Этажи

Всё же включать без спроса чужую технику я не решился. Хватит, с одной недоделанной уже связался, потом полдня провозился в мыле – собственном и натёкшем с плохо стиранных вещей.

Я вышел из ванной. За неплотно затворённой створкой, ведущей на кухню, слышался девичий разговор. Громкий. И столь же шумный вылетал оттуда запах пива. Должно быть, девчонкам отдыхалось зачётно. Некоторое время я прислушивался к разговору: вдруг послышится мужской голос, тогда можно заглянуть, проверить, нет ли там круглолицего с ямочкой.

– А я замуж вышла, – слышалась заплетающаяся, подвыпившая речь, – и фамилию сменила!

– Точно! – подхватил ещё один, пленённый пивной поволокой голос.– Я тоже хотела сменить!

– Фамилию?

– Ёршик в туалете.

– Дура ты, – голос, услышанный мною первым, обиделся.

Заходить за дверь комнаты, где скрылся парень, обливший меня пенным алкоголем, не хотелось. Хотя вероятнее всего сосед, которого я ищу, именно там, в дружной компании. Вон как у них интересно, судя по звукам: смотрят футбол, болеют за команду, кажется, опять уронили пиво или просто толкнули кого-то под локоть («Осторожнее нельзя?»). А этот, в лампасных трениках, опять рыгнул («Ну хорош, Колян, задрал!»). И грохот перепалки, грозившей перерасти в драку, если бы не вовремя забитый «нашими» гол. Перепалка перешла в братания, бурные объятия и жестяной хруст чоканья банками – за победу.

Я ещё потоптался в коридоре, окутываясь парами пива, женских сплетен и мужского счастья.

Стена увешана разномастными куртками – по сезону и нет. А напротив – ещё одна дверь. Опять по правую руку. Видимо, двери по правую руку – особая фишка квартиры номер 94. Или они во всех квартирах по правую руку от входа? Не обращал внимания.

Я постучал. Мне предложили войти. Негромко, но я услышал.

Круглолицый сидел посреди крохотной комнатки, вмещавшей только узкую тахту, заваленную журналами о машинах и девочках, и вращающийся низкий табурет. К табурету обрывком плетёной полиэтиленовой верёвки для мягкости была привязана синтепоновая подушка без наволочки.

– Сосед? – Круглолицый сделал несколько оборотов на табурете, и, казалось, он только этим и занимался. На нём были прежние джинсы. Босые ступни отбивали неслышный такт, недавняя футболка валялась поверх журналов на тахте.

Он улыбнулся, и улыбка на широком лице могла бы заполнить всё малое пространство крохотной комнатёнки. От стены до стены. А крутанись он при этом – так и очертить комнату по периметру.

– Стирать?

– Ещё немного, и я начну думать, что ты говоришь только двусложные слова на букву «с».

– Ты слышал от меня и другие слов. – Он смахнул широким жестом все журналы с тахты, футболку выудил двумя пальцами из-под завала и надел на себя, затем театральным жестом предложил мне присаживаться, выкрикнув «Вэллком!». – Слога два, но первая буква не «эс», – добавил он, снижая градус патетики.

В углу высились три башни из книг, каждая примерно мне по грудь высотой: Достоевский, Толстой, Чехов – целыми собраниями сочинений; Ремарк, Дюма, Пикуль – разрозненные отдельные тома.

– Бабушкины книги. – Хозяин проследил за моим взглядом. – Кое-что я читал.

Он добавил это настолько важным тоном, словно низкая степень его начитанности могла отпугнуть меня от стирки.

– Теперь это подставки для посуды, – тут же рассмеялся круглолицый, взял с томика Булгакова плоскую тарелку, слизнул с неё крошки, и вернул на место.

– Кто все эти люди, твои родственники? – спросил я, кивнув в сторону коридора. Я плотно притворил за собой дверь. В комнате круглолицего было тихо и свежо, словно хозяин повесил табличку: «Запаху пива вход воспрещён», и тот почему-то послушался письменных указаний.

