В. Теккерей

В. Теккерей
Федор Ильич Булгаков

«Теккерей родился (в 1811 г.) и вырос в богатой, старинной английской семье. Детство его прошло среди роскошной индийской природы. До семи лет он прожил в Калькутте, где его отец, Ричмонд Теккерей, последовательно занимал посты окружного судьи и главного сборщика пошлин, а затем, как и все дети богатых английских семей, проживавших в Индии, был отправлен в Англию и до двенадцати лет оставался в доме своего деда, спокойно и комфортабельно доживавшего свои дни в деревне Гадлей. Двенадцатилетним мальчиком поступил Теккерей в Чертрисскую школу, находившуюся под покровительством высшей аристократии и высшего духовенства…»

Ф. И. Булгаков

В. Теккерей

Биографический очерк

Я никогда, читатель, не писал слов льстивых
И ни одной не подписал страницы лживой.

    Теккерей.

Теккерей родился (в 1811 г.) и вырос в богатой, старинной английской семье. Детство его прошло среди роскошной индийской природы. До семи лет он прожил в Калькутте, где его отец, Ричмонд Теккерей, последовательно занимал посты окружного судьи и главного сборщика пошлин, а затем, как и все дети богатых английских семей, проживавших в Индии, был отправлен в Англию и до двенадцати лет оставался в доме своего деда, спокойно и комфортабельно доживавшего свои дни в деревне Гадлей. Двенадцатилетним мальчиком поступил Теккерей в Чертрисскую школу, находившуюся под покровительством высшей аристократии и высшего духовенства.

Красивый, кроткий, отчасти робкий мальчик, каким был тогда Теккерей, скоро завоевал себе симпатии своих сотоварищей. Не смотря на свою общительность и живость характера, он не принимал участия в школьных играх, которые в ряду предметов, не симпатичных Теккерею, занимали ближайшее место после геометрии и алгебры. Он, однако, не уединялся, ничуть не сторонился своих товарищей, которых привлекала к нему способность быстро писать стихи и пародии, рисовать карикатуры. Слава остряка, сатирика, карикатуриста доставила ему самую широкую популярность. Многие бывали жертвами такой способности Теккерея; он любил подсмеиваться над недостатками своих товарищей, но делал это в такой добродушной форме, что никто и не думал на него обижаться.

Почти также, как играть, не любил Теккерей и «учиться». Ни математика, ни древние языки, которые он впоследствии прекрасно знал, не привлекали его особенного внимания. Учился он «понемногу», «чему-нибудь и как-нибудь». Строгий, сухой директор, педанты-учителя не сумели сделать «ненавистных» греческого языка и математики более интересными для Теккерея, не сумели возбудить его любознательности и прилежания. У юноши Теккерея уже в то время появились свои собственные интересы, взгляды, понятия. Он не учился, не играл, но за то много читал. Читал он главным образом произведения беллетристики. Каким-то чутьем умел он подбирать себе книжки. Две-три страницы не интересного текста решали судьбу книги. Теккерей бросал не понравившееся ему сочинение и брался за другое. Мысли, возникавшие у него при чтении, выражались в карикатурах, которые он набрасывал здесь же на полях книги. Все почти книги, бывшие в руках Теккерея, украшены целым рядом, часто очень удачных карикатур – иллюстраций. «История древних» Роллена, употреблявшаяся как учебник в английских школах, дала много материала для юного сатирика. На первой странице её красуется Клио, муза истории, в виде старой девы, вооруженной очками, зонтиком и корзинкой с письменными принадлежностями. Алкивиад, с сигарой в зубах и моноклем в глазу, с философским спокойствием отрезывающий хвост у собаки; Агезилай в короткой рубахе, под зонтиком; Дидона с веером, величественно восседающая на троне и др. личности оживляют страницы этого сухого учебника. Масса карикатур Теккерея, рассеянных по полям разных книг, составили собой вышедшую недавно «Теккереяну», в которую вошло до 1.000 отдельных карикатур и рисунков. Из Чертрисса Теккерей перешел в феврале 1829 г. в Кембриджский университет. Вкусы его сложились еще в первоначальной школе. Здесь обнаружил он любовь к беллетристике, здесь же выказал он впервые и свои блестящие сатирические способности. Поступив в университет, Теккерей остался тем же. Науки интересовали его мало. Также, как герой его будущего романа «Пенденнис», он не особенно углублялся в университетскую науку, работал урывками. Здесь он сошелся очень близко с знаменитым впоследствии поэтом-лауреатом Тениссоном и ученым Кемблем, здесь же началась и это литературная деятельность. Началась она изданием маленького журнала под заглавием «Сноб, литературный и научный журнал». Содержание каждого номера состояло из шуток и юмористических очерков в стихах и прозе. Особенно выдающегося журнал, выходивший под редакцией и при несомненном сотрудничестве Теккерея, конечно, ничего не представлял, но некоторые вещи уже носили в себе несомненные зародыши того юмора, которым впоследствии отличались журнальные статьи будущего сатирика-романиста. Выходивший еженедельно «Сноб» прекратился на одиннадцатом номере и возродился в новом издании. «The Gownsman» («носитель мантии», т. е. член университетского общества). Этот второй журнал, издававшийся также очень недолго, был последним по времени литературным предприятием Теккерея-студента, который оставил университет в 1830 году, не получив никакой ученой степени.

Покончив с своим официальным образованием, Теккерей отправился продолжать его в Веймар, который был центром умственной жизни, пунктом, к которому стремились ученые, художники, поэты, музыканты. Притягательной силой там являлся великий Гёте.

Теккерей вместе с несколькими молодыми англичанами отправился в Веймар и был очень любезно принят в салоне великой герцогини, где собиралось избранное веймарское общество. Приглашения на обеды, балы и рауты сменялись одно другим. Несколько раз в неделю давались придворные спектакли. Теккерей всегда с удовольствием вспоминал о своей жизни при этом блестящем Дворе, особенно о своем знакомстве с великим Гёте, который удостоил его даже «почетной аудиенции». По-видимому, Теккерей и здесь обратил на себя внимание своими карикатурами. «Моим наслаждением в то время, – говорит он, – было рисовать карикатуры для детей». Карикатуры эти, однако, по достоинству оценены были и взрослыми; много лет спустя, когда он, уже известный романист, заглянул в Веймар, он, к своему удовольствию и радости, увидел, что многие из его карикатур бережно сохранились. Сам Гёте снисходил до того, что любовался его карикатурами.

