«Благо разрешился письмом…» Переписка Ф. В. Булгарина

Милостивый государь Константин Федорович

Начинаю приношением и изъявлением чувствительнейшей благодарности за присылку статей, а за сим предлагаю мое оправдание на ваш упрек в том, будто бы я не писал к вам. Во-первых, у меня обыкновение с ходу отвечать на все письма, писанные людьми почтенными и благосклонными ко мне. А как я нахожу в вас все качества ума и сердца, чтоб заслуживать мое истинное почтение, равно как и всех благонамеренных людей, также имея явные доказательства вашего ко мне благорасположения, я бы погрешил противу моей совести, если б не отвечал на ваше письмо. Крайне удивляюсь, что вы не получили моего письма, и приписываю той же самой причине, как и неполучение первых книжек «Северного архива», о чем вы ко мне писали. Ваш почтамт слишком, кажется, беззаботен. Пожалуйте, уведомите меня, получаете ли исправно «Север[ный] архив», чтоб я мог принять свои меры. Книжку вашу «Путешествие в Рязань»[83 - То есть «Письма К. Калайдовича к А. Ф. Малиновскому…».] я получил, прочел, благодарю за доставленное удовольствие и не премину вскорости уведомить моих читателей о сем ученом произведении, достойном показаться в Париже и Лондоне[84 - В том же месяце в СА (№ 10. С. 296–298) была помещена анонимная рецензия на книгу Калайдовича, где говорилось, что «она по всем отношениям заслуживает внимание любителя истории и место в каждой библиотеке» (с. 297).]. Говорю без лести, ибо ненавижу всякое притворство. Как скоро окончу мое дело по журналу с казною, тогда войду с вами в счетные дела, а между тем прошу покорнейше похлопотать о записках Шаховского, которые должны быть весьма интересны. Я столь много обязан вам, что не смею просить о присылке оных, а прошу только приготовить, чтоб в известном случае я мог вскорости получить оные. Я, по несчастию, имею весьма много начатых работ: списываю старые грамоты, из Польши полученные[85 - См.: Древние грамоты / [Примеч. Ф. В. Булгарина] // СА. 1824. № 1. С. 14–18.], сочиняю биографии[86 - См.: Граф Коновницын // СА. 1822. № 18. С. 480–488; Московский купец Василий Алексеевич Плавильщиков, содержатель типографии, книжного магазина и библиотеки для чтения // Литературные листки. 1823. № 3. С. 37–39; Марина Мнишех, супруга Димитрия Самозванца // СА. 1824. № 1. С. 1–13; № 2. С. 59–73; № 20. С. 55–77; № 21/22. С. 111–137.] и проч. Но мой проклятый процесс в Сенате отвлекает меня от дела и убивает утро. Вечером приятели не дают покою, и так время летит, а работа лежит. Что делать? Иначе нельзя.

Между тем я повторяю мои прежние уверения в истинном моем к вам почтении, благодарности и уважении, с коими пребуду навсегда, милостивый государь, вашим покорным слугою Ф. Булгарин.

3 мая 1823. СПетербург

11. К. Ф. Калайдович Ф. В. Булгарину

Милостивый государь Фаддей Венедиктович!

Вручитель сего Павел Михайлович Строев, чиновник здешнего Архива Государственной коллегии старых дел, известный своими историческими трудами, по препоручению нашего Общества[87 - Имеется в виду существовавшее с 1804 г. при Московском университете Императорское общество истории и древностей Российских.] отправляется для обозрения Новгородской Софийской библиотеки. Он несколько времени пробудет в Петербурге для сношений по сему предмету с духовным начальством. Примите его как заезжего гостя и моего давнишнего приятеля в ваше дружеское расположение.

