– Ну вот сейчас во-он до туда дойдем: там у только что приехавших ребят что-то вроде общего костра. Ага, и народу там как раз довольно много. Нам того и надо. И все-таки я не верю в то, что вот совсем никому этот паренек, Буги-Вуги или как там его, не мог успеть насолить здесь: характер не тот, судя по всему.
– Я тоже не верю.
– Ну вот и посмотрим, кто любит приврать, – и Эванджелин вдруг подмигнула, лихо и по-свойски. Кажется, между мисс Фей в дурном настроении и ею же в нормальном существовала огромная разница – это все, что мог сейчас подумать Симмонс.
Дальше был долгий и полный самых суматошных и сумбурных бесед день, за который выяснилось главное: Буги-Вуги в самом деле не только легко заводил друзей, он точно так же легко наживал себе неприятности. В основном его проблемы все были из-за девчонок – Буги был неисправимым бабником, и волочился за каждой симпатичной задницей.
– Придурок, – отрекомендовала его огненно-рыжая девчонка в расшитом бисером хайратнике, светлоглазая, как русалка, и белокожая, точно никогда раньше не видела солнца, без единой веснушки на аккуратном носике. – Клеился к Элен, она его отшила, помнится. Ко мне тоже лез, ага. Ну да что, я ему по носу съездила, и все.
И девчонка хихикала, показывая крупный перстень с камнем на руке – кольцо было медное, похоже, сделанное кем-то из коренных. Эва одобрительно фыркнула – хотела рассмеяться, наверное, но сдержалась. Каким чудом, непонятно, правда. Похождения Буги меж тем расцветали красками дальше:
– Что? Да, я его выпроводил из палатки девчонок. А чего он – сказали выметаться, а он хихикает, как под травой, и не уходит. Ну да, глаз подбил, и что теперь? Это дня три назад было, – высокий худощавый парень, длинноволосый, с крупным породистым носом и ярко-синими глазами, пожимал плечами. – А, ну и рюкзак мой ему не понравился… а я ему говорю – не нравится, не смотри. За своим, говорю, следи – бросаешь где ни попадя… Да, и все на этом; нет, я после этого всего, ну, не видел его вещей. А мои – мои вот они.
Симмонс с некоторой досадой потер бровь: рюкзак у этого парня был обтянут ярко-красным флагом Конфедерации, уже подвыгоревшим, точно носили его так не первый сезон. Владелец «конфедератского» рюкзака и рыжая «русалка» потом ушли куда-то рука в руке – и Симмонс неоднократно замечал, что эти двое вообще друг от друга не отлипают. Иногда казалось, что они вообще только каким-то чудом воспринимают действительность вокруг, до того заняты только друг другом. Это еще удивительно, что на вопросы так связно ответить оба умудрились. «Эрик Паркер. Джемма Оуэн» – записал наскоро в блокнот Джон, прибавляя к веренице к уже узнанных ранее имен, начинавшихся с имени Сары Дин, первой свидетельницы: он отмечал всех, кто хоть что-то связное сказал про покойника.
– Чего? Буги? Да он раздолбай, ну правда говорю! Добыл где-то травки, так просыпал ее, когда… ой, да ерунда это все… что? Фотографировал ли я его? Ну… да. Я всех наших фотографировал, – еще один типчик, кудрявый очкарик с пушистой нечесанной бородкой сдвинул на затылок разлапистую панаму и недоуменно помахал в воздухе своей фотокамерой – хорошей, явно недешевой, хоть и немного старомодной. Никкоровский[4 - Объективы к фотоаппаратам «Nikon» действительно назывались иначе – «Nikkor»] объектив наверняка был предметом гордости этого молодчика – но когда Симмонс попросил камеру, он явно не объективом хотел поинтересоваться. Фотографировал – значит, на пленке («да я ее еще не успел дощелкать, вы чего!») есть нормальный прижизненный портрет Буги-Вуги. Может, с ним получится узнать настоящее имя без такой беготни? Симмонс, скребнув карандашом по бумаге – записал «Тим Марш, фото» – уже собирался снова сухо потребовать камеру, однако Эванджелин сделала короткий жест, остановив Симмонса – и тот почему-то подчинился, уступил, пойдя на поводу у любопытства: что она задумала?