Быть может, влиянию этого художественно – артистического веймарского кружка нужно приписать решение Теккерея сделаться живописцем и оставить начатую еще на школьной скамье литературную деятельность. Прежде всего он отправился в Рим, но очень скоро уехал оттуда и поселился в Париже. Целыми днями просиживал он в Лувре, копируя картины известных художников. Живопись, однако, ему не давалась, хотя рисовал он легко и бойко.

Жизнь в Париже, не смотря на такого рода неудачи, очень нравилась Теккерею и он также, как и его герой Филипп, впоследствии не раз вспоминал веселое время, когда он жил в недрах богемы, наслаждался устрицами и ничего неделанием, курил, пел по ночам и в изобилии пил содовую воду утром, подымаясь с постели холостяка, правда, «одинокого, но за то не обязанного заботиться о жене и детях», не раз в его ушах звучали «веселый гул оживленного говора, молодой смех и знакомые мелодии студенческих песен». («Приключения Филиппа», т. I, стр. 165, 176). Теккерей восторгался самым искренним образом жизнью художников в Париже. «Жизнь здешнего молодого художника, – писал он, в одном из своих парижским писем, – это – самое легкое, самое веселое и, в тоже время, самое неряшливое существование». Он приезжает в Париж из своей провинции лет 16-ти. Родители назначают ему ежегодную пенсию в 400 рублей и сами платят его учителю. Он поселяется в Латинском квартале, является обыкновенно в мастерскую довольно рано и работает там вместе с двумя десятками товарищей, таких же веселых и таких же бедных, как и он сам. Каждый из них курит свою любимую трубку, и рисуют они свои картины в облаках дыма, среди шумной болтовни, острот и громкого хорового пения. Теккерей вел такую же точно жизнь и комната, которую он занимал в Латинском квартале, очень часто, по словам одного из его товарищей, «превращалась в ад, правда, очень веселый, но все-таки ад». Многочисленные гости, разместившись где попало, курили, пили, пели, разговаривали. Ему нравилась полная независимость художников, их простота, естественность, а главное богема. Нравился Теккерею также и Париж, его красота, изящество, масса картинных галерей, счастливый климат. Позже он часто приезжал в Париж, чтобы «освежиться», тряхнуть стариной… И тут он не упускал случая пожить в родной его сердцу богеме, проводя время в обществе художников и литераторов, которым часто помогал. О добрых делах его в это время рассказывают не мало анекдотов… «Раз утром, войдя в спальню Теккерея, – рассказывает один из очевидцев, – я увидел, что он кладет золотые монеты в коробочку для пилюль, на крышке которой было надписано: принимать в случае нужды. – Что это вы делаете? – спросил я. – Да вот, – отвечал он, – я нашел в Париже одного старика, который говорит, что он очень болен и не знает, что ему делать; я подозреваю, что ему нужно именно это лекарство и вот почему доктор Теккерей намеревается предпринять этом способ лечения».

Насколько нравились Теккерею сам Париж и жизнь парижских художников, настолько он был против современного порядка вещей во Франции. Реакционное правительство, знаменитая хартия 1830 года, – все это находило себе строгое и пылкое осуждение в статьях Теккерея, которые он от времени до времени посылал в английские газеты. Иным характером отличались его парижские корреспонденции о художественных выставках, разборы произведений французских писателей. Все они написаны восторженно и тепло.

Мало по малу литературная деятельность начала брать верх над занятиями живописью. Страсть к беллетристике, которую он обнаружил еще на школьной скамье, теперь еще больше увеличилась. Его библиографические статьи этого времени, писанные для английских и американских журналов, главным образом посвящены повествовательной литературе. Молодого тогда Диккенса Теккерей приветствовал восторженно и находил, что «Записки Пикквикского клуба» дают о государственной и народной жизни Англии понятие гораздо вернее того, какое можно извлечь из «более громких и достоверных описаний», доказывал, что «святочные рассказы» – это «благодеяние, оказанное Диккенсом всей нации», что «каждый мужчина или каждая женщина, читающие их, должны смотреть на них, как на личное одолжение, сделанное им автором…» Несомненный литературный вкус и несомненный талант заметны были во всех статьях Теккерея, которые доставили ему довольно почетное место среди таких сотрудников в «Fraser's Magazine» как Роберт Соути, Уильям Энсворт, Самуил Кольридж, Томас Карлейль и др., но в тоже время не замечались читателями. Публика совершенно не знала Теккерея тем более, что он долго писал под различными псевдонимами. Первым замечательным и оригинальным произведением Теккерея была пародия на появившийся тогда роман Бульвера-Литтона «Евгений Арам», напечатанная под заглавием: «Елизавета Броуринга» в «Fraser's Magazine» 1832 г. В этой пародии Теккерей со всей силой своего сатирического таланта обрушился на сентиментализм и другие слабости школы Бульвера-Литтона.

Достигши совершеннолетия, Теккерей получил в наследство отцовский капитал в 200 000 р. и решил всецело посвятить себя литературе. Теккерей переехал из Парижа в Лондон, и, не довольствуясь положением зависимого сотрудника, решил основать свое собственное издание. В это время издавалась в Лондоне еженедельная литературная газета под заглавием «Национальное знамя». Дела этой газеты были очень плохо, а потому издатели её, виноторговец и священник, с удовольствием продали ее Теккерею. Но ни деньги, затраченные на это издание, ни личный, упорный труд. самого Теккерея не могли изменить положение купленной газеты и уже через год (1834 г.) пришлось бросить это издание. Неудача на некоторое время охладила Теккерея ко всякого рода литературным предприятиям, но через два года была уже совершенно забыта. В 1836 году Теккерей снова затеял издание газеты, но и эта попытка оказалась неудачной. Все, это осталось от его наследства после прекращения первой газеты, тут было израсходовано, и Теккерей должен был снова сделаться простым сотрудником.