При сем случае вместе со всеми любителями приятного и наставительного чтения приношу и мою благодарность за ваши «Литературные листки», которыми вы дарите нас в придачу к «Северному архиву». Я всегда читаю журнал ваш с особенным удовольствием. В одном из нумеров (13, стр. 22) вы обещаете изыскать, в каком именно году изданы были медицинские регулы о лечительных водах, сысканных в Липецке[88 - Речь идет о примечании Булгарина к присланному В. Б. Броневским тексту указа, опубликованного под названием «О лечительных водах, сысканных в Липецке».]. Туманский отыскал сии же самые правила, данные на имя коменданта олонецкого Геннинга на Петровских заводах марта 1, 1719 года за собственноручным надписанием Петра Великого, помещая все 13 пунктов в том самом виде, в каком они у вас напечатаны. Собр[ание] запис[ок] о жизни Петра Великого. Ч. IX. Стр. 202–208[89 - См.: Туманский Ф. О. Собрание разных записок и сочинений, служащих к доставлению полного сведения о жизни и деяниях государя императора Петра Великого. СПб., 1788. Ч. 9.]. Несходство состоит в перемене некоторых слов и в недостающем пред правилами указе г. Геннингу. Одни и те же врачебные наставления при употреблении вод олонецких и липецких кажутся мне сомнительными: достоверность вашей бумаги может только утвердиться при виде самого подлинника.

Предлагая замеченное мною обстоятельство на ваше рассуждение, честь имею быть с истинным к вам почтением, вашим, м[илостивый] г[осударь, покорным слугою]

Москва. 1 августа 1823

12. Ф. В. Булгарин К. Ф. Калайдовичу

Милостивый государь Константин Федорович

По множеству разнородных занятий я не успел поныне отвечать на благосклонное ваше письмо. Благодарю за память обо мне и прошу помнить о сиром и беспомощном «Архиве», который давно ожидает вашего имени[90 - В этом году Калайдович поместил в журнале Булгарина только один текст: Записка о выезде в Россию правнуков Андрея Михайловича Курбского // СА. 1824. № 19. С. 1–6.]. С графом Федором Андреевичем[91 - Имеется в виду собиратель рукописей XI–XVII вв. и старопечатных книг Ф. А. Толстой.] я познакомился и пользуюсь его милостивым расположением. Хочу просить на время перечитать «Историю русского театра» г. Малиновского для справок единственно, в чем и к вам прибегну[92 - А. Ф. Малиновский в течение длительного времени собирал материалы по истории театра в Москве, в его архивном фонде в РГАДА (Ф. 139) сохранились многочисленные выписки и копии документов по данной теме. Обобщающий труд он не написал, но опубликовал несколько статей: Записки, принадлежащие к истории российского театра // Собрание некоторых театральных сочинений с успехом представленных на Московском публичном театре. М., 1790. Ч. 2. С. 1–24; О российском театре // Русский вестник. 1808. № 1. С. 109–124 (расширенный вариант предыдущей). Последнюю Булгарин перепечатал в своем журнале: Историческое известие о российском театре (Из исторических записок А. М.) // СА. 1822. № 21. С. 179–190. Возможно, в письме имеется в виду «Записка о возникновении и развитии театрального искусства в Москве со времени Алексея Михайловича по 19 век» (РГАДА. Ф. 139. Д. 260), см. ее публикацию: Старикова Л. М. «Записка о возникновении и развитии театрального искусства в Москве со времени Алексея Михайловича по 19 век» А. Ф. Малиновского // Памятники культуры. Новые открытия: Письменность. Искусство. Археология. 1993 год. М., 1994. С. 51–64.].

Не забывайте меня и почтите иногда грамоткою, чем принесете истинное удовольствие с истинным высокопочитанием и преданностью пребывающему, милостивый государь, вашему покорному слуге Ф. Булгарину.

29 марта 1824. СПетербург

13. К. Ф. Калайдович Ф. В. Булгарину

М[илостивый] г[осударь] Фаддей Венедиктович!

Пользуясь свободными минутами после утомительных коррект[ур] «Ексарха Болгарского»[93 - См.: Калайдович К. Ф. Иоанн, ексарх болгарский: исследование, объясняющее историю словенскаго языка и литературы IX и X столетий. М., 1824. В анонимном (возможно, булгаринском) отклике на книгу в журнале «Сын Отечества» книга была названа «важным, драгоценным сочинением», которое «займет первое место в числе книг исторических и филологических, вышедших у нас в течение нынешнего года» (1824. № 46. С. 266).], благодарю за приветливое письмо ваше и спешу препроводить экземпляр Лаврентьевской летописи[94 - Летопись Несторова по древнейшему списку мниха Лаврентия / Издание проф. Тимковского. М., 1824.] для вашей библиотеки, с покорнейшею просьбою вручить другой Н. И. Гречу при свидании с выражением моего истинного почтения.

