Восхождение

– Из Швеции.

– Стокгольм?

– Да.

Эрику подумалось, что для полноты картины не хватает направленного ему в лицо яркого света настольной лампы. Сейчас, наверное, спросит про возраст, семейное положение и род занятий.

– Я – Софья, но не вздумай звать меня Соней, ненавижу это имя.

Эрик не понял, при чем здесь имя Соня, если зовут ее Софьей, но спросить не успел, девушка сказала:

– Я из Питера… ну в смысле, Санкт-Петербурга, это в России.

– Почти соседи, – прокомментировал Эрик, но продолжить знакомство не получилось. На пороге внезапно возникшего проема появился высокий немолодой мужчина в темно-сером костюме и похожего оттенка галстуке. Лицо его покрывала сеточка тонких морщин, глубоко посаженные черные глаза смотрели внимательно и цепко, а под короткой седой бородой угадывался острый волевой подбородок.

– Папа! – в голосе Софьи послышались радость и облегчение. – Наконец-таки, боже, как я соскучилась…

– Папа?! – Эрик перевел изумленный взгляд с девушки на мужчину и обратно. – Вы издеваетесь?

– Эрик, да не волнуйся ты так, у всех людей есть отец и мать, – невинным тоном произнес вошедший и опустился в кресло. Эрику показался знакомым его голос, но долго копаться в памяти не пришлось – похоже, приветствовал землян на гиперонике и направлял пары по нужным коридорам именно этот «папа».

Софья улыбнулась, карие глаза под очками слегка заблестели, когда она повернула лицо к Эрику.

– Понимаешь, я очень любила своего отца, – начала объяснять она. – Папа был для меня всем. Когда он скончался от рака, мне едва исполнилось тринадцать и… так тяжело мне не было никогда ни до, ни после. С тех пор минуло почти двадцать лет, но помню я его по-прежнему.

– Кажется, начинаю понимать… – пробормотал Эрик.

– И вот однажды вечером звонок в дверь, я чуть не грохнулась в обморок, когда увидела на пороге его, – Софья кивнула на хитровато улыбающегося человека в соседнем кресле.

– Первый контакт?

– Да, Эрик, – ответил мужчина мягким густым голосом, – ты ведь уже понял, что первый контакт очень важен и для успеха необходимо учитывать эмоциональные аспекты реципиента. Сейчас не играет особой роли, какой именно облик я приму в беседе с вами, могу быть папой, могу и Идой, если пожелаешь.

– Что за Ида? – полюбопытствовала Софья.

– Неважно, – смущенно отмахнулся Эрик, – форма есть только форма.

Стало ясно, что одна и та же сущность присутствует за обликами Иды и «папы», а также наверняка и другими личинами, которые встречали прочих гостей гипероника. Сменить внешность, что переодеться, и Ида – не более, чем одна из одежек в богатом гардеробе пришельцев. Человек склонен верить в сказки, но как только поддается иллюзии и позволяет ей увести себя в мир потаенных надежд и ожиданий, реальность бьет наотмашь.

– Именно, – одобрительно закивал «папа».

– Как к вам обращаться? – спросил Эрик.

– Можешь звать меня именем того, чей облик я принял…

– Игорь Николаевич, – вставила девушка.

– …но правильнее все-таки называть меня лейм.

– Лейм… – медленно выговорил Эрик, будто пробуя слово на вкус. Совсем недавно он его уже слышал. – Так тебя зовут?

– Нет никакого меня. Сейчас это просто способ вербальной самоидентификации. – Игорь Николаевич покачал головой и, заметив недоумение на лицах землян, пояснил: – Вы, люди, привыкли рассуждать в рамках индивидуумов, что не удивительно: ведь ваша цивилизация, по крайней мере на нынешнем этапе развития, – это сообщество отдельных разумных особей. Отдельных! Но, как вы скоро убедитесь, это не единственная возможная форма существования сознания. Когда разум одного биологического вида разбит на множество мелких фрагментов, он, безусловно, тоже развивается и усложняется. Рано или поздно в процессе эволюции расчлененный разум приходит к осознанию одного своего исключительно важного свойства, которое является неотъемлемым признаком любой самосознающей материи. Это свойство вшито в саму ее суть и определяет строго направленный вектор эволюции. Оно заключается в том, что сила и эффективность дискретного разума не сопоставима с силой и эффективностью разума, существующего слитно.

Лейм сделал паузу, давая гостям возможность проглотить и переварить новую информацию. Эрик слушал с интересом, Софья была вся внимание.

– Простой пример: представьте себе груду кирпичей. Не важно, большая она или маленькая, свалены они горкой или сложены ровным штабелем, – это просто кирпичи. А если они соединены друг с другом нужным образом и в правильном порядке, то это уже не просто кирпичи, а дом, который и по форме, и по содержанию значительно сложнее и функциональнее груды камней. Если обобщить, то можно сказать так: собранные вместе, они становятся чем-то несравнимо большим, чем просто сумма частей. Также как и детали ваших самых наимощнейших компьютеров по отдельности – просто транзисторы и диоды, микросхемы и провода, процессоры и блоки памяти. Собранные же вместе в правильном порядке – мощное устройство обработки информации. Это тот случай, когда целое больше, намного больше, чем просто сумма его частей. То же и с разумом – он эмерджентен.