Теккерей начал снова работать в «Fraser's Magazine». Он напечатал здесь сатирическое письмо по поводу только что вышедшего тогда сочинения: «Моя книга для анатомии хорошего обращения», автор которой сообщал правила хорошего тона, вообще делился результатами своей жизни в высшем обществе. Письмо это так понравилось редактору журнала, что он просил Теккерея продолжать работать в таком же направлении. Результатом этой просьбы были «Записки Елоплаша» (тогдашний псевдоним Теккерея), напечатанные в том же журнале. Теккерей здесь рисует высшее общество, тоже дает правила хорошего тона, но излагает все это в форме мемуаров лакея, из которых сам собой вытекает вывод, что джентльмен, т. е. дворянин, может чувствовать и поступать также вульгарно, как простой лакей. Но первая попытка дать простую картинку быта, выступить бытописателем, сделанная им в 1840 году, так и осталась попыткой. Начатый им бытовой роман «The shabby genteel story» никогда не был окончен, вследствие семейного несчастья, которое постигло его во время работы.

Еще в 1837 т. он женился на девушке Шау и был вполне доволен своей семейной жизнью, которой, однако, наслаждался не долго. Через три года ею жена сильно заболела и в результате болезни, не смотря на заботы мужа, получилось психическое расстройство. Теккерей долго не верил в то, что его жена неизлечима, что наступил конец его семейному счастью. После долгой борьбы и колебаний он, наконец, поселил ее отдельно, но никогда уже не мог избавиться от того тяжелого впечатления, которое произвела на него болезнь жены. Много лет спустя, он также живо чувствовал всю горесть своей утраты.

Семейное горе, по-видимому, сильно отразилось на литературной деятельности Теккерея. Он почти перестал писать и очутился в очень тяжелом материальном положении. Нуждой, вероятно, следует объяснить задуманное в 1840 году издание напечатанных раньше журнальных статей и очерков парижской жизни, составивших его «Парижский альбом», интересный главным образом своим оригинальным посвящением. М. А. Титмарш, как назвал себя на этот раз Теккерей, посвящал свой сборник портному. «Посвящается г. М. Аретцу, портному (27, rue Richelieu, Paris)», читаем на первой странице сборника. «Несколько месяцев тому назад, когда вы представили пишущему эти строки счет за сюртуки и брюки, доставленные ему, и должник ваш заметил вам, что немедленная уплата счета поставила бы его в крайне затруднительное положение, вы ответили ему так: „Боже мой, пожалуйста, не беспокойтесь об этом, сударь! Если вы нуждаетесь в деньгах, что нередко случается с человеком, находящимся в чужой стране, то у меня дома есть тысячафранковый билет, который я могу представить к вашим услугам“. История и опыт, милостивый государь, доставляют нам так мало примеров благородных поступков, которые могли бы сравняться с вашим (подобное предложение, как ваше, со стороны чужого и притом еще портного кажется мне столь изумительным), что вы должны извинить меня, если я публично заявляю о вашей добродетели и знакомлю английский народ с вашим именем и прекрасным характером вашим. Я позволю себе еще прибавить, что вы живете в первом этаже, что ваш материал и ваша кройка превосходны и что ваши цены умеренны и добросовестны. В заключение позвольте мне положить к стопам вашим эту книгу, как слабое выражение моего глубокого уважения к вам»…

Это любопытное посвящение служит лучшим доказательством того бедственного положения, в каком он находился в Париже. Книга, однако, обратила на себя мало внимания, да по своему содержанию она действительно не представляла собой ничего выдающегося. Гораздо выше должна быть поставлена его «История Самуила Титмарша и Гоггартовского алмаза» (См. т. III), написанная в 1841 году. Известный критик Стерлинг, прочитав это произведение, нашел, что Теккерей – гений, что он мог бы «при спокойной и безбедной жизни создавать такие долговечные шедевры, как те, которыми мы теперь обладаем и которые бы приводили в восторг миллионы наших потомков. В каждой из этих страниц больше правды и естественности, нежели во всех произведениях Диккенса, взятых вместе». Известность Титмарша возрастала с каждым новым произведением, быстро следовавшим одно за другим. «Книга ирландских очерков» – результат его путешествия по Ирландии, а затем рассказ «Замужние дамы», выпущенный под видом извлечения из мемуаров Д. Фиц-Будля см. т. XI) доставляли ему все более и более видное место среди представителей современной литературы. Публика, однако, все еще мало знала Теккерея. Первым произведением, заставившим интересоваться именем Титмарша даже публику, были «Мемуары Барри Линтона, эсквайра» (См. т. IV), считающиеся многими одним из оригинальнейших его произведений. Известный английский романист Антони Тролопп находил, что по богатству языка и литературному таланту – это самое замечательное из всего написанного Теккереем.

Еще печатались эти «Мемуары», как Теккерею представилась возможность совершить путешествие на восток. В 1844 г. один из его приятелей, служивший в крупной пароходной компании, предложил ему бесплатный билет для такой поездки. Неожиданное предложение сделано было за 36 часов до отправления парохода, но Теккерей с радостью принял ею. Результатом этого неожиданного путешествия была книжка: «Описание путешествия от Коригилля до Капри чрез Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим». Повсюду заговорили о книге, об авторе, интересовались знать, кто скрывается под именем Титмарша. По словам одного из современных критиков, все старались раскрыть знаменитый псевдоним.