– Отдай нам пленку, Тим, – просто попросила она. – Сам, без требований и приказов. Прояви гражданскую сознательность: ты же знаешь, что случилось с Буги. Это поможет разобраться.
Тим, разумеется, не горел желанием отдавать пленку – едва ли израсходованную на половину, и, как оказалось, довольно дорогую. Гражданской сознательности этому юнцу тем более не завозили: кажется, он вообще понятия не имел, что это такое. Вытаращился на собеседницу так, точно она ему предложила сплясать при всех голышом, самое малое.
– Это же «кодак», где я в такой глухомани новую куплю, вы чего? И потом, там все наши посиделки, и как мы добирались тоже! Ну вообще все, что я на память наснимал, понимаете? И я девчонкам фото обещал, а если я ее отдам, то конечно, не увижу как своих ушей! Спросите кого-то еще, а?
– Тимми, ты соображаешь, что произошло? – строго спросила Эванджелин. – Твоего приятеля прикончили. Серьезно – до тебя это доходит? Его зарезали, и очень некрасиво зарезали.
– Так а я тут при чем? – протянул Тим. – Я же все, что знал, рассказал. Не поймите неправильно, я правда хочу, чтоб нашли, кто это сделал, только вот я чем мог, тем помог, чего еще-то?
– Ой ли, так уж и все?
– Я не понимаю, – буркнул Тим. По всему было видно, что понимал он еще как, но на самом деле до слез не хотел расставаться с пленкой, а то и, чего доброго, фотоаппаратом.
– Не ломайся, Тим. Все ты понимаешь – если у нас будет фотография Буги в нормальном виде, а не том, каким он предстал перед медиками-экспертами в полиции, найти убийц будет намного легче. Человека убили, Тим. Знакомого тебе человека. Ты с ним пил пиво и курил по вечерам, слушал музыку, травил анекдоты. Вспомни! Было такое?
– Ну было… – Тим переступил с ноги на ногу, опасливо зыркнул на Симмонса – тот стоял, сунув руки в карманы, и пока не вмешивался. Впрочем, если парень удумает задать стрекача, то этот фокус не пройдет: Джон не сводил с него глаз и встал так, что бежать пареньку будет некуда – только прямиком под руки если только.
– А ты сейчас жмешься из-за куска целлулоида!? – голос Эва не повышала, но интонацией давила так, что парень, кажется, вообще пожалел, что сдуру засветил фотокамеру перед кем не надо. Фей протянула руку и требовательно уставилась на паренька. Тот продолжал мяться.
– Не находишь, что цена пленки и человеческой жизни немного несопоставима, а? – равнодушно поинтересовался Симмонс, и Тим, поджав губы, скинул с шеи ремень камеры и опустил фотоаппарат в протянутую ладонь. Потом порылся в кармане и вынул цилиндрик пластиковой упаковки для пленки.
– Я думал, вы и правда ученый, мисс. А вы коп, – обиженно протянул парень, сунув это добро в руки Эвы. – Я так понимаю, с пленкой я могу попрощаться, ага?
– Коп здесь я, – фыркнул Джон.
– Но, собственно, Тимми, это без разницы, когда речь идет о жизни и смерти – как называть человека, которому не все равно. Если ты так трясешься над своими фотографиями, я тебе пришлю пачку отпечатанных. А пленка… ну, не обессудь. Ты мог вдобавок ко всему случайно заснять что-то еще важное, о чем не помнишь.
– Жалко, я ее доснять не успел, – Тим наблюдал за пальцами Эвы, крутящими колесико перемотки пленки обратно на кассету с видом человека, заставшего девушку своей мечты с другим.
– А симпатягу Буги тебе не жалко? – фыркнула она, выщелкнув, наконец, смотанную кассету в ладонь и убрав ее в упаковку. Пленка перекочевала к Симмонсу, а фотоаппарат – к пареньку. Тот с облегчением выдохнул и, напоследок скривившись, буркнул под нос едва слышно короткое ругательство и уже тогда задал деру. Ловить его Симмонс не стал, но припугнул, бросив вдогонку:
– Поогрызайся еще, умник!
