Ибрагим

Так и не дождавшись рассвета, юноша ушел из дома. Полная луна освещала его путь, где-то вдалеке звучал голос ночного сторожа.

– В Багдаде все спокойно. – Напевно кричал сторож и бил в свою колотушку.

Но не спокойно было на душе у воришки. В его воображении с завидным постоянством представала казнь разбойника.

Ибрагим скитался по городу до обеда и очнулся лишь тогда, когда чувство голода стало совсем непреодолимым, ведь он не ел уже больше суток, а карманы были пусты. Воришка поспешил на базарную площадь, хотя знал, что там, на шесте, засыпанная солью, висит голова Альф-Худа. Но голод победил страх.

Он очень быстро добрался до места своей работы и с огромной тщательностью, стараясь не думать о казни, принялся выбирать себе жертву. Ему не пришлось долго искать, совсем скоро он напоролся на двух купцов.Один из них был высок и мускулист, лицо его было изуродовано огромным шрамом на лбу, который сильно старил его. Купец был одет в белоснежный халат и такую же чалму, с левой стороны за поясом, торчал кинжал в богато украшенных ножнах. Второй был маленького роста, толстый с пышной седой бородой. Он был одет в розовый халат с цветами, вышитыми золотом, и голубой чалме. За купцами неотступно следовало трое рабов – носильщиков.

Ибрагим, не раздумывая, подошел к ним, он незаметно вытащил увесистый кошелек, полный золотых динаров, и пустился наутек. Однако один из купцов, тот, что был выше, заметил воришку и вместе с рабами бросился в погоню. У юноши словно что-то оборвалось в груди, и он ускорил бег. Но преследователи не отставали, они кричали и размахивали руками. Воришка неожиданно свернул в проулок, ведущий к центральному ряду, где толпа была гуще. Он хотел затеряться в ней. В это же время к преследователям присоединились еще двое, это были караульные, следившие за порядком на базаре.

Ибрагим петлял, как мог, но погоня не отставала, пробираясь через густую толпу, он неожиданно для себя, наткнулся на голову разбойника Альф-Худа, висевшую на шесте, в центре базарной площади, и засыпанную солью. Увидев ее, юноша встал как вкопанный, и, уставившись на нее, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Зрелище было ужасное. Вчерашнее чувство страха накатило на него с новой силой. А чувство тревоги неожиданно покинуло его вместе с физической и духовной силой.

Тем временем преследователи настигли Ибрагима и схватили его. Юноша «отошел» от увиденного, только тогда, когда его начали избивать. Он пытался сопротивляться, но силы были неравны, и воришка потерял сознание.

Очнулся он только через несколько часов. Все тело болело от побоев, голова была словно чугунная, ноги, руки и туловище изнывали от ломоты, к ним нельзя было прикоснуться. Правый глаз был подбит и весь заплыл, во рту не хватало пары зубов, волосы на голове были мокрые и слиплись от крови, язык распух. Осознание происходящего совсем не было. Голова разбойника и побои никак не укладывались у него в единую цепочку. Спустя немного времени к нему стала возвращаться ясность мыслей, и юноша огляделся. Ибрагим оказался в каком-то огромном подвале с маленькими решетчатыми окнами под потолком, через которые едва просачивался свет. А когда его левый глаз адаптировался к темноте, воришка смог разглядеть и десятки людей, лежавших и сидевших на грязном, усыпанном человеческими и крысиными экскрементам, полу. Все они были худы. А сильнейший смрад от потных полуразложившихся тел, делал пребывание здесь еще более ужасным. Он был в тюрьме. Тревоги недавних дней как не бывало. В душе не было вообще никаких эмоций. Он был в полной прострации.

Ибрагим сел, опершись спиной на стену, и начал всматриваться в детали окружающей его обстановки. Справа от него на цепях, прикованный к стене, висел старик лет семидесяти, весь заросший седыми волосами и с ввалившимися носом. Старик был одет в истлевшие грязные лохмотья, которые почти не закрывали его тела. Ребра и тазовые кости торчали, словно остов корабля затонувшего на скалистом побережье. Кораблекрушение судьбы прибило его к этим стенам и оставило здесь навсегда. Слева лежал весь окровавленный, почти голый мужчина, его правая рука была съедена до локтя, а у левой не было кисти, все это сделали крысы, которых на нем было великое множество. Они копошились на своей жертве в поисках кусочка послаще. Все уже было кончено. Он был уже не человек, а лишь кормом для нового витка жизни. Юноша, увидев это, поспешил отползти в другое место.