Известности Теккерея не мало способствовал целый ряд небольших, но очень остроумных статеек, которые он от времени до времени помещал в издававшемся в Лондоне иллюстрированном юмористическом журнале «Понч». Из этих очерков особенно обратили на себя внимание юмористические очерки под заглавием «Книга снобов», (См. т. III). По-видимому, Теккерей хотел окрестить этим именем людей с нравственно-ненормальными взглядами, людей, которых можно найти «на каждой ступени нашей смертной жизни», но которых больше всего среди аристократического общества, Человек, который ест горошек с ножа – сноб, акробат благотворительности – сноб. Сноб уважает человека выше его стоящего и презирает стоящего ниже, независимо от их нравственных качеств. Он с полным сознанием находит естественным низкопоклонничать перед первым и оскорблять второго. В семью снобов Теккерей включал королей, принцев, лордов, военных, литераторов и т. д. Эти статьи, печатавшиеся в довольно распространенном журнале, не могли не обратить на себя внимания уже по одному тому, что не было, кажется, класса, которого не затронул бы здесь Теккерей, начиная с самого могущественного. По его собственным словам, в этих очерках он «разносил все человечество», и делал это остроумно. Особенно доставалось аристократии. С негодованием называет он слова «аристократия, привилегии, светский тон» и т. д. нелепыми, гнусными, нехристианскими выражениями, доказывает, что «табель о рангах и чинопочитание – ложь и пустяки, которыми могли заниматься церемониймейстеры прошлых веков». требовал «организации равенства в обществе».

«Книга снобов» и «Описание путешествия от Корнгиля» положили начало известности Теккерея. Ими можно закончить первый период литературной деятельности, в течение которого знаменитому впоследствии сатирику приходилось бороться с самой горькой нуждой, с тяжелой неизвестностью. В то время, как имя Диккенса сравнительно еще очень молодого человека гремело до всей Англии еще в 1837 г., скромное имя Теккерея было известно очень и очень немногим. Такому различию в литературной карьере этих двух не уступающих друг другу писателей способствовало, быть может, то обстоятельство, что первое время главное внимание Тевкерея обращено было на живопись, что литература являлась для него занятием второстепенным. Могло также иметь значение и разница в характере обоих писателей, на которую указывает Троллоп. В то время, как Диккенс был самоуверен, энергичен, бодр и жизнерадостен, Теккерей всегда сомневался в своих силах, таланте и способности с усидчивому труду, Издатель, возвращавший ему какую-нибудь статью, жаловавшийся на то, что его книги не покупаются и не читаются, приводил Теккерея в самое искреннее уныние, заставлял его сомневаться в своих способностях, таланте и т. д. Прямодушный и «бесхитростный», как его однажды назвали, Теккерей никогда не скрывал таких уколов его авторского самолюбия и самым добродушным образом жаловался на свою судьбу всем знакомым.

Любопытно, что первое крупное произведение Теккерея, сразу доставившее ему огромную известность, «Ярмарка тщеславия» (См. т. IX и X), было отвергнуто редактором одного журнала, в котором автор пытался его напечатать. К счастью, Теккерей не поверил вкусу этого ценителя и решил издать роман отдельно, выпусками, как это делал Диккенс. Первый выпуск вышел в начале 1847 года, а последний лишь в конце 1848 года. Каждый выпуск ожидался с большим нетерпением и прочитывался с интересом. Друзья Теккерея и все, следившие за его литературной деятельностью, отнеслись к этому произведению с восторгом и предсказывали автору блестящую будущность, но большинство критических журналов и публика встретили первые выпуски довольно холодно. В романе Теккерея было слишком много нового, слишком уж он был не похож на романы Бульвера и Вальтер Скотта, которые пользовались в то время громадным успехом. Начать с того, что новый роман был «без героя», как это заявил сам автор. Роман без героя, который бы совершал разного рода подвиги, красиво говорил, что нужно карал, где можно торжествовал, такой роман казался и публике, и критике чем-то неестественным. Кроме того, действительность, серая будничная жизнь рисовалась здесь так просто, естественно, так реально и живо, что публика не знала, видеть-ли в новом произведении роман или же сатиру? Публика не знала, как отнестись к произведению, в котором описываются деяния не людей добродетельных, а, совершенно вопреки всякого рода традициям, выводятся разного рода снобы, плуты, негодяи, пьяницы, которые, сверх того, еще почти не наказываются. Гордые британки негодовали на Теккерея за то, что он нарисовал симпатичную Амелию какой-то глупенькой, как бы желая этим показать, что мужчинам могут нравиться только глупые женщины…

Отзыв такого авторитетного журнала, как «Эдинбургское Обозрение» сразу изменил отношение публики к новому произведению Теккерея. «По нашему мнению, – писал критик, – „Ярмарка тщеславия“ – произведение, хотя еще неоконченное, но стоящее неизмеримо выше всех других произведений того же автора. главная прелесть этого произведения состоит в полном отсутствии в нем манерности и аффектации, как в стиле, так и в чувстве; в добродушной бесцеремонности, с которой автор обращается с читателем; в полнейшей беззаботности, с которой он высказывает свои мысли и чувства по поводу каждого события рассказа, как будто совершенно уверенный, что не скажет ничего грязного или недостойного, ничего такою, что потребовало бы вуалирования, позолоты или прикрытия приличной одеждой… С другой стороны, он никогда не настаивает слишком сильно на чем бы то ни было, же прибегает к слишком усиленной разработке; он сыплет свои тончайшие замечания и счастливейшие объяснения, как Бокингам сыпал свои жемчуга и предоставляет внимательному наблюдателю подбирать их. Его эффекты всегда здравы, целостны, законны, – и нам нет надобности прибавлять, что в его произведениях мы никогда не встречаемся с физическими ужасами писателей школы Эженя Сю или мелодраматическими злодеями… Его пафос (хотя не такой глубокий, как пафос Диккенса) необыкновенно изящен, может быть, главнейшее потому, что он борется с ним и как будто стыдится, что публика заметит его сантиментальное настроение; но попытка его являться в этих случаях стариком или философом остается бесполезною попыткой; и, читая его, мы не раз с удивлением видели подтверждение той истины, что изящная и добрая натура, при самой высокой гордости своим умом, все-таки платит дань сердцу».

Сам Теккерей называл «Ярмарку Тщеславия» своим первым удачным произведением.