Подошвы кедов Тима Марша сверкнули с утроенной скоростью.
– Детский сад, – проворчал Симмонс.
– Именно он, – подтвердила Фей. – Тут большей части собравшихся даже двадцати нету.
– Толпа несовершеннолетних, куча травы, дешевое пиво и труп на дереве… великолепно, – фыркнул Симмонс. – Почувствуй себя молодым курсантом, только что вышедшим из полицейской академии, буквально!
– А говорят, вечной молодости не бывает, – Эва рассмеялась.
Симмонс перестал ворчать, вздохнул. Перевел взгляд – и наткнулся на вчерашнюю кудлатую собаку, снова мелькнувшую в толпе. Белый пес этот, надо сказать, и сегодня все время крутился рядом, не теряя из виду таких щедрых людей, у которых есть, он точно помнил, индейка и хлеб – вчера была, во всяком случае! Стремясь проверить, не перепадет ли и сегодня что вкусного, пес подбежал ближе, путаясь в ногах у всех подряд. Радостно потерся об колени, снова оставляя белую шерсть на темной ткани джинсов мисс Фей, и Эва, издав возмущенный вопль, принялась снова счищать эти следы линючей дружелюбности.
– По-моему, стоит уже приять как данность, что этот шерстистый парень без ума от вас, – Симмонс хмыкнул. Пес крутился рядом, то порываясь лизнуть руки Эвы, то подбегая к Джону и внимательно обнюхивая его карманы.
– Он без ума от чужих сэндвичей и печенья. Так что он сменил обожаемого хозяина, мне кажется, – Эва, посмеиваясь, наблюдала, как пес оставляет пыльные отпечатки лап на брюках Симмонса. – Кто-то вчера получил в его глазах безоговорочный статус великого божества, угостив эту морду индейкой.
– Кому этот статус принадлежал раньше?
– Вероятно, мне, – Эва пожала плечами и хмыкнула. – Так-то его больше никто особенно не балует, если честно. Но я охотно уступаю вам этот титул!
Джон усмехнулся, свистнул, успокаивая вертлявую собаку, почесал пса за ухом. Тот, закатив глаза, вывалил язык. Потом вывернулся из-под рук и снова принялся донимать Эванджелин. Та, не смотря на ворчание, тоже почесала пса. Обнюхав ее руки еще раз, пес с разочарованием обнаружил, что они все так же пусты, а в карманах только несъедобные бумаги, карандаши и заколки, поэтому совершенно по-человечески разочарованно вздохнул и наконец отстал от людей, потрусив чуть в сторонке.
– Может, нам его для розыска пристроить, а? – пошутила Эва. – Ведь еще и вещи этого Буги куда-то делись, я верно понимаю?
– Верно… только вот вряд ли необученный пес нам чем-то поможет, – со вздохом заключил Симмонс. – А так идея довольно неплохая, кстати.
– Собаки тут были. До вашего приезда. И ничего толком не отыскали. – Эва пожала плечами. – Или Буги приехал без вещей, или и собаки уже научились первостатейно филонить, совсем как люди.
Что же, она оказалась права – потому что почти к самому к исходу дня вещи Буги-Вуги нашлись сами собой, а значит, служебным собакам стоило бы вынести строгий выговор. Или нет – учитывая, что рюкзак, валяющийся в куче листвы в кустах, оказался изрядно обгажен разным зверьем – поди унюхай под этим амбре запах хозяина! – а в итоге еще и оккупирован скунсами… одним скунсом.
Скунс, собственно говоря, и спровоцировал эту находку – зверек так увлеченно дербанил матерчатый бок рюкзака и чавкал найденной в карманах едой, что одна из девиц едва не наступила на него, а заметив коварные полоски, сулящие большие и пахучие неприятности, завопила на весь лагерь. Девчонка оказалась из утэвво, кстати. И почему-то скунса она испугалась больше, чем городские меломаны. Впрочем, обвинять ее в этом было сложно: скунс сосед неприятный, особенно, когда ты пошел по малому делу в кустики, а тут полосатая тварь вознамерилась во что бы то ни стало защищать добычу… но визг вышел отменный!