Я просил П. И. Кеппена заверить вас, что всегда получаю «Сев[ерный] арх[ив]», с особенным удовольствием его читаю и готовлю статейку о возвращении в Россию праправнука Курбского; не я, а обстоятельства виною, что до сих пор не могу кончить.

С совершенным почтением честь имею быть вашим, м[илостивый] г[осударь], покорнейшим слугою.

3 июня 1824

14. К. Ф. Калайдович Ф. В. Булгарину

Посылаю «Ексарха Болгарского» для вашей библиотеки и статейку для «Северного архива»[95 - Присланная Калайдовичем статья появилась в булгаринском журнале в следующем месяце: Записка о выезде в Россию правнуков Андрея Михайловича Курбского // СА. 1824. № 19. С. 1–6.]. Понравится – напечатайте, не понравится – возвратите пребывающему к вам с истинным почтением вашему, м[илостивый] г[осударь], покорному слуге.

14 сентября 1824

Письма А. О. Корниловичу

Александр Осипович Корнилович (1800–1834) – историк, писатель, декабрист, близкий знакомый Булгарина. В Петербург приехал в 1820 г., служил сначала в канцелярии генерал-квартирмейстера Главного штаба, в 1821 г. был переведен в Гвардейский Генеральный штаб. В 1822 г. за отличие по службе произведен в штабс-капитаны; преподавал статистику и географию в Корпусе военных топографов и в Петербургском училище колонновожатых (1823–1825). В 1822–1825 гг. Корнилович помогал Булгарину в редакционной работе по «Северному архиву», поместил в журнале много своих статей, публикаций, рецензий и переводов. После восстания декабристов был арестован и по суду приговорен к каторге на 15 лет с последующим поселением в Сибири навечно. Записка Булгарина в III отделение о связях Корниловича с австрийским посольством (в период его работы в секретных архивах Коллегии иностранных дел) послужила причиной возвращения Корниловича в 1828 г. в Петербург, где он был заключен в Петропавловскую крепость, откуда в 1832 г. отправлен рядовым на Кавказ.

1

Любезный Корнилович!

Я нахожусь в самом затруднительном положении. 1-й номер на 1823 год уже в печати, а статистики нет[96 - А. О. Корнилович дал для отдела статистики в СА большую статью «Известия об успехах промышленности в России, и в особенности при дворе Алексея Михайловича» (1823. № 1. С. 37–64).]! – В надежде на тебя я не работал, и теперь Бог знает, чем кончится история «Сев[ерного] архива». Я бегал два дни по городу, и нигде нет Грамот[97 - Речь идет о «Собрании государственных грамот и договоров», издававшемся на средства графа Н. Н. Румянцева с 1813 г., см. ссылку на этот источник в указанной статье Корниловича (Там же. С. 57).] – нельзя ли забежать в Публ[ичную] библиотеку.

Спаси меня!

Твой друг Булгарин

8 декабря 1822[98 - На записке адрес: «Его высокоблагородию Александру Осиповичу Корниловичу, г. штабс-капитану в Главный штаб Его Величества».]

2

Суббота, 11 ч. вечера[99 - Письмо написано не ранее середины 1823 г., когда в СА был опубликован упоминаемый в тексте письма перевод Корниловича, и не позднее 1825 г., так как 14 декабря 1825 г. Корнилович был арестован. Скорее всего, его следует датировать февралем или мартом 1825 г., поскольку Корнилович, регулярно печатавший свои статьи и переводы в СА, после вышедшего в марте № 5 в журнале Булгарина не печатался.]

