Ф. А. Абрамов. Сборник

Анна прошла к печному прилавку, села:

– Ну, слава богу, хоть корову доить не надо.

Она прислонилась спиной к горячей печи, блаженно закрыла глаза.

– Сапоги-то давай снимем. Я валенки с печи достану. Горячие…

Теплые проворные пальцы дочери забегали по лицу, развязывая шаль.

– Погоди, дела еще не деланы. Я хоть минутку так посижу. Вся сегодня замерзла.

– Как не замерзла. Экой сиверко – страсть. У нас Петруха Васиных стекло разбил в классе – я едва высидела. Надежда Михайловна говорит: взыщем. Матерь-то шкуру с Петьки спустит. Из своей рамы вынимать будет аль как… Где нынче стекло-то взять.

По спине Анны горячей волной растекается тепло. Бойкий приглушенный голосок дочери убаюкивает, как мурлыканье.

– Бригадир-то нынче не ругался?

– А чего ему ругаться? – вяло, не открывая глаз, отвечает Анна.

– Люди сказывают, на днях наорал на тебя. Дикарь старый…

Анна недовольно поморщилась:

– Не говори чего не надо, глупая. Разве так можно?

– А что и ругается. Ругатель! Сына убили, и старуха теперь…

– Замолчи!

Анна отклонилась от печи, застегнула фуфайку:

– Где Мишка? Я баню по дороге затопила, хоть воды бы наносил.

– Где? Известно где. Углы у домов считает.

В темном углу у порога, на деревянной кровати, захныкала, заплакала Татьянка.

– У, пропасть, учуяла, – погрозила кулаком Лизка.

– Ладно, давай ее сюда, – сказала Анна, расстегивая ватник.

Девочка, едва оказалась на коленях у матери, жадно, обеими ручонками вцепилась в ее грудь, но вскоре выпустила и заплакала.

– Возьми ее, – сказала устало Анна. – Пойду баню посмотрю.

– Поплачь, поплачь у меня, кислятина, – говорила Лизка, принимая от матери ребенка. – Она готова матерь-то съисть…

К приходу ее из бани изба кипела муравейником. Ну ясно – явился! Мишка, катавшийся с младшими братьями посередине пола, поднялся, присел на табуретку.

– Не стыдно? Мать и в поле, и баню топит. Разве отсохли бы у тебя руки, кабы воды наносил?

– Опять завела… Откуда я знал, что ты баню выдумаешь?

– Срамник бессовестный, – вступилась за мать Лизка, высовываясь с мокрой тряпкой из задосок. – Не зыркай, не зыркай – не больно испугалась. Уже вот папе напишем… Да, мама?

– Ладно, хватит вам. Собирайтесь в баню.

Малыши, толкая друг друга, кинулись под порог разбирать одежду и обувку. Поднялся крик, драка: «Это мине». – «Нет, мине». – «Отдай!» На полу, всеми оставленная, заплакала Татьянка.

– А ты что именинником сидишь? Особое приглашение надо?

– Не пойду!.. – проворчал Мишка и отвел глаза в сторону.

– Как не пойдешь? Грязью зарасти хошь? И в тот раз на улице пролетал.

– Не пойду, и все. Пристала…

– Пристала? Ну погоди у меня…

Анна в ярости схватила с вешалки ремень, бросилась на вскочившего Мишку, но в тот момент, когда она занесла ремень, взгляд ее наткнулся на подбородок сына – и рука дрогнула…

Мать перерос!.. Она с изумлением разглядывала стоявшего перед ней длинного, рукастого, какого-то незнакомого ей парня, угрюмо скосившего черные глаза в сторону. Ей пришлось даже немного отвести назад голову, чтобы рассмотреть его лицо. Истовехонький отец! Только глазами да чернявостью в нее…

Неожиданно смутная догадка пришла ей в голову:

– Может, в первый жар хочешь? Пока мы собираемся, успеешь.

Она заметила, как вспыхнули глаза у Мишки.

– Я мигом, я сейчас!

Хлопнули двери, ворота…

Так и есть – матери стыдится.

Лизка, давно уже наблюдавшая эту сцену, во все глаза глядела на мать. Она была уязвлена в самое сердце Как? Он лоботрясничал весь вечер, да ему же и в первый жар!

– Я тоже с ним пойду.

– И я, и я… – всполошились малыши.

Анна не могла сдержать улыбку:

– Не выдумывай, глупая. Пускай один моется.

Усмешка матери окончательно сразила Лизку. Губы ее задрожали, и она расплакалась:

– Ты меня нисколечко не жалеешь. Все Мишка да Мишка, а он ничего не делает. А я пол вымыла… И сегодня Надежда Михайловна говорит: есть ли, говорит, у тебя, Лиза, другое платье? А ты рубаху Мишке сшила…