После появления авторитетного отзыва и окончания всего романа, положение Теккерея сразу изменилось во всех отношениях. Он сделался знаменитостью. Перед ним открылись салоны высших слоев общества. Его стали наперерыв приглашать на разного рода банкеты, торжественные обеды, знакомство с ним считалось за честь… Но Теккерей и здесь остался верен самому себе. Колоссальный успех романа, вознесший его на такую высоту, не дал Теккерею уверенности в своих силах. Он все-таки боялся, что не продержится долго на этой высоте, что не в силах будет поддержать своей репутации. Боязнь за себя и за детей, которых он мог оставить необеспеченными, заставляла знаменитого автора «Ярмарки Тщеславия» несколько раз упорно добиваться чиновнического места, сперва в главном почтовом управлении, а затем в английском консульстве в Нью-Йорке. К счастью, все его хлопоты не увенчались никаким успехом.

Забота о хлебе насущном, побуждавшая Теккерея добиваться казенного места, была причиной появления его перед публикой в роли лектора. В 1851 г. он открыл ряд публичных лекций, действительно доставивших ему громадное состояние. Предметом для этих лекций он выбрал этюды об английских юмористах XVIII в. – Свифте, Конгреве, Аддисоне, Гогарте, Смолете, Фильдинге, Стерне, Гольдсмите и др. (См. т. XI, стр. 209–350). Успех этих лекций объясняется прежде всего, конечно, известностью самого Теккерея и темой, но не мало также значения имел и тот горячий интерес к отечественной литературе, какой обнаруживали в это время англичане. Достаточно было напечатать в газетах, что «в такой-то день некто будет читать лекции о юмористах Англии» и можно было рассчитывать, что аудитория этого некто будет переполнена. Само собой, понятно, что удовлетворить собравшуюся толпу, знавшую прекрасно свою литературу, какими-нибудь общими фразами было нельзя. Ей требовалось нечто такое, чего бы она еще не знала, и на первую лекцию собрался весь цвет Лондонского общества.

Любопытно, что до этих лекций публика представляла себе автора «Ярмарки Тщеславия» не иначе, как очень молодым человеком, неизвестно почему-то обладающим колоссальною жизненною опытностью и отчасти бесчеловечным сердцем. Для сантиментальных дам, Вилльям Мекписс считался дерзким насмешником, – хотя и юным, стройным, привлекательным насмешником. Лекции разрушили эти иллюзии. Перед публикой появился человек средних лет, много испытавший, писавший под разными именами к сроку и для гонорара, не раз уязвленный издателями и книгопродавцами, благодарный портному за то, что тот не потребовал с него долга. Кроме того, большинство публики шло на лекции с убеждением: Теккерей-сатирик, значит, веселый человек, и ожидали от лектора шуточных монологов, в роде статеек «Понча». Теккерей сразу же постарался разочаровать свою аудиторию, предупредив, что его лекции не будут носить характера сборника «забавных, или же смешных анекдотов», что «арлекин, в какой бы маске он ни являлся перед публикой, остается под этой маской не только серьезным, но зачастую даже и грустным». Разочарование, однако, не повлияло на успех лекций. они посещались и слушались с очевидным любопытством. Оживленный неожиданным успехом, наэлектризованный сочувствием публики, Теккерей позволял себе десятки удачнейших шуточек, мастерских, верных, хотя иногда и парадоксальных замечаний. Благодаря этим заслугам, за Теккереем навсегда останется слава профессора остроумного, оживленного популяризатора. Это такие живые и верные портреты юмористов XVIII века, какие мы навряд-ли найдем в какой-нибудь истории литературы, не исключая и Тэна.

Слава о лекциях Теккерея, которые он читал не только в Лондоне, но также и в нескольких крупных провинциальных городах, дошла и до Америки. Американцы, несколько лет тому назад восторженно принимавшие Диккенса и осмеянные этим романистом, заинтересовались Теккерем и пригласили его к себе. В 1852 т. Теккерей отправился в Соединенные Штаты и прочел там ту же серию лекций, успех которых был здесь еще более блестящим, нежели в Европе. Знакомые с его сочинениями интересовались чтецом, как знаменитым автором. Те же, которые не читали его произведений, были, по словам одного американского рецензента, «очарованы в чтеце тем, что составляло прелесть автора – неподдельною любовью к человечеству, нежностью, кротостью, гениальным полетом фантазии, грустным тоном правды, соединенными с теми быстрыми ударами сатиры, которые, подобно молнии, освещают в тоже самое время, как исчезают…» Американские листки наперерыв помещали биографии лектора, анекдоты из его жизни, спрос на Адиссона, Свифта и др. писателей прошлого века достиг невероятных размеров.

Такой же успех имела в Америке вторая серия его лекций, темой которых послужила характеристика «Четырех Георгов», первых четырех королей из Ганноверской династии, называвшихся Георгами (См. т. IV). Но в Англии эти лекции встречены были почти что холодно. Теккерей обидел англичан тем, что недостаточно уважительно отзывался о предках царствующей династии… В общем, однако, лекции избавили Теккерея от постоянно давившей его мысли о необеспеченности это детей, принесли ему полнейший материальный достаток, позволивший даже выстроить роскошный дом в лучшей части Лондона.

Слава, успех, материальное обеспечение должны были сильно отразиться на характере самого Теккерея и на характере его творчества. Гении на высоте славы и гений, гонимый завистниками, никогда не станут говорить одним и тем же языком. Вальтер-Скотт, мирно наслаждающийся жизненными благами посреди абботсфордскато замка, и Уго-Фоскало, не имеющий места, где бы преклонить голову, никогда не станут петь одинаковые песни. Можно-ли обвинять Теккерея за то, что, угнетаемый нуждой и судьбой, встречая в своей личной жизни более темного, нежели светлого, он обращал внимание главным образом на это темное. Можно-ли ставить ему в вину то, что, успокоившись, достигши славы и материального обеспечения, он начал видеть и светлые стороны жизни. Само собой, понятно – нет. Перед нами строгий каратель темных начал современной жизни, не забывший, однако, и её светлых сторон.

