себя его сторонником, несмотря ни на какие веяния в политике.

Константин Симонов стал самым ярым апологетом хрущевской «оттепели» со всеми вытекающими отсюда последствиями. Он считал того же Кочетова своим идеологическим противником, а, к примеру, режиссера Юрия Любимова числил в друзьях. Ведь тот тоже раньше был сталинистом (дважды лауреатом Сталинской премии, игравшим в театре и в кино правильных комсомольцев и коммунистов), но в «оттепель» кардинально поменял свои взгляды. В итоге именно Симонов помог Любимову стать руководителем Театра на Таганке: в газете «Правда» он опубликовал панегирик в честь спектакля «Добрый человек из Сезуана», после которого власти именно Любимова назначили главным режиссером «Таганки».

Освободившись от общественной работы, Симонов засел за творчество. Именно в конце 50-х – начале 60-х из-под его пера вышло одно из самых известных его произведений о войне – роман «Живые и мертвые». В 1964 году его экранизировал на «Мосфильме» Александр Столпер. С этого момента Симонов окончательно переходит в лагерь либералов, став одним из самых принципиальных критиков периода культа личности. Эта деятельность даже приводит к скандалу, случившемуся осенью 66-го.