Ты меня совершенно расстроил не только на сегодняшний день, но и надолго. Я не знал, что ты такая недотрога, и не думал обижать тебя, смеявшись на суету твоего богомолья. Я чувствую, что с моим характером мне вовсе не надобно ходить в компании молодых людей, где в старые годы шутили и подшучивали друг над другом, смеялись и не сердились. Ты напрасно сравнивал себя и свое положение со сценою, бывшею между мною и Гречем. Греч, прихвастывая насчет моих сочинений, утверждал клевету моих врагов, что все лучшее у меня написано Гречем. Тебе же известно, что Греч кроме ? и запятых ничего не поправляет, как было и с твоим переводом истории[100 - См.: Бутурлин Д. П. Отрывок из второй части Военной истории походов россиян в XVIII столетии / [Пер. А. О. Корниловича] // Сын Отечества. 1823. № 27. С. 3–19; № 28. С. 53–69; № 29. С. 101–108.]. Следовательно, у меня вышло дело чести и репутация. А твое богомолье с первого взгляда принято за шутку, ибо всякий мальчик имеет довольно ума, чтоб рассудить, что ни ты, ни Гладков[101 - Скорее всего, имеется в виду петербургский обер-полицмейстер И. В. Гладков. Н. И. Греч упоминает его, наряду с Магницким и др., среди ревностных сторонников религиозного благочестия (Греч. С. 384–385).] не могут говеть в армянской, католической и русской церквах[102 - Корнилович по вероисповеданию был католиком, во время следствия по делу декабристов он показал, что бывал у причастия и исповеди ежегодно (Восстание декабристов: документы. М., 1969. Т. 12. С. 338).]. Разве вы все и ты не шутили насчет моих знакомств с Руничем, Магницким, Милорадовичем[103 - Н. И. Греч в своих воспоминаниях, характеризуя Булгарина начала 1820-х гг. как умного и любезного человека, «способного к дружбе и искавшего дружбы людей порядочных», в то же время отмечал, что «он не пренебрегал знакомством и милостью людей знатных и особенно сильных. Умел он сойтись и с гнусным Магницким, и с сумасбродным Руничем, и с глупым Кавелиным, познакомился с лицами, окружавшими Аракчеева, пролез и к нему самому» (Греч. С. 667–668).]? Разве я сердился? (Это)[104 - Вставка В. Е. Якушкина.] говорят и на улицах, а я смеюсь, уверен будучи, что меня никто из знакомых не почтет шпионом или наушником. Даю формальную клятву никогда, никак не шутить с тобою, и буду держаться с тобою твоего собственного правила, чтобы не быть ни с кем фамильярным и ни с кем не дружиться: не только с тобою одним, а с прочими буду жить, как меня создала мачеха природа. Ты, выходя, сказал, что со мною нельзя жить близко и на этикетах. Если это было сказано искренне, то сожалею, что ты не знал меня. Без сомнения, общество князей и графов этикетнее моего[105 - По мнению Н. И. Греча, у Корниловича «была страсть знакомиться и бывать в знатных домах, в кругу блистательной аристократии, у графини Лаваль, у Лебцельтерна (австрийского посланника) и пр.» (Греч. С. 509–510).], а дружба с (Цеплиным[106 - Вставка В. Е. Якушкина.]), Шторхом, Френом и Корсаковым[107 - В письме к брату Михаилу от 4 января 1832 г. Корнилович писал: «Если будешь в Петербурге, постарайся познакомиться с Семеном Никол[аевичем] Корсаковым. Из всех наших ученых (я почти всех их знал), говорю решительно, он имеет самые основательные сведения в русской статистике и за пояс заткнет всех Германов и Арсеньевых с братиею. <…> Я с ним некогда жил очень хорошо и надеюсь, что, невзирая на мое несчастие, звание моего брата доставит тебе радушный прием в его доме» (Корнилович А. О. Сочинения и письма. М.; Л., 1957. С. 307).] не доведет до фамильярности. Но не знаю, найдешь ли у них более привязанности к себе и дружбы, сколько ты всегда имел в моем фамильярном сердце. Впрочем, я обещаю тебе торжественно исправиться и быть столь же холодным, как ты и друзья твои. Не заходить иначе, как по дороге или когда надобно просидеть четверть часа, чтоб идти за делом: словом, буду жить с тобою по-немецки, но никогда не забуду, что ты для меня сделал, как я много тебе обязан по журналу, и всегда тайно буду любить тебя[108 - Во время следствия по делу декабристов слова из письма Булгарина («тайно буду любить тебя») вызвали подозрение в причастности Булгарина к тайному обществу. 29 декабря 1825 г. Корнилович дал показания: «Я рассорился с Булгариным, он и говорит в своей записке, что явно мы будем в ссоре, но он не перестанет любить меня» (Восстание декабристов: документы. Т. 12. С. 328).].