После этого он несколько раз пытался встать на ноги, но слабость была настолько сильна, что он тут же опускался обратно на землю. Ему очень сильно хотелось пить. В конце концов, оставив эти попытки, Ибрагим решил вздремнуть и уже после обдумать свое положение. Однако поспать ему так и не удалось, вскоре пришел тюремщик и начал раздавать еду: кусок лепешки и воду. Этот скудный ужин, конечно же, не удовлетворил желаний воришки, и он стал умолять о добавке. Но тюремный страж с жестокостью отстранил его. Юноша снова лег, новый поворот его судьбы, ужасная обстановка и ломота во всем теле не давали Ибрагиму расслабиться. Конец его в принципе был понятен, но ему не хотелось в это верить. Как любой молодой человек он верил в случайность своего положения и что его скоро отпустят. Приятный самообман не добавлял оптимизма. Люди вокруг него, словно ленточные черви в утробе, извивались и стонали единой массой.

Он уснул. Сон его был тревожен и тяжел. К неимоверной физической боли добавилась боль душевная. Он хотел кричать о своей судьбе. Конечно же, исход был ясен. Его либо казнят, либо отправят на каторгу. А он ведь так молод.

– Я только хотел поесть, – стонал он во сне.

Наутро к решетке под потолком пришел дедушка Ахмед, который принес ему финики, лепешки и сушеное мясо. Сквозь решетчатое окно можно было увидеть лишь его руки, Ибрагим и не думал, что у старика такие большие и морщинистые руки. Какие же они были теплые и нежные. Их так хотелось обнять и прижать. Единственная частичка родного в этой клоаке.

Он рассказал, что купцы, которых ограбил воришка, оказались из свиты самого великого визиря. Из-за этого в городе прошли массовые облавы на бродяг и воров, визирь разозлен и готов всех казнить. Ибрагим и без того понимавший свою судьбу, отчаялся окончательно. Все будет кончено достаточно скоро. Ахмед ушел, а юноша остался один среди живых мертвецов, этих свечных огарков, плавящихся под солнцем судебной машины. Теперь и он был одним из них. Его жизни больше нет. По мановению судьбы он оказался здесь, и теперь только чудо могло его спасти. А в чудеса он не верил никогда.

Но он решил не падать духом, не становиться в один ряд со своими сокамерниками. В городе ходила масса историй о помилованиях и побегах. А если он будет постоянно стонать и ходить под себя, то умрет еще задолго до приговора. Это конечно была призрачная надежда, но другой у него не было. Ведь он всю жизнь жил мечтами и надеждами на лучшую долю.

Время его пребывания в тюрьме шло. Ибрагим начал усердно молиться, причем молился так, как никогда не молился. Он обращался к Аллаху до десяти раз в день, и все время просил его даровать ему жизнь и свободу. Но образы Альф-Худа и Абу-Саида все еще не покидали его. Каждый день они всплывали в его воспаленном сознании все новыми красками. Он уже не видел окружающей его обстановки, он только говорил с Аллахом и с ними. Ему казалось, что они совсем рядом и только нужно протянуть руку. И Ибрагим протягивал руки, но каждый раз натыкался на такого же страдальца, перемещающегося из стороны в сторону, чтобы не обрасти пролежнями.

Дни проходили за днями. В их веренице юноша медленно сходил с ума от духоты, смрада и собственного самобичевания. За это время на его глазах умерло трое человек, кроме того он успел увидеть начальные стадии разложения тела, так как трупы подолгу не убирали. Еще двадцать пять его сокамерников были казнены на центральной площади, и ему с каждым днем все сильнее начинало казаться, что его постигнет та же учесть, тем более что за это время он успел обзавестись еще и кандалами на ногах, где арабской вязью было выбито: «На веки и до смерти».

В один из обычных дней его вывели на площадь с еще девятью такими же, как он, преступниками. Ибрагим был в грязной изодранной одежде, лохмотьями висевшей на нем, с одним здоровым глазом, правый загноился и пропал, весь обросший и худой. Он еле стоял на ногах, а его здоровый глаз слепило яркое солнце. Но взгляд юноши по-прежнему был устремлен в небо, затянутое воздушными облаками, сквозь которые отчаянно пробивались яркие лучи утреннего солнца. И даже, когда голова Ибрагима легла на плаху, он не взглянул в толпу, где стоял приютивший его Ахмед и рыдал, а смотрел в небеса, как бы высматривая Бога, с которым ему уже очень скоро предстояло встретиться….

notes

Примечания

1

саджжада – (араб.?????, намазлык (тат. намазлык), джай-намаз (перс. ??????) – коврик для намаза.