Окно было занавешено тяжёлой пыльной зелёной портьерой, в нескольких местах сорвавшейся с карниза. Форточка приоткрыта, но шум улицы казался беззвучием, по сравнению с отрыжкой Коляна.

– Нет, – круглолицый помотал головой, – точно не родственники. Я из них, честно говоря, никого не знаю. Да ты садись. – Он похлопал ладонью по тахте, обозначая место, куда мне надлежало сесть, а потом протянул пятерню мне.– Меня Мишей зовут.

Я рассмотрел, что в языке его болтается серебристый шарик.

«Наверное, звукам его голоса приходилось, прежде чем вылететь на свободу, огибать металлическую серёжку или прыгать через неё, как на уроке физкультуры, – подумалось мне. – Нет, тогда бы слышались дефекты речи, звуки появлялись бы запыхавшимися и усталыми, а часть терялась бы, проваливалась обратно, так и не сдав зачёта по прыжкам. А речь у этого Миши нормальная, без нарушений».

Я сел и с тупым упорством повторил вопрос.

– Так кто эти люди? – Будто к стирке это могло иметь какое-то отношение!

Миша погонял туда-сюда шарик, на тонкой ножке угнездившийся в мякоти языка, и пожал плечами, подыскивая слово.

– Гости… наверное.

– Наверное, гости, – пробормотал я, решив не вдаваться в подробности.– Постирать-то можно?

– Да, конечно, – Миша опять улыбнулся, широко и радостно, словно стирать для меня было его заветной мечтой. – Давай вещи.

Это предложение меня смутило.

– Я сам закину.

– Как хочешь. Пойдём, провожу в ванную. Ждать будешь или позже зайдёшь? – уточнил он, уже выбирая подходящий режим.

– Позже зайду. – Мне не хотелось оставаться в квартире с «наверное гостями». Вещи оставлять тоже стрёмно, но не вырывать же их из машины: дважды за день – это уж чересчур! Так недолго снискать славу современного Дон Кихота, только воюющего не с мельницами, а с дамскими помощницами [U7] по части стирки. – Зачем здесь столько щёток?

– Гости оставляют, а я в мешок складываю. Видно, сегодня кто-то мой мешок по пьяни распотрошил.

Миша довёл меня до порога, протянул руку и сказал:

– Если что, не пугайся, ладно?

Я кивнул. Когда не знаешь людей, обитающих в твоей квартире, лучше предостерегать всех и от всего. Или это не его квартира? Он и сам тут «наверное гость»?

– Я тебе непременно все вещи верну.

Я снова недоумённо кивнул, прикидывая, с чем из пожитков не жалко расстаться. Без привычной одежды обходиться будет нелегко, но кое-что из оставленного мне особо дорого.

– Футболку со слоном верни обязательно. Тёткин подарок.

– Всё верну, – повторил Миша твёрдо. – Может, не сразу, если что. Но непременно верну всё.

И он закрыл дверь. Я постоял, прокручивая в голове странный диалог, кинул взгляд на часы – пора ужинать. Зайду часиков в десять, может, и поздновато для визитов к соседям, но, думаю, моим вещам безопаснее будет вернуться ко мне сегодня же.

Около десяти часов я влез в шлёпанцы и снова крайне по-домашнему (футболка-шорты) отправился на четвёртый этаж, заткнув уши наушниками и вперив взгляд в экран телефона. А что? Пусть себе продолжается фильм. Подвисает немного в подъезде, но это не беда.

Я поднял глаза, когда ступени под ногами кончились. Перила под рукой оборвались, сменившись ограждением площадки пятого этажа. Я проскакал взглядом по железным перекладинам лестницы, ведущей на чердак, обозрел запертый на замок люк. Несколько секунд мне потребовалось, чтобы переключиться с киношного вымысла на реальность.

– Тьфу, этаж проскочил…

Я спустился на один пролёт вниз, позвонил в угловую квартиру. Мне открыла девчушка лет десяти—одиннадцати, гладко причёсанная и одетая в аккуратное, но явно домашнее платьице. В руке она держала учебник литературы, зажав пальцем нужную страницу. Ещё одна «наверное гостья»?

– Вам кого, дяденька?