Ф. Булгарин.

[Февраль или март 1825 г.?]

Переписка Ф. В. Булгарина и И. Лелевеля

Иоахим Лелевель (1786–1861) – польский историк. В 1820 г. в одной из первых своих публикаций на русском языке Булгарин писал: «Иоахим Лелевель, ученый критический исследователь в исторических предметах, будучи еще в молодых летах, умел сделать свое имя почтенным между учеными» (Краткое обозрение польской словесности // Сын Отечества. 1820. № 32. С. 253). В 1821 г. он опубликовал перевод статьи Лелевеля «Известие о древнейших историках польских, и в особенности о Кадлубке, в опровержение Шлецера» (Соревнователь просвещения и благотворения. 1821. № 5), позднее по просьбе Булгарина Лелевель написал обширное «Рассмотрение “Истории государства Российского” г. Карамзина», которое Булгарин перевел на русский язык и опубликовал в «Северном архиве» (1822–1824).

1. Ф. В. Булгарин И. Лелевелю

Петербург. 15 октября 1821 г.

Милостивый государь

Хотя я не имею чести знать его милость, милостивого государя, лично, но неоднократно оглашая на все российское государство заслуги его в литературе и таким образом приобретенную славу, ныне осмеливаюсь обратиться к вам с наипокорнейшею просьбою. Г[осподин] Казимир Контрым уже с год льстит меня надеждою, что вы поместите в моем журнале «Северный архив» критику на Карамзина. Г. Контрым объяснит Вам, какую честь это принесет вам и как украсит мой журнал, потому что вся партия в министерстве[109 - Имеется в виду Министерство духовных дел и народного просвещения.], которая называется Dominante[110 - господствующие (фр.).], весьма сочувственно смотрит на выставление ошибок человека, почитающего себя выше всех писателей, называющего и Тацита, и Фукидида шутами[111 - Карамзин был высокого мнения об античных историках. Он писал: «Доселе древние служат нам образцами. Никто не превзошел Ливия в красоте повествования, Тацита в силе: вот главное!» (Карамзин Н. М. История государства Российского. М., 1989. Т. 1. С. 19). При этом он, правда, отмечал их слабые стороны: «Не будем суеверны в нашем высоком понятии о дееписаниях древности. Если исключить из бессмертного творения Фукидидова вымышленные речи, что останется? голый рассказ о междоусобии греческих городов: толпы злодействуют, режутся за честь Афин или Спарты как у нас за честь Мономахова или Олегова Дому. Не много разности, если забудем, что сии полу-тигры изъяснялись языком Гомера, имели Софокловы трагедии и статуи Фидиасовы. Глубокомысленный живописец Тацит всегда ли представляет нам великое, разительное? С умилением смотрим на Агриппину, несущую пепел Германика; с жалостию на рассеянные в лесу кости и доспехи легиона Варова; с ужасом на кровавый пир неистовых римлян, освещаемых пламенем Капитолия; с омерзением на чудовище тиранства, пожирающее остатки республиканских добродетелей в столице мира: но скучные тяжбы городов о праве иметь жреца в том или другом храме и сухой некролог римских чиновников занимают много листов в Таците» (Там же. С. 16).], а греков и римлян – дикими людьми. Я просил бы, если вы желаете оказать мне это благодеяние, чтобы прислали критику по-польски, потому что Лабойко, который так кичится в Вильне, переведет плохо и будет тянуть несколько месяцев, ему трудно дается составление фраз. Простите, милостивый государь, мою смелость, но будьте уверены, если пожелаете исполнить обещание Контрыма и мою просьбу, я записываю на целую жизнь мою шубравскую душу[112 - Товарищество шубравцев (1816–1822; шубравец по-польски – плут, пройдоха) – объединение преподавателей Виленского университета, регулярно собиравшихся и в шутовской форме высмеивавших пороки польской шляхты (пьянство, увлечение картами, сутяжничество, суеверия и т. п.). Органом его была сатирическая газета «Wiadomosci brukowe» («Уличные известия»). О шубравцах см.: Бархатцев С. Из истории Виленского учебного округа // Русский архив. 1874. № 5. С. 1177–1189; Skwarczynski Z. Kazimierz Kontrym; Towarzystwo Szubrawcоw: dwa studia. Lоdz; Wroclaw, 1961. Об участии Булгарина в обществе, в которое он был принят в 1819 г., см.: Skwarczynski Z. Tadeusz Bulharyn a wilenskie Towarzystwo Szubrawcоw. Lоdz, 1963.] на ваше прославление и уважение и все минуты на отыскание средств отблагодарить вас.