Что лекции сыграли, действительно, очень важную роль в жизни Теккерея, что они сильно повлияли на характер его произведений, это доказывается следующим. Большой роман «Пенденнис» (См. VII и VIII), начавший печататься за два года до лекции, т. е. в 1849 году, заключает в себе еще не мало мрачных, сатирических, нередко очень злых обличений. В нем гораздо меньше типов добродушных. симпатичных, нежели в дальнейших произведениях Теккерея. По своему сатирическому характеру «Пенденнис» должен быть поставлен рядом с «Ярмаркой Тщеславия». Лекции являются как бы границей, перешагнув которую Теккерей становится другим человеком. Причина такого контраста заключается несомненно и прежде всего в том материальном и нравственном удовлетворении, которое лекции эти давали Теккерею, как автору и человеку. Кроме того, благодаря этим лекциям Теккерей оставил на время современную жизнь и углубился в жизнь веков минувших, перенесся в седую старину. Сначала юмористы XVIII века, а затем английские Георги заставили его заняться изучением истории, прошлого быта. Нельзя сказать, чтобы прошлое это представлялось Теккерею в радужном свете, чтобы он не видел недостатков этого прошлого (это доказывается сатирическими замечаниями, встречающимися в его лекциях), но недостатки эти не вызывали в нем такого жгучего чувства, как современность. Ему не нужно было бороться с тем, что уже не существовало, требовалось только – изучать и изучать. Изучение это перенесло Теккерея в прошлое до такой степени, что ему захотелось нарисовать историческую картину, первую картину, в его жизни. Результатом такого желания явилась «История Эсмонда» (См. т. XII). По собственному признанию, Теккерей писал этот роман с любовью, с увлечением, ему хотелось сделать из него «самый лучший роман свой». Темой для этого романа взят очень любопытный момент английской истории, когда английский престол занимала последняя из династии Стюартов, бездетная королева Анна. Борьба партий из-за престолонаследия является исторической канвой, на которой автор основал свой роман. Тэн, в общем не особенно одобряющий другие произведения Теккерея, был в восторге от Эсмонда. «Теккерей, – говорит он, – не написал ничего более популярного, ничего более прекрасного… С самого начала вы вступаете в действительный мир, вы поддаетесь иллюзии, вы наслаждаетесь разнообразным спектаклем, свободно развивающимся без нравственных сентенций. Вас ласкает простой рассказ, удаляясь от ярой сатиры, вы отдыхаете от ненависти. Вы теряете из вида автора, слушаете старого полковника, переноситесь за сто лет назад». Действительно, могучая способность Теккерея воспроизвела правы того времени с изумительной верностью. Замечательное подражание не ограничивается несколькими сценами, оно обнимает всю книгу. Полковник Эсмонд говорит также, как говорили в 1700 году. По размеру, верности, простоте и степенности, слог Эсмонда повторяет классиков. Современные вольности, растрепанные изображения не коснулись автора в этом романе. Чтобы приблизить копию к оригиналу, Теккерей должен был брать первоначальный смысл слов, отыскивать забытые обороты, восстанавливать тогдашнее миросозерцание, входить в круг затерянных идей… Лучшее в книге – это характер самого Эсмонда. Теккерей снабдил его такою нежною, теплою, почти женскою добротой, которая господствует в нем над всеми остальными человеческими добродетелями, он придал ему такое умение владеть собою, которое является только от привычки размышлять. На основании всего этого Тэн ставит Теккерея несравненно выше Вальтер Скотта.

К сожалению, продолжение «Истории Эсмонда», – «Виргницы», которое начал печатать Теккерей в 1857 году, во многом уступало своему началу. Очевидно, что первый роман был написан под живым впечатлением изученных источников, вполне перенесших автора в изучаемую эпоху. Новый роман был написан после значительного перерыва и это не могло не отразиться на его качествах.

Если продолжение «Истории Эсмонда», благодаря перерыву, проиграло, то продолжение романа «Пенденнис», каким является роман «Ньюкомы» (См. т. V и VI), начавший печататься в 1853 году, только выиграло. В этом романе Теккерей возвращался к прежнему роду деятельности, возвращался к современной жизни, но, благодаря роковому перерыву, брался за прежнее дело несколько иначе. Теплый солнечный луч упал на богатую почву, до тех пор не видавшую таких лучей. Все её богатство вышло наружу. Сумрачный «мизантроп» Теккерей явился нежным, мягким и добродушным в «Ньюкомах». И полковник Ньюком и Теккерей перед читателем этого романа являются как бы слитыми в одно лицо. Оба они выступают здесь прямодушными, правдивыми, неутомимыми тружениками, строгими по приемам, безгранично любящими по сердцу. Теккерей любит полковника Ньюкома, этого старого воина, любит его всего, без всяких ограничений, любить его душу, его длинные усы, его широкие панталоны, его отцовское сердце, изношенный мундир, старомодные поклоны, суждение о старине… С такой же любовью следит за старым полковником и читатель, наблюдающий своего героя перед полком, во всей суровой воинственности и над колыбелью малютки сына…

Перед читателем проходят десятки великолепно обрисованных лиц. Этель Ньюком, смелая, умная, страстная, испорченная аристократическая девушка, царица современных девушек, рыцарский и добродушный Клэйв Ньюком, гвардейский офицер, шалун старого времени, с оригинальнейшими воззрениями на жизнь, лорд Кью, и многие другие лица выхвачены прямо из огромной житейской трагикомедии, из настоящей жизни. Некоторые критики справедливо признают, что если «Ярмарка тщеславия», – самый блестящий из романов Теккерея, а «История Эсмонда» – самый прекрасный, то, без сомнения, «Ньюкомы» самый очаровательный из всех. Главные характеры в нем, не будучи нисколько менее реальны, чем характеры в других произведениях того же автора, принадлежат, однако, к более высоким типам. Полковник Ньюком – это прекраснейший тип, какой только был создан в английской литературе со времени Вальтер Скотта, а пафос, с которым рассказаны разорение и смерть Ньюкома, ставит Теккерея на одну высоту с величайшими поэтами-романистами. Ни в каком другом своем романе он не проявил столько комического таланта, как в этом. Здесь гений Теккерея достигает апогея своего величия.