Что могли решить люди вокруг? Что найден, самое малое, еще один труп. Но нет, это оказался не труп. С трудом поскрипев мозгами, один паренек припомнил, что рюкзак, вроде бы, припрятал сам Буги – будучи то ли пьяным, то ли накуренным, решил его «надежно схоронить», но, конечно, никому не сказал, куда, просто сообщил, что хочет это сделать.
– Идиот потому что, – процедил сквозь зубы с любопытством взирающий на происходящее утэввский юноша, в котором Эванджелин без труда узнала Энди Ли, Анденару – он одним из первых рванул на крик, так быстро, будто собрался с кем-то сражаться. Впрочем, увидев, что виной всему лишь мохнатый зверек, презрительно прищурился и замер в издевательской позе в стороне от суетящихся парней и паникующей девчонки – руки скрещены на груди, голова чуть склонена на бок. – Идиоту идиотская смерть вышла… верно, Айнии? Впрочем, если бы его самого скунсы сожрали вместе с рюкзаком, нам всем легче было бы. Знаешь, почему я тебя от вот этого скунса не стану спасать? Потому что ты и так горазда путаться со всякими вонючками!
С этим он и удалился. Помогать справиться со скунсом, действительно, не стал – хотя собравшиеся вокруг ребята утверждали, что Энди отлично знает, как это делается. В результате зверька выманил прочь из кустов и от рюкзака, бросая по кусочку печенья, другой парень – узколицый патлатый юнец в исчерченной надписями черной облегающей майке и узких драных джинсах, сверкающий татуировками на широких, но костлявых плечах и серьгами в ушах. Запомнился, впрочем, парень не этим – а тем, что как-то странновато держал левую руку: полусогнутой, точно она была у него сломана. Приглядевшись, Симмонс понял – нет, это какой-то врожденный дефект, паренек еще и прихрамывал на левую же ногу, при чем отчетливо. Свободно парень мог действовать только правой, но, кажется, его это ничуть не смущало – двигался он легко даже не смотря на хромоту, хоть и своеобразно. А еще у парня были странные черты лица и необычный оттенок кожи – вроде бы загар, но почему-то зеленовато-оливковый. Не утэвво и не белый, нечто среднее.
– Он полукровка, – пояснила Эва, заметив озадаченный взгляд Симмонса. – Парню, вроде как, достался в нагрузку к смешанной крови церебральный паралич, кажется, легкой формы. Не так уж и страшно, если вдуматься.
Джон кивнул – он знал, что полукровки, рожденные от союза утэвво и людей, редко могут похвастаться физическим здоровьем, а если все в порядке с телом, то будет неладно с психикой: и действительно, лучше уж быть больным телесно, чем душевно. В любом случае рожать таких детей было рискованно, это знали все. А все равно находились отчаянные, гляди-ка.
– Тяжело таким быть, – вдруг заключила Эванджелин, точно противореча сама себе. – Их же ни утэвво, ни белые за своих не признают. Что сто лет назад, что сейчас – ни черта не меняется, даром, что понастроили пансионатов для больных детей. Утэвво даже больше, я бы сказала, презирают полукровок… в середине прошлого века и вовсе предпочитали таких детей не оставлять в живых. Сейчас, конечно, о таком не то что бы заговаривают, но… кто считает себя правильным «лесным», тот считает своим долгом ткнуть носом любого полукровку – ты недоделка, знай свое место.
– Что? Серьезно, что ли?
– Ага. Энди, вот тот утэввский сопляк с выбеленной башкой, к счастью, ушел – а то проехался бы непременно, что этому мальчику только со скунсами и водиться. Может, подрались бы даже: паренек-то вряд ли спустил бы все на тормозах. А ведь с Буги-Вуги Энди тоже подрался, между прочим, но, кажется, попросту из любви к скандалам – вон, давай расспросим, как раз девчонки шушукаются об этом.