С глубочайшим и истинным уважением имею честь быть Вашим, милостивый государь, нижайшим слугою, Тадеуш Булгарин.

2. Ф. В. Булгарин И. Лелевелю

22 октября 1822 г.

Милостивый государь

Не нахожу выражений для высказания моей благодарности за присылку начала критики на Карамзина, которая доставит вам славу, возвысит и утвердит мой журнал на долгое время[113 - Рецензия Лелевеля печаталась с конца 1822 г. по 1824 г.: Лелевель И. Рассмотрение «Истории государства Российского» г. Карамзина / Пер. с польск. // СА. 1822. № 23. С. 402–434; 1823. № 19. С. 52–80; № 20. С. 147–160; № 22. С. 287–297; 1824. № 1. С. 41–57; № 2. С. 91–103; № 3. С. 163–172; № 15. С. 132–143; № 16. С. 187–195; № 19. С. 47–53.]. Это содействие уважаемого земляка буду помнить в продолжение всей жизни и назову себя самым счастливым, если встретится возможность каким-либо образом отблагодарить Вас. Большей услуги не мог бы мне оказать никто в свете. Г. Казимир Контрым писал мне, что я получу из уважаемых рук Ваших исследование о славянах. С нетерпением жду этого драгоценного подарка. Смею просить вас о скорейшем продолжении начатой критики, которую я обещал в моем журнале; если бы мог получить ее к новому году, это была бы для меня особая милость. Критика на предисловие печатается в № 23 «Архива» и выйдет 1 декабря. Цензура подписала. Я осмелился сделать некоторые поправки, которых требует дух русского языка, весьма бедного философическими выражениями. Смею еще просить уважаемого земляка об одной милости, т. е. чтобы он не подарил гордому историографу ни малейшей ошибки в исторических фактах. Здешняя публика по преимуществу обращает внимание на это и жадно ловит ошибки человека, которого приверженцы почитают безгрешным, как католики папу. Министерство просвещения и все значительные лица в государстве давно уже желали и ожидали дельной и ученой критики, и имя ваше сделается славным в России и, наверно, эта критика доставит вам еще более и во всяком значении окажет помощь; будут говорить: это тот Лелевель, который писал критику на Карамзина, и, живя в столице и имея различные связи, могут быть в чем-либо вам полезными. Прошу Ваших приказаний, я ваш вернейший слуга; выражая затем искреннее сердечное уважение, имею честь остаться на всю жизнь благодарным и готовым к услугам

Тадеуш Булгарин.

NB. Прошу Вас, милостивый государь, будьте так добры уведомить меня с первой почтой: 1) о дне и годе рождения Марины Мнишех, жены царя Димитрия (самозванца); 2) как было имя Хржановской, которая избавила Трембовль, мне помнится – Элеонора; мне это очень нужно[114 - Булгарин писал тогда повесть «Освобождение Трембовли: историческое происшествие XVII ст.» (Полярная звезда <…> на 1823 год. СПб., 1823. С. 57–80) и исторический очерк «Марина Мнишех, супруга Димитрия Самозванца» (СА. 1824. № 1. С. 1–13; № 2. С. 59–73; № 20. С. 55–77; № 21/22. С. 111–137). В повести речь шла о вошедшем в Польше в легенду подвиге Анны Дороты Хшановской, жены командира небольшого гарнизона крепости в Трембовле капитана Хшановского, в 1675 г., во время Турецко-польской войны. В трудный момент, когда в крепости возникла нехватка продовольствия и воды и муж решил сдать крепость, она пригрозила покончить с собой, если он сделает это. Решимость Хшановской подняла боевой дух поляков, и они продолжали сражаться. В результате турки прекратили осаду. Булгарин так и не выяснил настоящее имя Хшановской, и в повести она фигурирует как Элеонора.].