Теккерей любил комфорт, любил поесть, попить, был очень неравнодушен к ростбифу, плумпудингу и бордо, которого выпивал ежедневно по бутылке за обедом. Он добился богатства, но не почил на лаврах, не погрузился в тину роскошной жизни, которая затягивает очень многих. Богатство воскресило в нем давнишние мечты о самостоятельном литературном издании, при помощи которого можно было бы развивать в обществе литературные вкусы, способствовать улучшению этих вкусов. Воспоминание о потерянном когда-то значительном состоянии, о двух очень неудачных опытах этого рода не удержали Теккерея от мысли издавать журнал, и вот в январе 1860 года появился первый номер знаменитого «The Cornhill Magazine», ежемесячного журнала. Номер этот распродан был в количестве 110.000 экземпляров. Продажа дальнейших номеров шла еще лучше, шла с неслыханною, невероятною быстротой. Сам Теккерей был озадачен необычайным успехом начатого дела. Свое удивление, свой искренний восторг по поводу такого успеха, он с свойственным ему одному юмором, добродушием и откровенностью высказал в полугодичном томе своего журнала, в статье, описывавшей триумфальное шествие редактора «Cornhill Magazine» и его сотрудников.

«Вот вам! – писал он. – Что значат все журналы в сравнении с нашим журналом? (Трубач, дуй изо всей силы!) Чье знамя сравняется с Корнгильским? Ты что скажешь стоящий там философ (философ прячется в мантию). Знаете-ли вы, что значить иметь сто десять тысяч читателей? Что я говорю, сто тысяч читателей? Сто тысяч покупателей! (Крики в толпе: нет, нет! Быть не может). Да, клянусь честью! (клики одобрения и хулы). Я говорю: более ста тысяч покупателей, это значит более миллиона читателей! (огромное впечатление). Сказали-ли мы этим читателям хоть одно худое слово? У нас есть враги, нанесли-ли мы нечестный удар хотя бы одному неприятелю?! Гнались-ли мы за приманками какой-нибудь партии, устраивали ли какие выгодные сделки в свою пользу? Мы сознательно огорчили лишь нескольких лиц, имевших желание волонтерами служить в нашем войске; правда, что этих волонтеров было несколько тысяч (ворчание и ропот). Что делать, граждане? Полководец такой армии должен быть строг в выборе воинов, он должен выбирать их не за добродетель и кроткий характер, а за силу и способности. Сильным и способным всегда открыты ряды наши и в дополнение к бойцам, меня окружающим (тут генерал глядит с горделивой таинственностью), я уже приобрел, о, граждане, новых и в ужас повергающих воинов, которые пойдут, вместе с нашими ветеранами, к свежим победам. Ну, теперь, дуйте в трубы, колотите палкой в гонги! Барабанщики, извлекайте гром из барабанной кожи! Вожди и капитаны, идем приносить богам благодарственную жертву!»

Так мог написать только добрый, откровенный Теккерей, двадцать лет тому назад с таким же прямодушием жаловавшийся на неудачу своих первых изданий, скорбевший о том, что издатели и книгопродавцы не довольны его произведениями. Главная доля успеха, конечно, должна быть приписана Теккерею, который поместил здесь целый ряд очерков, фельетонов и, между прочим, два крупных романа: «Вдовец Ловель» (См. т. III) и «Приключения Филиппа в его скитаниях по свету» (См. т. I и II), хотя романы эти не представляют собой ничего особенного, если сравнивать их со всем, написанным до сих пор.

Журнал доставлял Теккерею, впрочем, не одни радости. Редактор испытывал не мало и огорчений, проистекавших исключительно из его добродушия. У него не было именно той «суровости», которая, по его же словам, должна быть присуща всякому редактору. «Теккерей, – говорит Тролопп, – никогда не мог решиться сказать какому-нибудь честолюбивому писаке, что его желание попасть в литераторы было напрасно; тем менее отваживался он на такую смелость, когда ему предлагала услуги женщина. Письма этих людей, как он сам рассказывал, были иглы, вонзавшиеся в его тело». Часто не будучи в силах отказать, он принимал заведомо балласт, покупал рукописи, которые потом выбрасывал, как негодные к печати. Не годился он в редакторы также потому, что решительно неспособен был к правильному, усидчивому труду, не в силах был прочитывать ежедневно по несколько десятков рукописей, которыми его положительно заваливали. Два года редакторства доказали это как нельзя лучше самому Теккерею и он сложил с себя непосильные обязанности, но деятельно сотрудничал в этом журнале до самой смерти.

