Где лучше?

– Конечно… Оно тоже вашему брату без любовника как можно… – сказал ядовито Иван Зиновьич, улыбаясь, и ушел в лавку. Пелагея Прохоровна вышла во двор со своим узлом, а потом пошла машинально по направлению к Смольному монастырю.

IX. Пелагея Прохоровна очень скоро попадает туда, где денег за житье не берут, и встречает там Евгению Тимофеевну

Прошедши Смольный монастырь, Пелагея Прохоровна затруднилась, в которую идти ей сторону. До сих пор она шла, сама не зная, куда идет; ей хотелось проходить до утра и утром отправиться на Литейный мост, чтобы еще посмотреть хорошенько на барки. Она думала, что если разыщет брата, то будет звать его жить с собою и тогда, пожалуй, может заняться приготовлением кушанья для рабочих, как говорил Петров; без брата же, одной, нанимать квартиру и жить с рабочими в одной избе она считала делом неудобным. Уж если теперь про нее бог знает что говорили, то тогда и житья ей не будет. Петров предлагал ей жить вместе, и это Пелагее Прохоровне не понравилось. «Нет ли тут чего-нибудь худого? – подумала она: – может быть, он воображает, што я стану с ним жить как жена, так он, значит, дурной человек, и таким манером я жить несогласна, пусть другую для этого избирает». Теперь у ней отпала всякая охота выйти замуж. В Петербурге она видела много дурного и находила семейную жизнь неудобною для рабочего человека. «Вот бы так устроиться, штобы приобретать больше денег, штобы и комнату иметь и сытой быть! а што если мужчина обещает, так это только одна приманка, и он только мешать будет, а потом и мои деньги вытягивать станет. Нет, уж одной не в пример лучше». Так думала она дорогой – и очутилась опять у Смольного монастыря. Здесь она стала чувствовать голод и усталость, а до утра казалось еще далеко. Пошла она по какой-то улице. Фонари стоят далеко друг от друга, темно, дома деревянные, там и сям лают собаки, хоть куда – провинция! «Што за дьявол! живу в Петербурге, а все на деревянные дома натыкаюсь. Хоть бы постоялый дом попался». Но постоялых домов в темноте она не заметила. Присела она на тротуар, грустно ей сделалось, тяжело, заплакала она; потом ей стыдно сделалось за слезы и малодушие. «Што мне горевать-то? я одна; детей у меня нет. Встала да пошла, а место найдется. Што ж делать, если господа дрянные? может, и лучше будет». Она пошла опять и вошла в большую улицу, по обеим сторонам которой стояли большие каменные дома; фонари стояли недалеко один от другого; здесь даже и извозчики были, но они дремали в пролетках. Пелагея Прохоровна остановилась, посмотрела назад, соображая, идти ли ей вперед, или повернуть направо, или налево. Она подошла к одному извозчику, который, заслышав чьи-то шаги, очнулся и поглядел на стороны.

– Дядя, а близко Петербургская сторона? – спросила она извозчика.

– На што? – спросил тот сонным голосом.

– Надо.

– А што у те в узлу-то?

– Вещи.

– Чать, украла!.. Дай три цалковых – отвезу… Без сумления! В целости доставлю.

– Нет, ты скажи, я дойду сама.

– Ишь ты! Дойдешь, говоришь?

– Дурак!

Она плюнула и пошла налево. Извозчик поехал за ней.

– Эй, барыня! Пра, представлю. Три цалковых. Подь, на десять цалковых в узле-то будет! – приставал извозчик.

– Отвяжись!

– Подлинно, ты мазура отменная: ишь как шагает!.. Небось трусу празднует, – говорил извозчик. – Слышь, тетка?

– Ну?

– Садись! даром отвезу.

– Пошел, дурак… Ты скажи лучше, где постоялый двор?

Извозчик захохотал.

Навстречу Пелагее Прохоровне шел медленно городовой.

– Стой! – сказал он, загораживая дорогу Пелагее Прохоровне: – што несешь?

– Воровка. За рынком на Невском увидал… На Петербургскую сторону хотела удрать, да я ее до тебя тянул, – сказал извозчик.

– Ах ты, подлая рожа!.. Ты же меня звал туда, просил три цалковых даром, – сказала Пелагея Прохоровна извозчику.

– Ну-ну, иди! – И городовой толкнул Пелагею Прохоровну так, что она очутилась на мостовой. Городовой стал брать ее узел.

– Кто еще позволил тебе брать? – крикнула Пелагея Прохоровна и толкнула городового.

– А, дак ты так! – Городовой ударил ее по лицу.

Городовой и извозчик усердно поколотили пойманную женщину и отняли у нее узел.

Пелагея Прохоровна опомнилась уже в пролетке, которую трясло ужасно от скверной мостовой.

Она в первый раз ехала в Петербурге в пролетке, но сама не знала, куда ее везут. Ее спутники – городовой, не тот, который ее остановил, а уже другой, сидящий с ней рядом, и извозчик, спина которого была на четверть от носа Пелагеи Прохоровны, – молчали. Дорога была, впрочем, не дальняя. Извозчик остановился перед частью, отличающеюся от других домов особенным устройством, мрачными, производящими неприятное впечатление стенами, затхлым воздухом из двора… Городовой приказал ей слезть.

– Деньги! – крикнул городовой Пелагее Прохоровне.

– Какие?

– Што тебя, подлую, даром, што ли, возить-то? – И он ударил ее по спине своим здоровым кулаком.

– Хорошенько ее! Воровка! – поддакнул дежурный у ворот.

– У меня нет денег, хошь убейте, – ответила со слезами Пелагея Прохоровна, сторонясь от поднятой руки городового. Извозчик стал ругаться, а городовой провел Пелагею Прохоровну черным узким двором в узкое пространство, едва-едва освещенное лампочкой с керосином, и потом ввел в полуосвещенную с закоптелыми стенами комнату. В ней за одним столом сидел дежурный и дремал, на другом большом столе спал городовой на спине во всем облачении.

– Воровку привел, – отрапортовал городовой дежурному.

– А! – сказал дежурный. – Где?

Городовой сказал.

– И прекрасно. Иди-ка сюда!

Пелагея Прохоровна подошла.

Спавший на столе городовой тоже подошел и ждал приказа дежурного.

– Где же ты, матушка, подтибрила узел?

– Это мои вещи.

– Твои?!. – произнес, скрипя зубами, дежурный.

Всячески старались от Пелагеи Прохоровны выведать сознание: где она украла вещи? Ее слова, что узел принадлежит ей, что она отошла от места, только раздражали дежурного и городовых, вероятно, потому, что им много приводилось иметь дел с разными мошенниками, которые говорили им то же. К тому же дело было ночное, когда прислуга редко отходит от господ.

Натешившись вдоволь, так что бедная беззащитная женщина еле могла передвигать ногами, дежурный приказал городовому развязать узел.

В узлу оказались: сарафан, ситцевое поношенное платье, простой терновый голубого цвета платок, две рубашки, четыре пары чулок, зеркальце, клубок ниток, коробочка с иголками и булавками, катушка с нитками, начатой чулок с вязальными спицами, янтарные бусы, разные ситцевые и суконные лоскутки, наперсток, фольговый образок – одним словом, все имущество Пелагеи Прохоровны.

– Ну, где же ты взяла это? – спросил опять дежурный Пелагею Прохоровну.

– Ей-богу же, я вчера «отошла от места… Сегодня искала другого, не нашла… С квартиры прогнали.

– Так… знаем мы эти отговорки! А зачем ты от городового убежала? Зачем била городового?