Лейм потянулся за графином с водой и стаканом. Вероятно, желал подчеркнуть человечность своего облика, решил Эрик. Хотя, тут же возразил он сам себе, лейм не иллюзия, а вполне себе из плоти и крови – почему бы ему не испытывать жажду?

Сделав несколько глотков, Игорь Николаевич продолжил:

– В известной нам Вселенной есть лишь один объект, для которого более, чем для чего бы то ни было, верно все вышесказанное. Объект, у которого разница между сложностью составных частей и их суммой настолько громадна, что позволила совершить качественный переход величайшего масштаба, который изменил и еще изменит многое во Вселенной. Вы, наверное, догадались, о чем я толкую?

– О мозге? – предположил Эрик.

– Разумном мозге? – уточнила Софья.

– Вы правы, именно так! – лейм удовлетворенно закивал, словно профессор, довольный смышленостью своих студентов. – Сложность объекта можно с некоторым допущением охарактеризовать, как то, насколько готовый составной объект превосходит простую сумму своих компонентов. Когда сложность объекта, в данном случае мозга, в процессе эволюции выросла до определенного уровня, произошел фазовый переход и возникла новая форма существования материи – она стала самосознающей.

– Вы ведь говорите не только о человеческом мозге, не так ли? – уточнил Эрик, догадываясь об ответе.

– Конечно же, речь идет о мозге любого разумного существа во Вселенной. Должен заметить, что все известные нам и ныне разумные виды прошли практически один и тот же путь эволюции с четко прослеживающимся вектором увеличения сложности. По-видимому, стремление к усложнению – неотъемлемое свойство материи, «вшитое» в ее суть и успешно противодействующее энтропии. А то, какой уровень сложности необходим для совершения качественного перехода, мы называем порог фазового перехода. Материя в процессе своего развития пересекает несколько порогов и совершает переходы от ступени к ступени, от фазы к фазе, начиная с кварк-глюонной плазмы в первые мгновения существования Вселенной и далее к обычному веществу. Впоследствии оно при наличии необходимых условий совершает фазовый переход от неживого к живому, то есть от менее сложного к более сложному. Эволюция продолжает работать и далее, и материя, теперь уже живая, совершает новый переход – от неразумной к разумной, то есть опять-таки от менее сложной к более сложной. Направление прослеживается четко, хотя при близком рассмотрении кажется, что мы говорим о бесконечной череде случайностей. Здесь проявляется диалектика хаоса и закономерности, когда цепь на первый взгляд случайных событий приводит к результату, вполне укладывающемуся в детерминированный вектор. Иными словами, переход на более высокую ступень развития – цель эволюции материи.

Лейм сделал паузу, отпил из стакана. Обвел внимательным взглядом пребывающих в задумчивости мужчину и женщину, которые сосредоточенно молчали, размышляя над его словами.

Эрик внимал с большим интересом, все услышанное казалось колоссально важным и глубоким. Он и сам порой размышлял над подобными вопросами, читая научно-популярные работы ученых из разных областей знания. Происхождение Вселенной, самой жизни и, конечно, сознания были темами, которые его волновали, но которые не часто доводилось обсуждать: Сандра подобным не интересовалась, а Магнуса чаще сносило на эзотерику, нью-эйдж и прочую хрень. Поговорить на интересующие его темы Эрику было не с кем. Все, что сейчас рассказывал лейм, будоражило воображение и разжигало любопытство, но к чему он клонил, оставалось совершенно неясно, и это немного настораживало.

Повисшую в комнате тишину нарушила Софья. Кашлянув, она сказала:

– Значит, эволюция своего достигла: мы и вы разумны. Но я уверена, что прилетели вы к нам не просто так, а с конкретной целью.

Лейм улыбнулся, покачал головой.

– И да, и нет, Софья. Ты права в том, что установленный между нашими цивилизациями контакт имеет ясную для нас, леймов, цель. Ты права также и в том, что вы, люди, разумны. Не считать вас разумными было бы неверно, хотя многие события в вашей истории иногда вызывают стремление усомниться в этом.

Эрик тревожно поежился: блоки памяти леймов, похоже, обновились.

– Но в чем же я не права?

– В том, что считаешь нас тоже разумными, – Эрик и Софья недоуменно переглянулись, – а также в своем предположении, что конечная цель эволюции – разумность.

– Разве вы не именно это утверждали пару минут назад? – Эрик вступился за девушку не только из соображений видовой солидарности, но и потому, что таким же образом истолковал слова лейма.

– Вовсе нет. – Игорь Николаевич предупредительно воздел палец. – Важный момент: у эволюции нет конечной цели. Ее цель – развитие, движение, усложнение, а такая цель по определению не может быть конечной. Разумность – первая базовая ступень самосознания, но эволюция не останавливается на достигнутом, она вообще никогда не стоит на месте. Несмотря на сопротивление энтропии, разум усложняется, развивается и, если не возникает каких-либо препятствующих факторов, неизбежно достигает порога, за которым приобретает совершенно иную суть, становится чем-то другим.

– Иная форма? – предположил Эрик.

– Нет, иное содержание. За этим порогом уже нет разума, там нечто большее… там Лейм.