«Cornhill Magazine» был последним крупным фактом литературной деятельности Теккерея. Деятельность эта, как и сам Теккерей, не встретила единодушной оценки ни при жизни автора, ни после его смерти. Почти ни один из романов Теккерея не был понят сразу. Прошло не мало времени, прежде чем заслуги Теккерея стали ясны для всех, и этот писатель занял в английской литературе, такое же почетное место, как Диккенс. Причина такого явления заключается в необыкновенной оригинальности романов Теккерея. К недоумению современников, привыкших к Диккенсу, Вальтер-Скотту, романы Теккерея были без героя и почти без интриги. Романы эти не поддаются пересказу. Самый подробный пересказ не дает ни малейшего понятия о романе. В произведениях Теккерея самая суть не в слове, не в интриге. Роман Теккерея – сама жизнь, настоящая, часто серая, неприглядная, но действительная жизнь со всеми её мелочами, сцеплениями случайных и неслучайных фактов. Поэтому-то ни один из романов Теккерея не кончается, как это принято у других романистов, а скорее прерывается. Вам кажется, что автор мог бы повествовать до бесконечности, что его роман мог бы течь также долго и непрерывно, как не прерывается общая жизнь. Главной задачей своей Теккерей ставил всегда достижение истины, всегда старался, как говорит он в предисловии к «Пенденнису» – изображать человека в натуральном виде, всегда стремился к естественности и реализму. Поэтому Теккерей писал только о том, что хорошо знал, изучил сам. «Сенсационный план, – пишет он в том же предисловии, – был оставлен, потому что, взявшись за исполнение его, я убедился в своей неопытности на этот счет. Не имев никогда интимных сношений с каторжниками, незнакомый с обычаями злодеев и висельников, я должен был отказаться от мысли вступить в соперничество с г. Эженом Сю. Изобразить настоящего мерзавца, значило бы, нарисовать такую отвратительную фигуру, которую страшно и показать публике. А между тем нужно изобразить верно; иначе не стоит и показывать». Теккерей всегда был строго правдив и верен своим принципам. Не его вина, если действительность, с которою он был знаком и которую рисовал мрачными красками в своих произведениях, была неприглядна. «Истина не всегда приятна, – говорил он, – но истина лучше всего» и поэтому мужественно обличал порок, где только встречал его. Форма мемуаров, допускавшая всякого рода уклонения в сторону, менее стеснявшая свободу автора, давала Теккерею полную возможность высказаться по разного рода вопросам. А между тем, эта правдивость, этот протест против всего грязного и пошлого, навлекли на Теккерея упреки в том, что он карикатурист, что он злобный сатирик, искажающий действительность, сухой моралист. Тэн, сравнивая романы Теккерея с школой, в которой больно секут розгами и читают прописную мораль, склонен видеть в нем простого, официального проповедника. Другие критики называли Теккерея мизантропом и циником.

Теккерей-мизантроп! Может-ли быть что-нибудь более нелепое что-нибудь более неосновательное? прочтите его произведения, и вы убедитесь, что все симпатии автора на стороне любви, простоты и добродушие. «О братья, – взывает Теккерей чуть не на каждом шагу. – Будем помогать упавшим, даже сознавая, что они никогда не заплатят нам за нашу помощь. Будем делать нашим ближним одолжения, не требуя от них лихвенного процента благодарности». «Смею вас уверить, – говорит автор читателям, в другом месте, – что мир полон сострадания и любви к ближнему. Если бы в нем было меньше зла и мучений, то оказалось бы вместе с тем меньше добра и сердечности». (См. т. II, стр. 89). – «Разве можно утверждать, что на свете живут одни только холодные бессердечные люди? Нет, слава Богу мир еще не обеднел. С холодным ночным мраком перемежаются яркие теплые солнечные дни. Провидение, ниспосылающее нужду и болезни, ниспосылает вместе с тем жалость, любовь и деятельную помощь». Ограничимся этими выдержками. Мизантроп, проповедывающий такие истины, требующий непротивления злу (См. т. V, стр. 244), рыдающий над трупиком ребенка своего друга, – не правда ли, какой добрый, хороший мизантроп?

Нечего и говорить, что Теккерей не был и не мог быть циником, не был он также и пастором, произносившим поучения на прописные моральные темы. Этот мизантроп любил людей, всех людей без исключения и порочных и добродетельных, видел их пороки и рисовал такими, как видел. «Порочные люди очень плохи, что и говорить, – писал Теккерей; – они грешат, сбиваются с пути и других сбивают, но как проследить и вычислить все зло, причиняемое людьми добродетельными»… Он был беспристрастен. «Смех хорош, – писал он в заключение одного из наиболее резких своих сочинений, „Книги снобов“, – правда лучше, а любовь выше всего» и действительно придерживался этого принципа в течение всей своей литературной деятельности.

Это стремление Теккерея к истине, стремление, согретое самою искреннею и теплою любовью, далеко не всеми было понято и оценено по достоинству. Едва-ли не лучше других критиков понял Теккерея большой знаток английской литературы, наш русский критик А. В. Дружинин. «Теккерей, – писал Дружинин по поводу „Ньюкомов“, – наименее хитрящий из всех романистов, там даже, где он кажется лукавым, – он просто прям и строг. Но наши вкусы извратились до того, что по временам простота нам кажется лукавством. Не взирая на свою громадную наблюдательность, на свои отступления, исполненные горечи и грусти, наш автор во многом напоминает своего пленительного героя, мягкосердечного полковника Томаса Ньюкома. Всякий эффект, всякое ухищрение, всякая речь для красоты слова, противны его природе, по преимуществу честной и непреклонной. Подобно Карлейлю, с которым Теккерей сходствует по манере, наш романист ненавидит формулы, авторитеты, предрассудки, литературные фокусы. У него нет подготовки, нет эффектов самых дозволенных, нет изысканной картинности, нет даже того, что, по понятиям русских ценителей изящного, составляет похвальную художественность в писателе. Оттого Теккерей нравится не всякому читателю, не всякому даже критику. У него солнце не будет никогда садится для украшения трогательной сцены; луна никак не появится на горизонте во время свидания влюбленных; его герои не станут говорить лирических тирад, так любимых самыми безукоризненными повествователями. Его рассказ идет не картинно, не страстно, не художественно, не глубокомысленно, – но жизненно, со всем разнообразием жизни нашей. Теккерей гибелен многим новым и прекрасным повествователям; после его романа их сочинения всегда имеют вид раскрашенной литографии. Изучать Теккерея – тоже, что изучать прямоту и честность в искусстве… Если в критике существуют еще не установившиеся взгляды на Теккерея, то читающая публика давно уже отдает ему заслуженную дань. Сочинения Теккерея пользуются в настоящее время огромной популярностью, переведены на все европейские языки. Роскошное английское издание сочинений Теккерея, состоявшее из 26 томов, разошлось очень скоро, несмотря на то, что экземпляр стоил около 250 рублей».

* * *

Теккерей скончался почти скоропостижно, хотя и после довольно продолжительной болезни, 23 декабря 1863 года. Спустя несколько недель после погребения Теккерея почитатели английской литературы выразили желание почтить покойного писателя сооружением ему памятника, и бюст его, прекрасно исполненный другом покойного, скульптором Марочетти, поставлен в Вестминстерском аббатстве, английском пантеоне великих мужей.