– Ну наши.
Нил Нилович, насупившись, зашагал из угла в угол.
– Гм. Что делать! Человека мне нужно, человека!
– Как Диогену… Что ж, новое предприятие?
– Никакого предприятия нет – это особая статья. А очень простое и верное дело. Продается участок земли с залежами каменного угля – близ двух заводов, которым этакий уголь постоянно нужен. Ну, словом, хороший участок, превосходный участок. Вот и нужно найти покупателя. Цена – двести восемьдесят тысяч, мне двадцать пять. И ведь это поразительно! – опять закипел он: дело верное, прекрасное; послать сведущего человека – для исследования – и дело в шляпе. Ну и вот поди ж ты! Четыре дня ищу – и ничего!
– Ну, это не много – четыре дня. Я вам дала бы идею – если бы вы, в свою очередь, не скупились и на днях…
– Слышать не хочу! О деньгах не говори. Ну завтра, послезавтра – но не сегодня, умоляю.
– Ну, извольте. Дарю вам мою идею. Почему бы вам не вспомнить об этом… ну тот, с лошадиной фамилией, у которого вы столько пили и кушали летом.
– В деревне? Кобылкин? Гм…
Нил Нилович потер себе лоб.
– Не знаю. На это он едва ли пойдет. Но если его вообще сюда как-нибудь вызвать… ну тогда, может быть, что-нибудь и выскочило бы. Знаешь, я ему напишу. И насчет этого и того и третьего… Решено! Он – как бы там ни было – человек нужный.
– Ведь он бывает в Петербурге?
– Ну, как там бывает. Раз в год!.. Пойду писать, – вдруг воскликнул Нил Нилович и быстро вышел из комнаты.
X
Но смотря на окончательное и совершеннейшее разорение Чибисовых, у них в тот же вечор собрались гости и к чаю была подана обильнейшая холодная закуска. После чаю перешли в гостиную; предстояло чтение стихов. Автор – молодой, пестро одетый субъект с копною рыжеватых волос и полинявшими глазами, живо напоминал камердинера из не слишком пышного дома, – но держался не без апломба. Он не был дебютантом – как большинство безусой молодежи, окружавшей Валентину, – уже две его книжки стихов красовались в витринах магазинов. Две-три дружеские рецензии, два-три дебюта в качестве чтеца на больших литературных вечерах, и «его заметили».
Он встал в позу, продекламировал с пафосом длинное водянистое и претенциозное стихотворение – и, кивнув головой аплодировавшим приятелям, сел в стороне.
Валентина, проходя мимо него, улыбнулась ему, как бы ободряя прочитанные стихи. Она подошла к мрачному офицеру.
– А вы ничего не…
– Нет-с, – перебил он, встав. – Я предпочел бы прочесть мою трагедию в более тесном кружке. А здесь я и не знаю многих.
– Мы только что вернулись в Петербург, – естественно, что вся моя свита здесь. Вам понравилась эта баллада?
– Нет. А вы, Валентина Ниловна, как ее нашли?
– Очень бездарной… но это между нами.
И Валентина прошла дальше.
Ей поклонился высокий блондин не первой молодости с усталым и выразительным лицом – известный художник, только что вернувшийся из Рима.
– А, я вас и не видела.
– Я вошел во время чтения.
Он придвинул к ней кресло. Она села.
– Я вижу новые лица. Кто этот офицер?
– Драматург. Пока он написал одну трагедию и жаждет причитать ее мне.
– Трагедию?
– Да, доисторическую, где действуют добрые духи, черти, цветы, минералы и, кажется, ихтиозавры. Он рассказывал мне содержание, но я забыла.
– А вот там – два хмурых молодых человека с зелеными лицами, растрепанные?
Валентина улыбнулась и махнула рукой.
– Декаденты.
– О! Да, что ж, однако, я… Как пожинает Нил Нилович? Он у себя?
– Да, с каким-то нужным человеком. Как поживает? Не знаю. Кажется, опять разорился.
– Ну, он привык к этому. Но уходите, не уходите…
– Я хотела на минутку… ну все равно.
– Где вы были летом? В Крыму?
– Да. А вы в Италии? Счастливый!
– Она мне надоела.
– Просим! Просим! раздалось вдруг в одной группе…
Валентина быстро подошла к ней. В центре стоил какой-то длинный субъект с диким взглядом, в пенсне.
– Господа, – говорил он, – ведь незакончено.
– Все равно! Читайте!
Он взлохматил волосы, вышел на середину и сел. Художник испуганно смотрел на него.
– Кто это? – спросил он вернувшуюся Валентину.
– Это? Гладышкин, беллетрист. Немножко сумасшедший, но не без таланта.
– Дебютант?
– Нет, он давно сотрудничал в газетах, но… тсс… слушайте!